Вместе с Эйлин он совершил рождественскую поездку в Марракеш в начале декабря, их тур по базарам привлек обычную заинтересованную толпу местных жителей ("После обеда мы начали делать покупки и шли два с половиной часа, окруженные целыми двадцатью мужчинами и мальчиками, все они кричали и многие из них плакали", - сообщила Эйлин жене Коммона Мэри). Но при всем быстром прогрессе в работе над рукописью, над жизнью виллы нависала тень. Оруэлл был нездоров, и в письме к Мэри Коммон отмечается: "Его болезнь была своего рода необходимым этапом на пути к выздоровлению; здесь ему было хуже, чем я когда-либо его видела". Установить, что Эйлин имеет в виду под этими двусмысленными замечаниями, нелегко. Если бы Оруэллу было "хуже", чем она когда-либо видела его в физическом смысле, это означало бы, что он был очень серьезно болен, вплоть до необходимости госпитализации. Имеет ли она в виду подавленность духа (возможно, в значительной степени, ведь в следующем предложении говорится об утомительности жизни в Марокко)? Но Эйлин тоже страдала от боли в челюсти, "сильной невралгии и лихорадки" - симптомы настолько тревожные, что в конце концов она отправилась на такси в больницу Марракеша, чтобы сделать рентген. Ей дали положительный результат, и лихорадка исчезла, но этот инцидент навевает зловещие мысли: возможно, состояние Оруэлла было более серьезным, но на вилле Симон жили, по сути, два инвалида, и картина совместного нездоровья должна была сохраниться до конца их брака.
Через десять дней после поездки за покупками Эйлин написала еще одно из своих длинных, подытоживающих писем Норе Майлз. Это очень характерное выступление: поочередно шутливое и серьезное, полное бытовых деталей (козы прибыли, а куры хорошо несутся) и четких суждений о других людях (о старшей сестре Оруэлла, которая в то время присматривала за Марксом в доме семьи Дейкин в Бристоле: "В глубине души мне не нравится Марджори, которая не честна, но мне всегда приятно видеть ее"), и в то же время остро и тревожно ставящее вопрос о ближайшем здоровье Оруэлла и его долгосрочных перспективах. Очевидно, что первые два месяца в Марокко были нелегкой борьбой, поскольку "без какого-либо фактического кризиса" Оруэлл за несколько недель потерял девять фунтов веса и кашлял день и ночь, "так что до ноября мы не имели тридцати минут отдыха подряд". Сейчас он немного набрал вес и уже не так сильно кашляет, "так что я думаю, что в конце зимы за границей ему будет не намного хуже, чем в начале. Я думаю, что его жизнь сократилась еще на год или два, но все тоталитаристы делают это неважным".
Очевидно, что Эйлин не питала иллюзий относительно того, от чего страдал ее муж. Лоуренс О'Шонесси, "не в силах придумать больше лжи о болезни", сказал ему, что у него фтизис - туберкулез во всем, кроме названия. Хотя Эйлин считала, что они "глупо" приехали в Северную Африку, Оруэлл "чувствовал себя обязанным, хотя постоянно и справедливо жаловался, что из-за вполне сознательной кампании лжи он впервые в жизни оказался в долгах и потерял практически год из тех немногих, на которые он может рассчитывать". Лгали ли Оруэллу? Он наверняка знал, насколько серьезно был болен, когда его впервые поместили в Престон-Холл: кровоизлияние в легкое и обнаружение старых туберкулезных шрамов. И все же постоянные протесты, что с ним все в порядке, странно сочетаются с фактическим признанием Эйлин о том, что ему осталось "совсем немного" лет. Похоже, что половина из них отрицает истинное состояние своих легких, а другая половина мрачно смиряется с будущим ухудшением здоровья. Позиция Эйлин тоже ужасно противоречива: преданность брату, которого она подозревает в том, что он ввел в заблуждение ее мужа, противостоит осознанию того, что супружеская жизнь, в которую она вступила всего тридцать месяцев назад, может оказаться очень недолгой.
Если письма Эйлин дают хорошее представление о распорядке жизни на вилле - Маджуб приезжал рано утром со свежим хлебом и молоком на завтрак, ел яйца и фрукты по случаю, - то дневник, который Оруэлл вел во время своего пребывания в Марокко, решительно не радует. Внимательно следя за сельскохозяйственными методами, огромными стаями скворцов, которые уничтожали оливковые деревья, и ежедневным подсчетом яиц, он не нашел ничего вдохновляющего в местных пейзажах или обычаях, хотя арабские похороны были "самыми жалкими из всех, что я видел": тело бросали в яму глубиной не более двух футов, и ничто не покрывало ее, кроме кучи земли и кирпича или разбитого горшка с одного конца. Рождество почти не праздновали: Эйлин снова заболела, а Оруэлл признался, что только вечером вспомнил о дате. Но конец года принес долгожданные новости из Испании. В длинном письме к Фрэнку Джеллинеку, испанскому корреспонденту газеты "Манчестер Гардиан", говорится, что Оруэлл только что узнал о побеге Жоржа Коппа из тюрьмы после восемнадцати месяцев заключения и его прибытии в Англию. Полегчавший на семь килограммов, Копп был, вероятно, в лучшей форме, чем Роберт Уильямс, который вернулся "с кишками, набитыми кусочками снарядов", - сказал Оруэлл Джеку Коммону. Пока что Копп жил у О'Шонесси в Гринвиче, но планировалось поселить его в Уоллингтоне. Что касается испанских товарищей Оруэлла, то он признался другу Дугласу Мойлу, который прислал ему письмо от поклонников, что "у меня есть новости о нескольких испанцах, которых я знал, но они всегда были убиты".
В конце месяца он снова заболел: в письме Эйлин к Фрэнсису Уэстроупу, заказывающему книги, он извиняется за то, что не может писать. Но новый проект начал набирать обороты. 4 января он сообщил Джону Леманну, что "довольно сильно погружен в роман, который я пишу". Неделю спустя Коммон сообщил, что надеется закончить черновой вариант на следующий день. Несмотря на свой - и Эйлин - очевидный энтузиазм по поводу рукописи, он старался не преувеличивать свое удовлетворение: "Я не недоволен некоторыми частями моего романа, который я надеюсь закончить к началу апреля", - сказал он Джеффри Гореру в середине января. Одновременно с этим разрабатывались и другие планы. В просьбе Эйлин в "Вестроуп" о копиях "Мартина Чузлвита" и "Барнаби Раджа" мы видим первый проблеск длинного эссе "Чарльз Диккенс", которое займет его в начале лета 1939 года. В письме к Гореру также упоминается его план "очень большого романа, фактически трех серийного, размером примерно с "Войну и мир", но я хочу еще год подумать над первой частью". Все это, естественно, зависело от того, сможет ли он жить так, как хотел: "Не могу выразить, как сильно я хочу остаться в живых, избежать тюрьмы и денежных забот в течение следующих нескольких лет", - сказал он Джеку Коммону.
Четвертый роман Оруэлла - пока не имеющий названия, хотя в его дневнике от 13 ноября 1938 года есть интригующее упоминание о черепахах в близлежащем резервуаре с водой, "поднимающихся в воздух", - представляет собой некое отступление. Центральные персонажи трех предыдущих романов писателя в той или иной степени являются проекциями человека, который их создал, но в романе Coming Up for Air перевод жизни в искусство значительно более косвенный. Джордж Боулинг, главный герой с избыточным весом, не только старше Оруэлла на добрый десяток лет; он также является выходцем из гораздо более низкого социального слоя. Еще более необычно то, что ему позволено самому рассказать эту историю. То, что следует далее, - это не только исследование социального диапазона, но и упражнение в чревовещании, которое тем более примечательно, что Оруэлл явно наслаждается своей пародией. Хотя тема книги представляет собой причудливое сочетание проникновенной элегии и самого страшного пророчества, в результате получилась странная юмористическая книга. В гораздо большей степени, чем опустившийся на дно Флори или Гордон Комсток, доживающий свой век в захламленной спальне, Боулинг чувствует себя в своей шкуре, знает, что он за человек и чего ждет от него мир.
Как вы подозреваете, именно опыт жизни в Марокко вернул Оруэлла к пейзажам Южного Оксфордшира. Написанная за письменным столом с видом на оливковые рощи и пыльный кустарник, книга "Поднимаясь в воздух" - это роман, зависший между двумя мирами: любовное письмо к потерянной Англии, наполненное ушедшим эдвардианским летом, запахом деревенских дорожек в сумерках и рыбы, вытащенной из незагрязненных ручьев, и одновременно ужасающий прогноз того, что Г. Г. Уэллс - один из его значительных авторитетов - назвал бы формой грядущих событий. Боулинг - страховой агент средних лет, только что потерявший последний из своих естественных зубов, живущий в недавно построенном поместье в западном Лондоне со своей ворчливой женой, двумя любопытными безымянными детьми и закрадывающимся подозрением, что его лучшие годы позади, что будущее сулит лишь дрейф и упадок. Подобно Флори, Дороти и Комстоку, он - закаленный в делах одиночка, подавленный и сбитый с толку социальной системой, которая держит его на дне, но решительно настроенный вырваться, подняться на воздух, прежде чем снова погрузиться в теневой омут жизни низшего среднего класса 1930-х годов.
В этот момент, по дороге на вокзал Чаринг-Кросс, он видит яркий газетный плакат с надписью KING ZOG'S WEDDING POSTPONED (король Зог был единственным монархом Албании, вынужденным отправиться в изгнание, когда Муссолини вторгся в страну в апреле 1939 года). В тот же миг Боулинг переносится в прошлое, в приходскую церковь своего детства в Нижнем Бинфилде, Оксфордшир, слушая, как два пожилых певца обмениваются строками из псалмов о "Сигоне, царе аморейском" и "Оге, царе Башана" ("вот что напомнило мне имя царя Зога"). Отец юного Джорджа - мелкий лавочник, который изо всех сил старается удержаться на плаву, в то время как на него надвигаются крупные комбайны. Далее следует панорамный рассказ о воспитании в богобоязненном доме низшего среднего класса в начале века: подростковые экскурсии по местной сельской местности, инвентаризация эдвардианских магазинов сладостей и кладовых, и все это незаметно подрывается чувством растущей тревоги. Боулинг-старший теряет деньги; Джорджа забирают из школы и отдают в ученики к местному бакалейщику.