Изменить стиль страницы

Глава 24

img_2.jpeg

Глава 24

Николас

После того, как я укладываю морально и физически истощенную Лину в ее постель, я покидаю комнату и выхожу на улицу. Мне нужно подышать свежим воздухом. Когда психиатр позвонила и сказала, что она не смогла достучаться до Лины и что я, вероятно, единственный человек, который мог это сделать, мое сердце провалилось в гребаный желудок.

Я не только беспокоился о ней и за то психическое состояние, в котором она находилась, но и был почти уверен, что Лина не выйдет из этого состояния из-за меня. Она отталкивала меня с тех пор, как появилась, и это медленно убивало меня день ото дня.

Прошлая ночь была тяжелой для нас обоих. Она застукала меня в душе. Черт возьми, я просто ничего не мог с собой поделать. У меня был момент слабости, и она была свидетелем этого. Она даже слышала, как я звал ее по имени, когда кончал. И когда я увидел ее, стоящую там, в дверном проеме, то почувствовал, что мой мир рушится вокруг меня. Я знаю, что мне нужно не торопиться с ней, и это ни в коем случае не было чертовски медленно.

Она выбежала из моей комнаты так, словно ее задница горела, и отказалась открывать дверь, когда я попытался поговорить с ней о случившемся. И то, что Селина игнорировала меня всю прошлую ночь и этим утром, когда она отказалась пойти позавтракать со мной, чертовски разрывало меня изнутри.

Но я ни за что не откажусь от нее. Я отказываюсь сдаваться. Она моя девушка. Она всегда была моей. Вселенная не просто так свела нас вместе не один раз, а дважды. И я больше никогда ее не отпущу. Тот факт, что я достучался до нее всего несколько минут назад, когда психиатр не смог, дает мне некоторое подобие надежды. Нас с Селиной связывает невыразимая и нерушимая связь. Я думаю, в глубине души она знает, что я никогда не причинил бы ей вреда и не позволил бы никому другому.

Я знаю, что моя прежняя Лина где-то там, ждет, когда ее освободят. И я хочу быть тем, кто даст ей эту свободу, чего бы это ни стоило.

Я выхожу на задний двор особняка, и вижу Бенито во внешнем спортзале, наносящего удары по груше. Когда он поднимает голову и видит меня, то улыбается. Но как только он видит выражение моего лица, улыбка сходит с него.

— Что случилось? — Спрашивает он, когда я подхожу ближе.

— Ничего, — говорю я. И тут же отвечаю: — Все.

— Черт. Ладно, — говорит он, кивая. — Давай разберемся с этим.

Бенито — тот, кто научил меня направлять свой гнев и чувства в тренировки. Это почти как удары кулаком по неодушевленному предмету, которые помогают мне высвободить то, что я пытаюсь запереть внутри. Конечно, рисование отчасти помогает мне справиться с гневом, но иногда доходит до того, что я чувствую себя вулканом внутри, готовым извергнуться в приступе ярости или чего похуже. Без Бенито я, вероятно, просто продолжал бы держать все в себе, без выхода, и последствия этого были бы не из приятных.

Он перевязывает мне руки, а я молча наблюдаю за ним. Я чувствую себя таким чертовски опустошенным и потерянным.

— Поговори со мной, Нико, — говорит он, поднимая большую перчатку, по которой я бью правым кулаком.

Приятно во что-то врезаться. Я бью еще несколько раз, прежде чем, наконец, открываюсь.

— Как раз в тот момент, когда я думаю, что у меня что-то получается с Селиной, что-то происходит, и тогда я чувствую, что мы делаем десять шагов назад. — Вздохнув, я несильно бью кулаком левой, а затем в отчаянии вскидываю руки. — Я не знаю, как это исправить. Как двигаться дальше.

— Расскажи мне, что происходило до сих пор.

Я так и делаю.

Я рассказываю ему о том, как видел ее список, как учил ее водить, о вечере кино в моей комнате. Опускаю ту часть, где она, блядь, застукала меня в душе, я слишком смущен, чтобы потчевать его именно этой историей.

А затем я рассказываю ему о том, как несколько часов назад у нее случился приступ паники в кабинете психиатра.

— Доктор не смог до нее достучаться? — спрашивает он.

— Нет.

— Но ты это сделал.

— Ага.

Но. Ты. Сделал, — говорит он, подчеркивая каждое слово. Я смотрю на него, и он медленно кивает мне. — Я знаю, ты хочешь, чтобы все происходило быстро, но жизнь так не устроена, малыш. Ты просто должен уделять ей столько времени, сколько ей нужно, независимо от того, сколько это займет. — Он бросает перчатку и указывает на меня пальцем. — Позволь мне задать тебе вопрос. Если бы она исчезла отсюда завтра, ты бы подождал ее еще десять лет?

— Я бы ждал всю гребаную жизнь, — признаюсь я в спешке.

— Тогда вот твой ответ. Ты можешь подождать. В тебе есть силы на это. Твой член просто пытается рассказать мозгу другую историю. Думай своей головой, — говорит он, указывая вверх. — А не своей головкой, — указывает ниже.

Я не могу удержаться от смеха над его логикой и советом.

— Спасибо, — фыркаю я.

— С ней ты добьешься своего. Я тебе это обещаю. Маленькими шажками, Нико.

— Маленькие шаги, я согласен.

Я смотрю на небо, которое начинает темнеть. Надвигается гроза. Но вдалеке на землю падает солнечный луч.

Я думаю, в любой ситуации всегда есть свет, который противостоит тьме.

Бенито прав. Даже если кажется, что у нас с Селиной нет прогресса, каждый день — это толчок вперед, к будущему, к лучшему месту для нас. Мне нужно напоминать себе об этом каждый раз, когда я думаю, что мы делаем шаг назад, или всякий раз, когда я чувствую разочарование. Мы все еще дальше, чем были накануне.

— Спасибо, Бенни, — говорю я ему, хлопая по плечу.

— В любое время, малыш. В любое время.