Глава 4

Хендрикс

Семь лет и одиннадцать месяцев назад

Я глубоко вдыхаю, никотин попадает в мой кровоток и сразу же заставляет меня чувствовать себя немного спокойнее, менее взвинченным, чем несколько минут назад. Я должен был бы чувствовать себя лучше, выбравшись из адской дыры школы, в которой учился раньше, со всей этой военной чушью, но почему-то я раздражён больше, чем когда-либо.

— Можно мне закурить? — голос принадлежит парню моего возраста в сопровождении двух его друзей, которые присоединяются ко мне под трибунами у футбольного поля.

Я пожимаю плечами, протягивая пачку сигарет:

— Если ты хочешь.

— Это Брэндон, — говорит он. — Я Тейлор.

— Хендрикс, — отвечаю я.

— Ты сводный брат Эддисон Стоун, да? — спрашивает Тейлор, и я закатываю глаза.

— Да, — отвечаю я, вздыхая. — Повезло, блять, мне верно?

Брэндон смеётся:

— Она горячая штучка.

— Наверное, — говорю я небрежно, как будто ничего не заметил. Нужно быть слепым, чтобы не заметить этого. — Для заносчивой сучки, — добавляю я. Не знаю, зачем я добавляю эту часть. На самом деле она вовсе не была стервой по отношению ко мне. Она старалась быть милой, но она из тех людей, которые не понимают реальной жизни. Это я могу сказать о ней очень многое. Она избалованная хорошенькая девушка, которая получает всё, что хочет. Я ненавижу это, поэтому я ненавижу её.

Брэндон и Тейлор смеются, и благодаря этому и сигаретам я, по-видимому, мгновенно остываю. Они начинают болтать о сексуальных девушках в классе, о тех, кого они уже подцепили, и о тех, кого они хотят заполучить. Я отмахиваюсь от мыслей о своей новой сводной сестре и сосредотачиваюсь на том факте, что в старшей школе полно цыпочек, которые сексуальнее идеальной маленькой Эддисон Стоун.

***

Наши дни

Шлёп. Шлёп. Шлёп. Шлёп. Мои ноги снова и снова ударялись о тротуар, звук отбивал ритм, похожий на перкуссию, в тишине раннего утра. Сейчас половина четвёртого утра, и улицы пусты.

Я больше не сплю. Я не спал с тех пор, как попал в Афганистан. Вместо этого я бегу. Каждую ночь, в три часа ночи, как по часам. Если бы я смотрел на это с точки зрения безопасности, то это было бы глупо по целому ряду причин. Устанавливать такой постоянный распорядок дня, как этот, глупо. Это делает тебя уязвимым. Это считается поведением с высокой степенью риска.

Я не из тех, кто подвержен высокому риску, когда дело касается моей профессии. Я им не был, когда дело дошло до службы в морской пехоте. Я всегда оценивал риски, точно так же, как я делал, когда заходил в квартиру Эдди, отмечая точки входа и выхода и рассматривая потенциальные слабые места. Я очень бдителен, когда дело доходит до риска.

Теперь, вопреки здравому смыслу, я, кажется, не в состоянии удержаться от поисков этого. Можно подумать, было бы проще находиться в Нэшвилле, а не в Афганистане. Не нужно думать о том, что в тебя могут выстрелить или взорвать каждую минуту каждого грёбаного дня. За исключением того, что есть часть меня, какая-то извращённая, испорченная часть, которой не хватает выброса адреналина, острых ощущений от того, что я не знаю, будет ли следующий момент моим последним.

Итак, я бегаю в три часа ночи по маршрутам, которые, как я знаю, пустынны, по неподходящим районам города, в тёмных парках и под мостами, миля за милей рискованного поведения.

Неприемлемый риск. Это то, что я бы сказал кому-нибудь другому. Вот что я бы сказал Эдди. Я сижу за столиком напротив неё, читаю ей лекцию о том, что нужно больше есть и заботиться о себе, но я грёбаный лицемер, бегаю по ночам, практически бросая вызов кому-то наброситься на меня.

В поисках адреналина. Вовлекаясь в рискованное поведение.

Так сказал психиатр, тот, кто оценивал меня, когда я уволился из морской пехоты, женщина, которая поджала губы, глядя на меня, вероятно, собираясь сказать мне, что я сумасшедший, но им не позволено так говорить.

Я посмеялся над ней. Я редко прикасаюсь к алкоголю, не курю и не принимаю таблетки, как некоторые мои друзья, те, кто больше не может справляться с этим дерьмом.

— Конечно, леди, — сказал я. — Нет. Высокий риск – это бег, когда вы знаете, что миномётный снаряд уничтожил бегуна на том же маршруте месяцем ранее, — вот только я знал, что то, что она сказала, было правдой.

Поэтому я продолжаю бежать. Я пробегаю мимо затемнённых окон зданий, многоэтажных кондоминиумов и ресторанов, которые закрылись несколько часов назад. Это определённо не тот район, в котором я живу с тех пор, как вернулся сюда, квартира-дыра, которая представляет собой немногим больше комнаты с кроватью и горелкой, временное решение, пока я пытаюсь понять, какого чёрта я делаю в Нэшвилле.

Нэшвилл, штат Теннесси – последнее место, куда я когда-либо думал вернуться.

Эдди – последний человек, которого я когда-либо думал увидеть снова. Я был уверен, что покончил с ней. Теперь я посвятил себя работе на отца, которого презираю, и на девушку, в которую случайно влюбился шесть лет назад.

Та самая девушка, от которой я бежал изо всех сил, чтобы сбежать пять лет назад.

С глаз долой, из сердца вон. Я убедил себя, что, установив дистанцию между мной и Эдди, подавлю ту часть себя, которая болела за неё, но это, чёрт возьми, оказалось неправдой.

Восемь быстрых миль спустя я возвращаюсь в пентхаус Эддисон. Внутри пусто, если не считать швейцара, поднявшего взгляд от книги, которую читает:

— Хорошо пробежались, сэр?

— Чёрт возьми, не называй меня «сэр». Я, чёрт возьми, не офицер, — я перевожу дыхание, пока он лезет под свой стол и достаёт бутылку холодной воды, которую протягивает мне.

Швейцар кивает на одну из татуировок у меня на руке – Орел, Земной шар и Якорь:

— Морской пехотинец?

— Ага.

— Я служил во Вьетнаме, — говорит он. — Молодец. Ты теперь работаешь на мисс Стоун?

— Работаю, да, — смеюсь я, не говоря ему, что я её сводный брат. Наверное, я просто ещё один из её сотрудников.

Швейцар кивает и указывает на его бейджик с именем.

— Я Эдгар, — говорит он. — Если тебе что-нибудь понадобится, дай мне знать, и я достану это для тебя. Я работаю швейцаром в этом здании вот уже десять лет, и я знаю этот город лучше, чем свою собственную семью. Я также знаю всех здешних жителей. Мисс Стоун хорошая девушка. Приносит мне чай из маленького кафе неподалёку от того места, где она записывается в студии, каждый раз, когда приходит туда. Она тоже никогда ничего не забывает. Знает, что я не люблю кофе.

— Это похоже на Эддисон, — говорю я. Я благодарю его за воду и собираюсь направиться к лифту, но останавливаюсь. — Вы здесь единственный швейцар, Эдгар?

— В основном я провожу здесь дни напролёт. Пит обычно работает по ночам, а не я. Но его жена только что родила ребёнка, и он отсутствует до конца недели. Есть кто-то другой, кто будет дежурить в течение дня.

— Значит, у вас двоих – это довольно обычное дело. Ты знаешь всех, кто должен быть здесь.

— Да, сэр.

— Хендрикс, — говорю я.

Эдгар кивает:

— Хендрикс, — повторят он. — Твои родители, должно быть, были меломанами.

— Такой была моя мама, — отвечаю я ему.

Я не рассказываю ему всю историю целиком. Моя мать хотела назвать меня Хендрикс Моррисон. Она была учительницей музыки, которая любила классический рок. Она и мой отец представляли собой странную комбинацию: армейский полковник и музыкант-хиппи. Полковник настоял, чтобы она назвала меня как-нибудь более мужественно. Моё второе имя, Кэннон, было их компромиссом. Я думаю, это было уместно, поскольку артиллерия оказалась моей работой в морской пехоте. Потом все так или иначе стали называть меня «Кэннон». Цыпочки думали, что это как-то связано с размером моего члена.

— Что ж, держу пари, теперь она гордится тобой, — произносит он.

— Я уверен, что это так.

Я не знаю, было бы это правдой или нет. На самом деле, я не уверен, что, чёрт возьми, она подумала бы обо мне сейчас.

— Эддисон не нравится всё это, слава и всё прочее, — ни с того ни с сего говорит Эдгар.

— Она тебе нравится, — замечаю я.

— Она не заносчива, как многие звёзды, — отвечает Эдгар. — Она милая девушка. Ты позаботишься о ней.

Я улавливаю нотку покровительства в его тоне. Забавно, что у Эддисон есть способ заставить людей защищать её. В моём случае защита её означает, что я чертовски уверен, что мне нужно держать своё испорченное дерьмо подальше от неё.