Глава 34

Глен

Когда вечером мы входим в ресторан, у Брайар от шока раскрывается рот. Она крутится, окидывая комнату сияющим взглядом.

— О Боже мой, — шепчет она, поворачиваясь ко мне. — Ты выбрал ресторан?

Я неловко киваю.

Потребовалась большая часть дня, чтобы найти ресторан, достаточно безопасный, чтобы привести её туда. В конце концов служба безопасности отеля порекомендовала эту маленькую жемчужину, спрятанную на углу улицы в Западном Голливуде. Очевидно, это место номер один для знаменитостей, которые хотят поесть, не беспокоясь о фанатах или папарацци. Оно идеально. Это одно просторное помещение, без каких-либо укромных уголков или ниш, в которых могли бы спрятаться люди. Персонал немногочисленный и неприметный, а в здании есть собственная охрана и множество камер видеонаблюдения.

Хотя я сомневаюсь, что именно наличие видеонаблюдения так взволновало Брайар.

Это место красивое. Оно оформлено в стиле греческого сада. Стены из белого камня, украшенные бирюзовой мозаичной плиткой и увитые вьющимся плющом. Пышные зеленые папоротники и миниатюрные лимонные деревья окружают каждый стол, а всё помещение усыпано свежими цветами, длинными гирляндами, свисающими с потолка и покрывающими стулья и пол. Всё помещение освещено мерцающими свечами в стеклянных фонарях, что придает помещению волшебную, мягкую атмосферу. Столики обычно бронируются за полгода вперед, но когда во время телефонного разговора я упомянул имя Брайар, несколько мест волшебным образом освободились.

Брайар вкладывает свою руку в мою, когда метрдотель ведет нас к паре столиков прямо в углу ресторана, лицом к двери. Брайар и я садимся за один, а Мэтт и Кента занимают другой, всего в метре от нас. Эта позиция дает нам хороший обзор на весь зал.

Сомелье появляется из ниоткуда, и Брайар улыбается ему.

— Какие ваши лучшие сладкие вина?

Мужчина задумывается.

— Если мадам любит сотерн^[55], у нас есть Шато д'Икем^[56] из Грава, Бордо. Виноград сорта совиньон блан, семильон и мускадель. Невероятно высокое качество.

Она смотрит на меня, и я пожимаю плечами.

— Мне всё равно, что брать, — говорю я. Я ни хрена не смыслю в вине. Брайар заказывает бутылку, и мужчина уходит. Она прислоняется ко мне и с улыбкой оглядывает ресторан.

— Тебе нравится? — удостоверяюсь я.

Я немного волнуюсь. Я ни с кем серьезно не встречался с тех пор, как ушел из армии. Время от времени Кента и Мэтт доставали меня, так что я встречался с девушками в баре, но бедные женщины тратили полвечера на попытки не пялиться на мое лицо. Обычно, после одной кружки пива, я просто отправлялся домой. Даже не помню, когда в последний раз приглашал девушку на ужин.

Она недоверчиво смотрит на меня.

— Ты шутишь? Это самое милое место, куда меня когда-либо водил парень. И ты делаешь это не ради денег.

— На самом деле, мы все хотим повышения зарплаты, — говорю я ей, и она смеется, поднимая мою руку, чтобы поцеловать костяшки пальцев.

— Ещё чего. Ты должен заплатить мне за то, что я надела это платье.

Я пробегаю глазами по её телу. На ней облегающее блестящее платье, покрытое бледно-розовыми пайетками. Ткань облегает фигуру, а пайетки отражают маленькие переливающиеся блики света по всему её телу и обнаженной шее. Я думаю, она также использовала какой-то глиттер для тела, потому что её кожа мягко мерцает под золотыми лампами. Она выглядит как самая сексуальная фея в мире.

— Ты выглядишь великолепно, — говорю я ей, и её улыбка становится шире.

Боже, мне нравится видеть её улыбку. Первую неделю или около того, по-моему, я ни разу не видел, чтобы она улыбалась. Это всегда была одна и та же натянутая, насмешливая ухмылка. Теперь она улыбается мне, её глаза сверкают, и от этого мои внутренности скручиваются в узел.

— Ты и сам неплохо выглядишь. — Она поднимает блестящий ноготь и проводит им по моему кадыку, смеясь, когда я рефлекторно сглатываю. — Ты мне нравишься в сером.

Официант возвращается с нашим вином. Когда я переставляю свое кресло, чтобы освободить ему место, я внезапно замечаю свое отражение в темном окне. Мое хорошее настроение тут же испаряется.

Можно подумать, что за пять лет я привык видеть свое лицо. Но нет. Каждый раз я испытываю шок. Сегодня оно выглядит ещё более ужасающим, чем обычно. Мягкое верхнее освещение, от которого Брайар светится, как ангел, отбрасывает тени на бугорки моего шрама, так что вся моя щека выглядит изуродованной.

Я ненавижу это дерьмо.

Не думаю, что я тщеславен. Вот почему я так и не потрудился исправить этот шрам. Обычно я не возражаю быть уродливым; я существую в мире не для того, чтобы быть красивым. Я, черт возьми, не модель.

Проблема не в том, как выглядит мое лицо. А в воспоминаниях, которые приходят при взгляде на него. Люди на улице оборачиваются и пялятся на меня. Они смотрят на шрам, когда разговаривают со мной. Каждый день я вижу крошечный проблеск отвращения в глазах незнакомцев. И я вспоминаю.

Я осматриваю зал, и мой желудок сжимается, когда я вижу, как гости за другими столами пялятся на меня. Конечно, это так. Вся эта индустрия основана на внешности. Я выделяюсь, как бельмо на глазу. Я наблюдаю, как актриса, которую я смутно узнаю, оглядывает меня, её глаза перебегают с меня на Брайар. Она берет свой телефон и начинает быстро печатать.

Дерьмо.

Я даже не думал об этом, когда выбирал ресторан. Конечно, как известное для знаменитостей место, ресторан будет полон действительно важных людей из индустрии. Которые будут сплетничать. Во мне поднимается чувство паники. Я облажался. Завтра журналы, вероятно, будут пестрить фотографиями свидания Брайар с каким-то покрытым шрамами, седым великаном, и поползут слухи.

Я переношу свой вес, пытаясь заслонить поле зрения женщины какой-нибудь листвой, свисающей со стола. Она наклоняется вперед. Судя по тому, под каким углом находится её телефон, я почти уверен, что она только что сфотографировала нас.

— Почему ты пытаешься спрятаться за этим папоротником? — Голос Брайар врывается в мои мысли. — Это не сработает, ты намного больше него.

Я чувствую, как жар приливает к моим щекам.

— Я не пытался, — бормочу я.

— Пытался.

Я качаю головой, глядя в меню.

— Почему у них в меню есть и антре^[57], и закуски? В чем разница? Какая-то причуда богатых?

— Американцы называют основные блюда «антре». Почему ты прячешься?

Я хмурюсь, листая страницы с позолоченными краями.

— Это не имеет смысла.

— Глен.

Я вздыхаю, откладывая меню и обводя рукой ресторан.

— Ты знаешь некоторых из этих людей?

Она кивает.

— Все они довольно-таки большие шишки. И что?

— И то. — Я неловко пожимаю плечами. — Люди говорят, верно? Возможно, ты не захочешь, чтобы тебя видели со мной на публике.

Она смеется.

— Что, из-за фотографий, на которых я целуюсь с Мэттом? Все итак уже думают, что я шлюха. Я хотя бы могу воспользоваться этим и целоваться с кем захочу.

— Дело не в этом, — угрюмо говорю я. — Я просто…

Её глаза расширяются. Эмоции пробегают по её лицу слишком быстро, чтобы сосчитать. Гнев. Печаль. Сочувствие. Боль.

— Ты просто что? — огрызается она. — Думаешь, что я счастлива трахаться с тобой наедине, но слишком чертовски поверхностна, чтобы быть замеченной с тобою на публике? Пошел нахуй, Глен. Ты думаешь, я настолько отвратительна?

Я провожу рукой по своим волосам. Всё идет не так, как надо.

— Это не так. Я просто… знаю, что совсем не подхожу твоему личному бренду.

Не стоило это говорить. Она выпрямляется, в её глазах вспыхивает ярость.

— Да блять, я же не чертов бренд. Иисусе, я думала, вы, ребята, действительно начинаете смотреть на меня как на личность!

Я поднял руки вверх.

— Это не то, что я имею в виду! Я просто не хочу делать ничего, что повредит твоему общественному имиджу. Вот и все.

Боже, это так неловко.

Она прищуривает глаза.

— Ты думаешь, что настолько отвратителен, что сидение рядом с тобой повредит моему общественному имиджу? Кем, черт возьми, ты себя возомнил, Призраком ебанной Оперы^[58]?

Я открываю рот, чтобы ответить, но прежде чем успеваю, она обхватывает ухоженной рукой мой галстук и дергает, притягивая меня для поцелуя.

Мое тело практически сливается с её. Она не утруждает себя никакими легкими поцелуями, сразу же погружая свой язык прямо в мой рот. Я чувствую, как стон поднимается из моей груди, когда целую её в ответ, сильно и отчаянно. Она выгибается навстречу мне, прижимаясь своим телом к моему.

Это не социально приемлемый поцелуй. Это не тот поцелуй, которым можно обменяться в невероятно престижном ресторане, где на стол подают вилки шести разных размеров, а количество бутылок вина исчисляется пятью цифрами.

Но Брайар всё равно. Она сжимает руками мой воротник, притягивая меня ближе, погружаясь глубже. Такое чувство, что она пытается вложить в один поцелуй желание, разочарование и сексуальное напряжение, накопившиеся за несколько недель.

В конце концов, мы задыхаемся и отстраняемся друг от друга. У меня звенит в ушах. Я чувствую, как взгляды возмущенных посетителей пронзают меня со всех сторон, но не могу заставить себя отвести взгляд от Брайар. Она крепче сжимает мой воротник, её голубые глаза сердиты.

— Ты видишь, — задыхается она, — каким отвратительным я тебя нахожу?

Прежде чем я успеваю ответить, она притягивает меня снова для нескольких небольших поцелуев, похожих на нежные укусы. Её рука скользит по моим волосам, и мое сердце буквально трепещет. Я не думаю, что мне когда-либо нравилась девушка так сильно, что она вызывала у меня чертово учащенное сердцебиение; но есть что-то в мягких, крошечных поцелуях, которым она покрыла мою верхнюю и нижнюю губу, что поражает меня прямо в сердце.

Наконец, она останавливается, её губы всё ещё прижаты к моим, вдыхают мой воздух. Её лицо раскраснелось, а глаза блестят от непролитых слез. Она яростно смаргивает их.