— Кен…
— Я в порядке, — говорю я ему, не двигаясь. — Посмотри на меня. Я в полном порядке, чувак. Я в безопасности. — Я киваю на Глена, который счастливо похрапывает в своем кресле. — Мы оба в безопасности.
Глаза Мэтта, наконец фокусируются на нас. Его лицо снова становится закрытым. Он опускает руки и откидывается на спинку стула.
— Тебе становится хуже, — говорю я ему, пока он тяжело дышит. Прошли годы с тех пор, как он вот так хватал меня.
— Да ни хрена, — рычит он, хлопая ладонью по кнопке «вызов персонала», встроенной в подлокотник его кресла. К нему подбегает стюардесса, и он заставляет себя улыбнуться ей. — Виски со льдом, пожалуйста.
Она кивает и исчезает, а он выпрямляет свое сидение, чтобы оно снова стояло вертикально, и проводит рукой по волосам.
— Это происходит каждую ночь? — спрашиваю я, выключая свой ноутбук.
— И еще на протяжении половины дня, черт возьми, — бормочет он.
Я киваю. Это объясняет, почему он такой вспыльчивый.
— Ты знаешь почему?
Он резко качает головой, потирая затылок.
— Когда это началось?
— Неделю назад.
— Дай угадаю, после благотворительного гала-ужина?
Он пожимает плечами.
— Полагаю, что так. — Он звучит измученно.
— Я знаю психотерапевта в ЛА. Если ты хочешь, я мог бы…
Он зажмуривает глаза.
— Не надо, — выдавливает он. Вероятно, это должно звучать как предупреждение, но звучит так, будто у него пусто внутри. Стюардесса появляется с его напитком, и он натянуто улыбается ей, берет стакан и делает большой глоток.
— Какой превосходный способ решения проблем, — сухо говорю я. — Уверен, он никогда не подведет.
Он отмахивается от меня, и я встаю, потягиваясь. Ему, вероятно, не помешало бы немного личного пространства, и прошло несколько часов с тех пор, как кто-то проверял Брайар.
Я ожидаю, что она будет спать, но когда отодвигаю занавеску, вижу, что она все ещё сидит, свернувшись калачиком, в своем сидении. На коленях у нее коробка с греческим салатом, и она уныло ковыряется в нем, вытаскивая оливки и игнорируя все остальное.
Она выглядит очень красивой и очень, очень усталой.
— Брайар? — Она поднимает взгляд, и я жестом указываю на место напротив нее. — Могу я сесть? — Она кивает, и я сажусь. — Просто хотел проверить тебя. Посмотреть, как у тебя дела.
Ее губы кривятся.
— Я не собираюсь срываться и кричать на пилота. Обещаю.
— Вау. Терапия, должно быть, работает.
Она слегка улыбается, но улыбка не касается её глаз.
— Ты в порядке? — спрашиваю я её. — Ты выглядишь… подавленной.
— Ты когда-нибудь ел веганскую фету?
— Нет.
— Она довольно подавляющая.
Я наклоняюсь вперед.
— Тогда самое время. — Я открываю рот. Ее улыбка становится немного шире, когда она протыкает бежевый кубик и кладет его мне между губ. Я морщусь, проглатывая комок сырого тофу. — Господи.
— Как тебе?
— Предельно депрессивно.
Она откатывает в сторону кусочек огурца и достает еще одну оливку.
— Я все еще жду, когда ученые-веганы доработают сыр, — мрачно говорит она. — Они сделали мясо и молоко. Но с сыром нужно немного поработать.
Я смотрю, как она ест еще одну оливку. Я почти уверен, что она выглядит такой расстроенной не из-за обеда. Я пробую новый подход.
— Я тут подумал: у тебя есть какие-нибудь родственники в Америке? Мэтту это не понравится, но мы можем найти способ организовать встречи, если хочешь. Может быть, в твой день рождения? — Согласно нашим файлам, Брайар исполняется двадцать девять за день до премьеры. — Важно иметь сильную поддержку.
Она фыркает.
— Какая же жалость. У меня нет никаких родственников.
Я хмурюсь.
— Что, совсем никого?
Она качает головой.
— Я никогда не знала своего отца, и я бросила маму, когда мне было шестнадцать.
— Ты бросила её?
Она кивает.
— Тогда меня только уволили из «Голливудского дома». Когда я вернулась домой, то обнаружила, что большая часть вещей из моей спальни исчезла. Одежда, фотографии, игрушки. Оказывается, она продавала их через интернет. — Её лицо искажается. — Она также продала большинство моих детских фотографий прессе, и она была на полпути к написанию книги о моем детстве.
— Иисусе.
Она пожимает плечами.
— Ничего особенного. Я переехала в ЛА, когда мне было тринадцать, и после этого я почти не видела её. Сейчас у нас договоренность: я посылаю ей достаточно денег, чтобы она могла уединенно жить в особняке, а она воздерживается от выдумывания историй для таблоидов.
У меня словно ком в горле. Я не могу представить, каково это быть так преданным, особенно твоей собственной семьей. Моя мама по-прежнему требует, чтобы я и все мои братья и сестры раз в неделю общались с ней по скайпу, чтобы мы могли поужинать все вместе.
А Брайар совсем одна.
Она ерзает на своем месте. Тишина затягивается. Я вздыхаю.
— Слушай, тебя что-то беспокоит? Только честно?
Её взгляд скользит к синей занавеске и лицо становится непроницаемым.
— Он избегает меня.
— Мэтт? — Это не то, чего я ожидал. — Он иногда так делает. Он ужасен в проявлении эмоций.
Её челюсть сжимается.
— Он никогда не простит меня. За то, что я сделала с Нин.
Я хмурюсь.
— Он простил. — Я изучаю её. — Он рассказал тебе, что произошло на нашей последней работе со знаменитостью?
— Он сказал, что девушка сексуально домогалась его.
Я киваю.
— Это беспокоит его больше, чем он когда-либо признается. Даже самому себе. — Я помню это задание. Наблюдать, как он с каждым днем становится все более уставшим и нервным. Конечно, он никогда не согласился бы с тем, что семнадцатилетняя девушка может вывести из себя элитного бойца.
— Ну, да. Я так и поняла. Если бы я приходила на съемочную площадку, а режиссер продолжал бы засовывать руки мне в штаны и таскать меня к себе на колени, это бы, блять, повлияло и на меня тоже. То, что он большой сильный мужчина, не означает, что это не повлияло на его психику.
— Это всё определенно терзало его, когда речь заходила о знаменитостях. Теперь он подозрителен. К богатым, титулованным людям, разбрасывающимся своей властью по всему миру. Использующим людей.
— Хм. — Она обдумывает это. — Если это не из-за Нин, то почему он такой странный? Из-за панической атаки? Его настолько пугают эпизоды проявления психических расстройств?
— Это определенно не из-за этого. — Я думаю о том, как сформулировать свои мысли. — Ему очень трудно смотреть, как страдают люди, — осторожно говорю я. — Когда ты рассказала ему о своих чувствах… это его расстроило, сильно.
— Это глупо. — Она яростно протыкает помидор. — Это не его вина.
— У Мэтта есть склонность винить себя в боли других людей. Но поверь мне. Он очень заботится о тебе. Больше, чем он хотел бы признать.
Её рот несчастно кривится. Она откладывает салат и проводит рукой по лицу.
— Я просто чувствую себя такой глупой, — бормочет она.
— Глупой? Почему?
— За то, что так психанула. Рухнула на полу в ванной, а потом рыдала в вашем присутствии. Вы, ребята, прошли через ад и вернулись обратно. Когда вы были солдатами, держу пари, вы жили так каждый божий день. Всегда оглядывались через плечо. Всегда начеку.
— На самом деле это не одно и то же, — мягко говорю я. — Мы были на работе. Мы сами на это подписались. Мы были в опасности, но у нас было оружие. Мы должны были стрелять в ответ.
Она просто хмурится, глядя на свои колени.
Не раздумывая, я протягиваю руку, беру её ладонь и сжимаю между своими. Её пальцы мягкие и теплые. Она приподнимает бровь, но не пытается отодвинуться.
— Я знаю, что ты напугана. Но я также знаю, что ты справишься со всем, что этот ублюдок для тебя приготовил. Ты более чем достаточно сильна, чтобы справиться с этим.
Она изучает меня несколько секунд.
— Ты действительно так думаешь, не так ли? — тихо говорит она.
— Я думаю, ты можешь справиться с чем угодно, — честно говорю я. Она смотрит на меня с выражением лица, которое я не могу прочесть; затем она наклоняется вперед и прижимается своими губами к моим. Я замираю. От нее пахнет сладостью, как от конфет, и светлые волосы, выбившиеся из ее конского хвоста, щекочут мне лицо. Это быстрый, крепкий поцелуй, и она отстраняется прежде, чем я успеваю осознать, что произошло. Она откидывает голову на подголовник и пристально смотрит на меня, ее голубые глаза провоцируют меня сказать что-то. Я просто выдерживаю её взгляд, пытаясь не обращать внимания на свое сердце, болезненно колотящееся в груди.
— Спасибо, — тихо говорит она. — Теперь ты можешь идти. Я собираюсь поспать.