Ллойд вошёл в комнату, которую Мэриан называла своей каморкой. Большинство её вещей оставались на своих местах, потому что, несмотря на настойчивые просьбы сестры, у Ллойда не хватало духу прибраться. После смерти Мэриан он старался держаться подальше от этой комнаты. Было больно даже смотреть на фотографии на стене, особенно в два часа ночи. Он думал, что ночью человек склонен расклеиваться сильнее. А с рассветом снова обретает толстокожесть.

Мэриан так и не перешла на айпод, но портативный CD-плеер, который она дважды в неделю брала с собой на занятия физкультурой, стоял на полке над её небольшой коллекцией музыкальных альбомов. Ллойд снял крышечку снизу и не увидел на батарейках следов окисления. Он пролистал диски, задержался на «Холле и Оутсе», затем перешёл к «Лучшим хитам Джоан Баэз». Ллойд вставил диск и тот благополучно завертелся. Ллойд отнёс CD-плеер в спальню. Увидев Ллойда, Лори перестала скулить. Он нажал на «ПЛЕЙ» и Джоан Баэз запела «Ночь, когда пал Cтарина Дикси». Затем поставил плеер на одну из свежих пелёнок. Лори обнюхала его, затем улеглась, почти уткнувшись носом в наклейку «СОБСТВЕННОСТЬ МЭРИАН САНДЕРЛЕНД».

— Так лучше? — спросил Ллойд. — Я чертовски на это надеюсь.

Он вернулся в постель и лежал, засунув руки под подушку, где было прохладно. Слушал музыку. Когда Баэз запела «Вечно молодой», Ллойд фыркнул. Как предсказуемо, подумал он. Настоящее клише. Потом он заснул.

Сентябрь уступил место октябрю, лучшему месяцу в году на севере штата Нью-Йорк, где они с Мэриан жили до выхода Ллойда на пенсию, и, по мнению Ллойда (ИМХО, как говорят в «Фэйсбуке»), лучшему месяцу здесь, на западном побережье Флориды. Сильная жара спала, но днём всё ещё было тепло, а холодных ночей января и февраля не приходилось ждать до следующего года. Как и перелёта птиц. Подъёмный мост Оскар-Дробридж вместо пятидесяти раз на дню, теперь мешал движению лишь пятнадцать-двадцать раз. Хотя и самих машин стало гораздо меньше.

После трёхмесячного простоя на Каймен-Ки возобновил работу ресторан «Фиш Хаус», куда разрешалось водить собак в так называемый собачий дворик. Ллойд часто брал туда Лори, и они вдвоём прогуливались по Шестимильной тропе вдоль канала. Ллойд переносил собаку через места на дощатом настиле, заросшие травой, но она легко пробегала под нависающими пальмами, сквозь которые Ллойду приходилось пробиваться с трудом, наклонив голову и вытянув руки; он раздвигал листья со страхом, что ему на голову спрыгнет большеухий хомяк, хотя такого никогда раньше не случалось. Когда они заходили в ресторан, Лори тихо сидела на солнышке у ботинка Ллойда, который время от времени награждал её за хорошие манеры картошкой фри из своей тарелки. Все официантки томно вздыхали, наклоняясь, чтобы погладить дымчато-серую шёрстку Лори.

Особенно очарована ею была хозяйка ресторана, Бернадетта. «Какая мордашка», — всегда говорила она, будто это всё объясняло. Она опускалась на колени рядом с Лори, что позволяло Ллойду полюбоваться её великолепным и всегда желанным декольте. «О-ох, какая мордашка!»

Лори принимала это внимание, но, казалось, не была в восторге. Она просто сидела, глядя на очередного обожателя, а потом снова обращала своё внимание на Ллойда. Вероятно, отчасти из-за картошки фри, но не совсем; она точно также внимательно наблюдала за Ллойдом, когда он смотрел телевизор. Пока не засыпала.

Лори быстро приучилась к туалету и, вопреки предсказанию Дона, не грызла мебель. Вместо этого она грызла свои игрушки, количество которых увеличилось с трёх до шести, а потом и до дюжины. Ллойд нашёл под них старый ящик. По утрам Лори подходила к этому ящику, клала передние лапы на край и изучала содержимое, как покупатель в «Пабликсе» изучает товар. Наконец, Лори выбирала одну, относила в угол и там жевала, пока игрушка ей не надоедала. Затем возвращалась к ящику и выбирала другую. К концу дня они оказывались разбросаны по всей спальне, гостиной и кухне. Перед сном Ллойд собирал их и возвращал в ящик. Не из-за беспорядка, а из-за того, что каждое утро собака будто бы получала удовольствие, осматривая свои запасы.

Бет часто звонила, расспрашивая Ллойда о его питании, напоминала ему о днях рождения и годовщинах свадьбы пожилых друзей и пожилых родственников, держала в курсе о том, кто недавно сыграл в ящик. В конце она неизменно спрашивала, всё ли ещё Лори находится на испытательном сроке. Ллойд всегда отвечал «да» до одного дня в середине октября. Они только что вернулись из «Фиш Хауса», и Лори спала на спине посреди гостиной, раскинув лапы во все четыре стороны. Ветерок кондиционера ерошил шерсть у неё на животе, и тогда Ллойд понял: она прекрасна. Нет, это не было проявлением сентиментальности, просто сам факт. Он чувствовал то же самое в отношении звёзд, когда по вечерам перед сном водил Лори облегчиться.

— Нет, мне кажется, мы прошли испытательный срок. Но если она переживёт меня, Бети, ты либо заберёшь её себе — и к чёрту аллергию Джима, — либо найдёшь для неё хороший дом.

— Я тебя поняла, Резиновый утёнок. — Это прозвище Бети подхватила из какой-то песни для дальнобойщиков ещё в семидесятых, и с тех пор оно так и не отцепилось от неё. Ещё одна черта Бет, которую Ллойд находил одновременно милой и чертовски раздражающей. — Я так рада, что у вас всё сложилось. — Она понизила голос. — По правде говоря, я в этом сомневалась.

— Тогда зачем ты её привела?

— Просто так, наобум. Я знала, что тебе нужно что-то более трудозатратное, чем золотая рыбка. Она уже гавкает?

— Скорее тявкает. Когда приходит почтальон, курьер из «Ю-Пи-Эс» или заскакивает Дон выпить пивка. И всегда два раза. Тяв-тяв — и всё. Когда собираешься приехать?

— Я уже приезжала. Теперь твоя очередь.

— Тогда мне придётся взять с собой Лори. Ни за что не оставлю её с Доном или Эвелин Питчер. — Глядя на своего спящего щенка, Ллойд понял, что ни за что не оставит её ни с кем. Его заставляли нервничать даже короткие походы в магазин, и он всегда испытывал облегчение, видя, что Лори ждёт его возвращения у двери.

— Значит бери её с собой. Я бы с радостью посмотрела насколько она уже выросла.

— А как же аллергия Джима?

— В жопу его аллергию, — сказала Бети и, смеясь, отключилась.

Поохав и поахав вокруг Лори, которая, за исключением одной остановки, чтобы облегчиться, всю дорогу до Бока проспала на заднем сиденье, Бет снова вернулась к своей роли старшей сестры. Хотя она могла допекать Ллойда по многим причинам (в чём она была мастером), но в этот раз главной темой стал доктор Олбрайт и необходимость Ллойда пройти у него обследование.

— Хотя ты выглядишь хорошо, — сказала Бет. — Должна это признать. Кажется, даже загорел. Если только это не желтуха.

— Обожаю твой позитивный настрой, Бети. Это просто загар. Я выгуливаю Лори по три раза в день. Утром веду её на пляж, днём по Шестимильной тропе к «Фиш Хаусу», куда я хожу обедать, и вечером снова на пляж. Посмотреть на закат. Ей всё равно, у собак нет чувства красоты, но мне нравится.

— Ты гуляешь с ней вдоль канала? Господи, Ллойд, там всё прогнило. Рано или поздно доска проломится, и ты полетишь в воду, вместе с принцессой. — Бет потрепала Лори по макушке; собака будто в улыбке сощурила глаза.

— Этот настил там уже сорок лет или больше. Думаю, он переживёт меня.

— Ты уже записался на приём к врачу?

— Нет, но запишусь.

Бет подняла свой телефон.

— Почему бы не сделать это сейчас, согласен? Я хочу это видеть.

Судя по выражению её лица, Бет не ожидала, что он согласится — именно поэтому он так и сделал. Но не только по этой причине. В предыдущие годы Ллойд боялся идти к врачу, ожидая того самого момента (несомненно навеянного многочисленными телесериалами), когда врач с серьёзным видом посмотрит на него и скажет: «У меня плохие новости».

Однако сейчас Ллойд чувствовал себя хорошо. С утра после сна у него затекали ноги, вероятно, от долгих прогулок, а спина стонала сильнее, чем обычно, но обратив свой взор внутрь, Ллойд не заметил ничего тревожного. Он знал, что всякие бяки могут довольно долго не ощущаться в теле старика — подкрадываться незаметно, пока не настанет время для рывка, — но ни в чём не наблюдалось такого прогресса, чтобы вызвать какие-либо внешние проявления: ни кровавого стула, ни мокроты, ни боли в кишечнике, ни проблем с глотанием, ни болезненного мочеиспускания. Ллойду казалось, что гораздо легче сходить к врачу, когда твоё тело говорит, что для этого нет причин.

— Чего ты улыбаешься? — В голосе Бет проскользнуло недоверие.

— Ничего. Дай сюда.

Ллойд потянулся за телефоном. Бет убрала руку.

— Если правда собрался звонить, тогда возьми свой.

Через две недели после обследования доктор Олбрайт попросил Ллойда прийти для ознакомления с результатами. Они были хорошими.

— Ваш вес почти в норме, кровяное давление в порядке, рефлексы тоже. Показатели холестерина лучше, чем в прошлый раз, когда вы позволили нам взять немного вашей крови…

— Знаю, прошло какое-то время, — сказал Ллойд. — Вероятно, больше, чем нужно.

— Без «вероятно». В любом случае, на данный момент нет необходимости давать вам липиды, что вы должны воспринимать, как победу. Не меньше половины моих пациентов вашего возраста принимают их.

— Я много гуляю, — сказал Ллойд. — Моя сестра подарила мне собаку. Щенка.

— Щенки — божий дар для выполнения физических нагрузок. А как у вас дела в остальном? Справляетесь?

Олбрайту не было нужды уточнять. Мэриан также была его пациенткой, и гораздо более ответственно, чем её муж, относилась к обследованиям раз в полгода — Мэриан Сандерлен во всём была предусмотрительной, — но опухоль, которая сначала лишила её разума, а потом убила, была вне этой предусмотрительности. Она зародилась слишком глубоко внутри. Глиобластома, по мнению Ллойда, являлась Божьей версией пули 45-го калибра, выпущенной в голову.