ГЛАВА 66

БЕТ

Как только я начинаю плакать, я просто не могу остановиться. Не получается. Мне было так больно всю последнюю неделю, и теперь, когда у меня, наконец, появилась возможность кому-то рассказать, я настолько задыхаюсь от эмоций, что не могу вымолвить ни слова.

Ребята пытаются помочь. Джек приносит мне салфетки и воду. Сайрус устраивается на диване рядом со мной и обнимает, склонив голову на мое плечо. Себастьян забирает у меня Ками и ходит с ней трусцой, пока она не успокаивается. Его лицо напоминает маску.

В конце концов, мне удается взять себя в руки и заговорить. Захлебываясь рыданиями, я рассказываю им, что сказал доктор, и наблюдаю, как бледнеют их лица.

— О, Боже, Бет, — бормочет Джек, прижимаясь губами к моим волосам. — Черт. Мне очень, очень жаль.

Сайрус кажется убитым горем. Он ничего не говорит, просто кладет голову мне на колени, зарываясь лицом в мой живот. Я машинально запускаю руки в его волосы, перебирая блестящие пряди.

— Просто… — судорожно вздыхаю я. — Это оказалось очень тяжело. А теперь я принимаю гормональные таблетки, и кажется, от них у меня едет крыша. И мне кажется, что я потеряла… все. Целое будущее, которое я построила для себя в своей голове. Я больше не знаю, куда мне двигаться дальше. — Я прикусываю губу, глядя на Ками. Она смотрит на меня и хмурится, ее маленькие розовые губы сжаты, она прижимается к шее отца. Боль эхом отдается во мне. Мне нравится работать няней, но я не знаю, смогу ли я заниматься этим дальше. Наверное, эта работа медленно убьет меня изнутри: заботиться обо всех этих детях, но быть для них только наемным работником. От этой мысли у меня внутри все клокочет.

Себастьян долго молчит.

— Мы разговаривали с матерью Ками, — говорит он, в конце концов.

Меня пронзает шок. Я смотрю на него.

— Когда?

— Когда мы были в Америке. — Его лицо холодное и непроницаемое. — Она вышла из реабилитационного центра. Мы все общались с ней по скайпу. Вместе с Ками.

Если он хотел, чтобы я перестала плакать, то это определенно сработало. В основном потому, что я больше не могу дышать. Я сглатываю. Мои пальцы сжимаются в кулаки по бокам.

— Нет, — шепчу я. — Нет, нет.

Он не отвечает. Ками смотрит между нами, ее глаза расширены, затем прижимается к груди отца. Мое сердце разрывается. Он собирается бросить ее. Он собирается вернуть ее.

— Нет, — повторяю я. — Ты не можешь.

— Бет… — начал Джек.

— Ты отказываешься от нее? — уже кричу я. — Как ты можешь?!

Себастьян поднимает бровь, как будто я единственная, кто ведет себя неразумно. А не он, человек, который буквально бросает своего ребенка с женщиной, которая оставила ее на пороге, словно гребаную корзину для белья.

— Мы не отказываемся от нее… — начал он.

— Ох, замолчи. Конечно, отказываетесь. Дай угадаю, ты собираешься навещать ее по выходным. Потом такие встречи станут раз в две недели, потом раз в месяц, потом раз в год, и через несколько лет единственным контактом с ней будет открытка на день рождения, когда ты вспомнишь, что она существует. Я знаю, как это работает, Себ, я видела это снова, и снова, и снова…

— Мы. Не. Отказываемся. От. Нее, — повторяет он, медленно произнося каждое слово. — Мы должны были поговорить с Анишей. Она чиста. Ей становится лучше. И, нравится нам это или нет, но Ками — ее ребенок.

— Она не заслуживает этого! Простите, но бросить своего ребенка на пороге чужого дома — не самое подходящее доказательство заботы о ребенке! — Я качаю головой. — Ками могла умереть! На улице было холодно! Какого черта вы снова подпустили к ней эту женщину? Как вы можете так поступать со своей дочерью? — Я смотрю на остальных мужчин, мои глаза пылают. — И это все? Ты едешь в командировку, получаешь потрясающее предложение и вдруг готов бросить всю свою семью, потому что считаешь, что твоя чертова игровая компания важнее?

Себ делает шаг вперед.

— Мы от нее не откажемся! — рявкает он. — Сколько раз я должен это повторить? — Его щеки покраснели от гнева. — Ради Бога, что, черт возьми, я сделал такого, чтобы ты думала, что я могу так просто отказаться от своей дочери?!

— Ты говорил о том, чтобы отдать ее в детский дом!

— Что? — говорит Сайрус.

Лицо Себа наливается гневом.

— Это было раньше. До того, как ты сказала мне, что все это дерьмо в моей голове — неправда, и я могу быть ей хорошим отцом. — Его челюсть сжимается. Он тяжело дышит. — Ты сказала, что я смогу это сделать. Ты была уверена на сто процентов.

— Я и сейчас уверена. Ты отличный отец.

Он смеется, но смех получается холодным.

— Очевидно, нет, если ты думаешь, что я отдам своего ребенка женщине, которая ее бросила. — Ками гладит его по щеке, улыбаясь, и он делает глубокий вдох, явно пытаясь успокоиться. — Я позвонил Анише, потому что хотел убедиться в ее уверенности. Мне нужно было знать, не вернется ли она когда-нибудь и не попытается ли забрать у нас Ками.

Эти слова выбивают из меня весь воздух. Я смотрю на него, тяжело дыша.

— Что она сказала?

— Она не хочет иметь с ней ничего общего. Она готова отказаться от права опеки. — Он смотрит вниз на свою дочь. — Ками моя.

У меня голова идет кругом.

— Но что, если бы она сказала, что хочет вернуть ее? Что бы ты тогда сделал?

— Тогда бы я позвонил своим адвокатам. И боролся бы как черт за нашу дочь.

У меня сводит желудок.

— Вашу дочь, — указываю я. — Я не ее мать. Я ее няня.

Его глаза сужаются.

— Она может быть моим ребенком, но она любит тебя. Ради Бога, Бетани. Я не понимаю, как после всего, через что ты прошла в подростковом возрасте, ты позволила ей влюбиться в тебя, а затем решила бросить.

Я моргнула.

— Что?

— Билл сказал, что ты переезжаешь в Бристоль. — Мышцы на его челюсти подрагивают. — Ты не можешь просто бросить ее, черт возьми, — огрызается он. — Какого черта, Бет? Я понимаю, если наши… отношения причиняют тебе неудобства. Если ты не хочешь быть с нами, то я пойму, но тебе стоило бы об этом сказать.

Он показывает на Ками и она начинает посасывать его палец.

— Эта маленькая девочка всегда будет важнее нас. Она — наш главный приоритет. И ты просто хочешь встать и бросить ее ради какой-то другой работы, как только ситуация становится сложной? На другой должности больше платят, что ли? Ты хочешь повышения?

Я нахмурилась.

— Да отвали ты. Вы тоже переезжаете. Билл мне сказал. Ты не имеешь права на меня злиться.

Глаза Себа вспыхивают. Он открывает рот, чтобы возразить, но Джек смотрит на него и берет меня за руку.

— Мы не злимся на тебя, — мягко говорит он. — Мы просто хотим понять. Почему ты хочешь переехать?

Его нежность утихомиривает гнев, пылающий во мне. Я опускаюсь на диванные подушки.

— Это не было правильным планом, — шепчу я. — Это была… мера безопасности. Мне нужно было что-то. На случай…

Я запинаюсь.

— На случай чего? — тихо спрашивает он.

Я пожимаю плечами. Говорить об этом звучит жалко. Я звучу жалко.

— Вдруг я вам уже буду не нужна. Вдруг вы меня бросите. Вы не отвечали на мои звонки. Билл скыазал мне, что вы трое переезжаете. Я подумала, что если ты решишь все бросить и уехать, я потеряю всех вас, и Ками, и работу, и почти всех своих друзей. Мне нужен был запасной план.

— С чего ты сделала такой вывод? — огрызается Себастьян. Во мне снова вспыхивает раздражение.

— С чего вдруг? — практически рычу я. — Через какое, блять, огромное жизненное событие я прошла, которое могло бы привести меня к выводу, что на самом деле я никому и никогда на хрен не нужна? — Трясущимися руками я откидываю волосы назад. — Я не сомневаюсь, я рассуждаю логически. Меня отвергли все семьи, которые у меня когда-либо были. Я…

Я тяжело сглатываю, задыхаясь от молчания.

— Что? — Сайрус бормочет мне в живот. В его голосе звучит боль. — Что ты, Бетти?

— Я ходила к своей родной маме, — признаюсь я, и он стонет. — И к бабушке. Я просто чувствовала себя такой одинокой. А они были единственной семьей, которая у меня была. — Из моего горла вырывается глухой всхлип. — Они сказали, чтобы я убиралась. У моей мамы есть муж. У них есть дети. Они всего на несколько лет младше меня, ради всего святого. И она их любит. Она любит их до смерти, но не позволила мне даже ступить на порог дома.

Сайрус придвигается ближе.

— Бет…

Я вытираю щеки.

— Я не просила называть ее мамой. Мне не нужны были деньги. Я не хотела, чтобы она относилась ко мне как к своему ребенку. Я просто хотела поговорить с ней. Чтобы… узнать о своей семье. Я…

Моя рука опускается к животу.

— Эта болезнь заложена на генетическом уровне. И я не знала, ведь хотя ей уже сорок лет, она все еще отказывается смириться с тем, что я ее ребенок. Она могла бы сказать мне, и я бы заморозила свои яйцеклетки. У нее было более чем достаточно времени. Но она этого не сделала. — Я судорожно сглатываю. — А моя бабушка… Она сказала, что пыталась меня полюбить, но не смогла. Что я была невыносимым ребенком. И… — Я осекаюсь, дыхание сбивается в груди, и я зарываю лицо в ладони. — Я не знаю, — шепчу я. — Мне стало не по себе. Мне жаль.

— Сладкая. — И тут Сайрус обнимает меня. — Боже мой. Детка. — Он прижимается к моей шее. — Ты не могла нам сказать?

— Я пыталась. Я звонила столько раз, но вы всегда были заняты. И… — я облизываю губы. — Это трудно для меня. Постоянно названивать. Я делала это раньше. Сотни раз, когда я была ребенком. Я цеплялась за приемных родителей, как голодная собака, выпрашивающая угощение. Теперь, когда я стала старше, я знаю, что это значит. Меня отвергли все, кого я когда-либо хотела полюбить. — Я смотрю на Себастьяна, слезы текут по моему лицу. — Так что прости, что я не позвонила. Прости, что я подумала о переезде. Я не знала, что еще делать.

Себастьян на мгновение умолкает, его глаза напряжены. Очень медленно он передает Ками Джеку, затем снова поворачивается ко мне.

— Ты, — тихо говорит он, — такая идиотка.

— Ч-что? — задыхаюсь я.

— Мы пытаемся ее утешить, перестань ее оскорблять, — бормочет Сай. Себ качает головой.

— Ты такая глупая, — настаивает он, опускается на колени перед диваном и тянется ко мне. Его губы прижимаются к моим, и я задыхаюсь, когда он крепко целует меня, а его руки путаются в моих жирных, грязных волосах. Это отчаянный поцелуй, полный боли, тоски и страха. Я дрожу под ним.