И это несправедливо.

Эллен смотрит на меня.

— Не смей так со мной разговаривать! Ты понятия не имеешь, каким он был…

Я прерываю ее.

— Я знаю, что он был ребенком, и знаю, что вы наказывали его за его эмоции. Наказывали так сильно, что он до сих пор боится что-то чувствовать. Ради всего святого, у него практически случился приступ паники, когда я попросила его помочь ребенку отрыгнуть. Вы заставили его поверить, что он какой-то монстр, в то время как на самом деле это вы обращались с ним как с дерьмом. Себастьян — идеальный отец для Ками. Он умеет адаптироваться, быть любящим и нежным с ней. Он не плохой родитель. Единственный плохой родитель здесь — это вы.

Я прерываюсь, тяжело дыша.

Но никто не говорит ни слова. Лица Стива и Эллен застыли. Себастьян прислонился к дверной раме, словно она нужна ему, чтобы удержаться на ногах. В центре всего этого Ками заснула с картофельным пюре на щеках.

Проходит несколько секунд, и меня охватывает смущение. Что, черт возьми, со мной не так? Эта поездка была направлена на установление отношений между Ками и ее бабушкой и дедушкой, а я все испортила. Я все испортила.

В груди вдруг стало слишком тесно. Мои щеки горят. Горло распухло. Мне нужно убираться отсюда.

Я делаю шаг назад, едва не споткнувшись, потому что моя нога зацепилась за ножку стула.

— Я… Не подскажете, где у вас ванная? — лепечу я.