Часть I

Напоследок я ещё раз оглядел свою спальню, проверяя, всё ли взял. Конечно, для озера мне нужны только шорты и кроссовки. Я упаковал все свои последние дневники, радуясь, что смогу наблюдать за лицом Кенни, когда он будет их читать.

      Каждое лето, с тех пор как себя помню, мои отцы брали меня в хижину на две недели. Когда мы поехали туда в первый раз, была зима и мороз, и отец дразнил меня, что я по уши в снегу. Они пообещали мне, перед тем как мы уехали в тот первый раз, что мы будем возвращаться каждый год, только мы. И сдержали своё обещание.

      Эти две недели — лучшее время за весь год. Не поймите меня неправильно, я люблю маму, отца и даже иногда Ники, но время, которое я провожу только с папами, — самое лучшее. Все мои школьные проблемы забываются, и я могу просто быть самим собой, никто не дразнит меня и не называет педиком. Я смотрю на них и знаю, что однажды найду кого-то, кого буду любить так же, как мои отцы.

      Я хочу поговорить с Кенни, по-настоящему поговорить с ним в этом году. Я улыбаюсь, вспоминая, как впервые встретил Кенни. Мне было восемь, а он казался таким взрослым.

Две недели я ходил за ним по пятам, пытаясь помочь. Забавно, но Кенни никогда не кричал на меня и не говорил, чтобы я отстал.

      Отец Кенни был местным плотником-ремонтником и учил сына всему, что знал сам. Когда мы тем летом подъехали к хижине, первое, что увидели — покосившееся крыльцо. Что же, достаточно было позвонить Джо Филлипсу. Я остался в стороне и стал наблюдать.

      Джо Филлипс оказался высоким худым темноволосым мужчиной с кашлем курильщика и острым языком. Я хихикал каждый раз, когда он произносил «бля», что случалось через каждые три слова.

      — Ага, похоже, дерево сгнило. Придётся заменить грёбаную центральную опору. Это просто пиздец.

      Мои отцы закатили глаза друг на друга и уставились на меня, как бы говоря: «Ты этого не слышал. Не говори маме». Моя мама была очень строга к ругательствам, и когда мои папы говорили «бля» или «дерьмо», они должны были класть доллар в мою банку. Ха-ха! Все деньги оставались у меня. Папа Ди постоянно говорил «дерьмо», а отец орал «иди ты на х**», когда злился. Когда я немного подрос, я пытался спровоцировать их, чтобы получить немного больше денег. Это отлично работало, пока они не догадались. Взрослые могут быть довольно тупыми. Лежа животом на подвесных качелях-«ватрушке» — моём любимом места отдыха, — я смотрел, как мистер Филлипс показывает моим отцам, что нужно сделать, но потом внимание переключилось на мальчика, который стоял рядом со своим отцом. Худой, загорелый до коричневого цвета, как дубовые листья осенью, в старых обрезанных штанах, низко висящих на костлявых бёдрах, с растрёпанными каштановыми волосами и прямой спиной — он засунул руки в задние карманы шорт. Я улыбнулся, увидев, что его пальцы торчат сквозь дырки в карманах. Он просто стоял и слушал взрослых, перекатываясь с пяток на носки своих босых грязных стоп. Мне стало интересно, кто этот мальчик. Он был сильно старше, но не выглядел злым.

      — Джей Ди, познакомься с мистером Филлипсом и его сыном, — позвал отец, и я выскользнул из своего укромного уголка, чтобы подойти к крыльцу.

      — Мистер Филлипс, Джо. Это наш сын, Джей Ди. Джей Ди, мистер Филлипс собирается починить наше крыльцо. Это его сын, Кенни.

      Я помню, как пожимал руку мистеру Филлипсу и как он слишком крепко её сжал. С тех пор я помню только Кенни.

      Он был очень молчаливым. Позже я узнал, что он считал, что говорить бесполезно, если только не хочешь сказать что-то ценное, а поскольку большинство людей всё равно не слушают, зачем беспокоиться. Я хотел услышать, как он говорит. Я хотел слушать… так что с годами Кенни говорил со мной на…

      — Привет, — робко сказал я. — Мне восемь.

      Он усмехнулся.

      — Привет, Восьмёрка. Мне пятнадцать.

      Хм, он дразнил меня? Я посмотрел в его круглые ореховые глаза и решил — «нет», потому что увидел только улыбку.

      — Ха-ха… Я Джей Ди на самом деле.

      — И это значит?

— Просто Тупой.¹

Кенни наморщил лоб.

      — Ох… возможно… Дуфи?

      Это заставило меня хихикнуть.

      — А как твоё полное имя?

      — Кеннет Дикон Филлипс. Дикон — это девичья фамилия моей мамы.

      — А?

      — Как до замужества, Дуфи.

      — О, — сказал я, чувствуя себя глупо.

      — Хочешь пойти посмотреть на озеро?

      Повернувшись к отцам, я умоляюще посмотрел на них.

      — Иди, — сказал папа, — только будь осторожен. Пригляди за ним, Кенни.

      — Само собой.

Я чувствовал себя ребёнком, но всё равно хотел пойти с Кенни на озеро. Я хотел пойти с Кенни куда угодно. Помню, как обошёл вокруг старой хижины, спустился по усыпанной сосновыми иголками тропинке и вышел к древнему причалу. Солнце отражалось от воды, и только начинало припекать. Я видел, как Кенни дошёл до концу причала, замер на секунду, повернулся, улыбнулся мне и плавно нырнул в прозрачную воду.

      Я подбежал к краю деревянного настила и выдохнул, когда его голова показалась из сверкающей воды. Вынырнув в ореоле солнечного света, он тряхнул головой, как моя собака Фиддлстик, и капли воды заиграли на солнце.

      — Иди сюда, — позвал он.

      Я смутился. Он был готов вскочить, пока я ещё был одет по-городскому. Мне не хотелось стоять прямо перед ним и срывать с себя одежду, демонстрируя свою глупую жалкую тощую сущность тому, кто очень быстро становился богом в моих глазах. Я покачал головой. На мне даже не было крутых боксёров или чего-нибудь в этом роде, только нижнее белье в стиле Скуби-Ду. Я умру прежде, чем позволю» «ему увидеть это!

      Посмотрев на меня с минуту, он подплыл к лестнице и забрался наверх.

      Усевшись на краю причала, он похлопал по доскам рядом с собой. Я перебрался к нему, чтобы сесть рядом: не слишком близко, но и не слишком далеко. Он был мокрый, почти голый. Мой разум был перегружен. Мне было восемь лет. Что я знал?

      — Ты умеешь плавать?

      — Да.

      — Так в чём дело?

      Я опустил голову и зажмурился, чтобы спрятать стыдные слёзы.

      — Эй… — тихо позвал он, — ты в порядке, малыш?

      — Угу, — удалось мне проскрипеть. — Я просто… не одет, чтобы купаться.

      — Так разденься.

      — Что? — он имел в виду «уходи»?

      — Разве ты никогда не раздевался перед парнями?

      Ох…

      — Нет.

      — Беги в хижину и надень шорты. Иди! — он ухмыльнулся и ударил меня по руке, хохотнув, когда я вскочил. Он добродушно смеялся мне вслед, солнце так и плясало на его блестящих волосах.

      Я ворвался в хижину, схватил джинсы и маникюрные ножницы из набора папы Ди и обкромсал штанины так, чтобы они доходили до середины бёдер. Это была совсем новая пара от Diesel за сотню долларов, о которых я так просил, но, черт возьми! (прости, папочка… доллар) я хотел выглядеть так же, как Кенни.

      Самое крутое, что мы сделали тем летом — нашли наше секретное место. Это было просто дупло в старом захудалом дубе, но, когда мы выгребли из него остатки беличьих гнёзд и листья, оно оказалось очень сухим. Достаточно просторное для мелких предметов или секретных записок, мы смеялись и удивляли друг друга глупыми мелочами вроде ножа-бабочки, блестящего озёрного камня или алого птичьего пера. Кенни дразнил меня, называя Бу Рэдли, а когда я спросил: «Кто это?», он поехал на велосипеде до самого города и взял для меня в библиотеке «Убить пересмешника». Он читал её вслух, пока мы сидели в старой лодке под сенью ивовых ветвей. Я хотел быть Скаут. Он смеялся и говорил, что я не могу, потому что Скаут — девочка. Я возразил, что она самый храбрый ребёнок в книге. Тайное место на дубе стало называться «Почтовый ящик Скаут».

      Остаток того первого лета с Кенни давно стал историей. Я ходил за ним по пятам, как маленький щенок, мешался и задавал столько вопросов, что, знаю, ему хотелось меня придушить, но он всегда был рядом. Я нашёл тропинку к его дому и каждый день ходил за ним как привязанный. Ему было пятнадцать, а мне восемь. Он считал меня маленьким ребёнком, а я его — Богом.

Много лет подряд мы отдыхали там две недели каждое лето. Я не мог дождаться. Я хотел позвонить Кенни по телефону, но не решался. Он был словно светящийся человек, вознесённый на пьедестал, на которого я мог просто смотреть и чувствовать себя лучше. Эти две недели стали для меня оазисом, который помогал пережить трудные времена.

      Он научил меня молчать. Он научил меня громко смеяться. Он не смеялся, когда я ошибался, и вообще никогда не смеялся надо мной. Он был рад видеть меня каждое лето, когда мы подъезжали на машине и я бежал по тропинке к его дому. Он всегда улыбался, когда я пытался сдержать слезы, глядя, как озеро исчезает из виду, когда мы уезжали. Мне всегда хотелось, чтобы это было нечто большим, чем быть «приставучим хвостиком», но я никогда не знал, что это за «нечто большее», чего именно я хочу. Я чувствовал это, но не знал, что это такое.

      Когда мне было одиннадцать, мы говорили о девушках. В свои восемнадцать Кенни знал о них всё. Я рассказал ему, что изо всех сил старался считать Миранду симпатичной, что у Салли милая улыбка и даже что Энни набрала неплохое количество очков, но… И он сказал, чтобы я подождал, подождал, подождал ещё год или два, прежде чем произносить эти слова вслух.

      Он осветил моё то лето. Он дал мне его, чтобы я держался за него, когда не мог заснуть.

— Видишь мой фонарь в конце причала? — сказал он однажды вечером, когда мы, как обычно, сидели, болтая ногами, в конце настила. Я наклонил голову, вгляделся в темноту и увидел жёлтый огонёк.

      — Я знаю, что ты плохо засыпаешь, слишком уж мешают твои непоседливые мысли. Когда их станет слишком много, то найди этот свет. Спроси себя, как бы я поступил, и что бы я тебе сказал. Не важно, правильным будет ответ или нет. По крайней мере, это заставит тебя задуматься.

      — Но как я найду свет, когда меня здесь не будет?

      — В своих мыслях, Джей Ди. Ты всегда можешь найти меня в своих мыслях.

      Когда мне было двенадцать, я попросил отца поставить фонарь и в конце нашего причала. Он позвонил домовладельцу, и на следующий день пришёл Джо Филлипс, чтобы всё подключить. Светильник работал от выключателя у задней двери, и каждый вечер я включал его, чтобы он мог «общаться» с фонарём Кенни на другом берегу озера. Кенни смеялся, но, по-моему, ему это понравилось. Я даже придумал код: два мигания — «Привет», а три — «Подумай обо мне, пожалуйста». Он никогда не смеялся надо мной, а я часто «моргал» ему трижды.