ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Олин

– Наши дни –

Я побежала.

В ту же секунду, как парень отступил, я бросилась к бесчувственному телу Гила и упала рядом.

— Не смей больше подходить к нам, — прошипела я, кладя голову Гила на колени, мои колени горели от скольжения по гравию, а сердце стучало во все стороны.

Парень потряс ноющими костяшками пальцев от удара по единственному человеку, ради которого я готова была на все.

— Опять это опасное слово, — он ухмыльнулся. — Нас.

— Отъебись, — выплюнула я.

Меня не волновало, что он может попытаться похитить меня снова. Я не остановилась, чтобы подумать о своей безопасности. Все, что меня волновало, — это помочь мальчику, которому всегда помогала. Залатать его раны и залечить травмы. Мальчику, который всегда помогал мне в ответ.

Это была роль, к которой я привыкла.

Этого человека я буду защищать до конца.

— На твоем месте я был бы осторожен, дорогая. — Парень попятился к своей машине. — Те, кто связан с Гилбертом, всегда имеют привычку страдать. — Послав мне воздушный поцелуй и посмотрев на Гила с насмешкой, он усмехнулся: — Мы еще увидимся.

Повернувшись спиной к нам обоим, он с важным видом направился к своему фургону, захлопнул дверцу и уехал, взвизгнув шинами, поднимая пыль и вихрь выхлопных газов.

Я не двигалась до тех пор, пока фургон не исчез в конце подъездной дорожки склада, свернув в поток машин и оставив нас одних.

Ублюдок.

Мой взгляд упал на обмякшее, измазанное кровью лицо Гила.

— Гил. — Убирая с его глаз растрепанные темные волосы, я ожидала, что яростная команда прекратит прикасаться к нему. Прикажет мне уйти. Сердито ругаясь, спросит, почему я ослушалась его. Снова.

Но он не двигался.

И это напугало меня больше, чем любой крик, который он мог издать.

Я погладила его по заросшей щетиной щеке.

— Да ладно тебе. Он ушел. Давай зайдем внутрь.

Ответа по-прежнему не было.

Его тело распростерлось на земле. Одна рука прикрывала его грудь, в то время как другая неуклюже лежала под ним.

— Гилберт... — Я легонько потрясла его за плечо, поглядывая, не видел ли кто-нибудь из работников соседних складов и не может ли помочь нам.

Ни в коем случае я не думала о том, чтобы уйти. Я никогда не смогла бы в здравом уме уйти от Гила, даже если бы он не хотел, чтобы я была в его жизни. Даже если бы он недвусмысленно велел мне держаться подальше.

Я была единственной, кому он доверял ухаживать за ним.

Это, вероятно, не изменилось.

— Ради бога, почему ты позволил ему избить себя? — Оттолкнула его руку, обнажая горло, ища пульс. Я боролась с несчастьем, не в состоянии принять бессмысленное насилие или глупые поступки.

А это было и то, и другое.

Гил был так глуп, что позволил себе такое. Ни одна причина на земле не могла оправдать то, что кто-то избил тебя до потери сознания.

Мой большой палец нашел его пульс, облегчение пронзило меня.

— Почему ты не сопротивлялся, а? — прошептала я, проводя пальцем по его нижней губе, проверяя, дышит ли он еще, не совсем доверяя пульсации крови в его венах. — Это он причинил тебе боль в первый день, когда я пришла сюда?

Я знала, что мои вопросы останутся без ответа, но мой голос, казалось, успокоил его.

Напряжение в его теле исчезло. Его грудь вздымалась и опускалась с глубоким вдохом.

— У тебя какие-то неприятности, Гил? — Я погладила его по плечу, изо всех сил стараясь осторожно разбудить. — В чем ты замешан? Почему ты так решительно настроен заставить меня ненавидеть тебя, в то время как я знаю, что ты не... не искренен.

Если бы я действительно верила в ледяного монстра, которого он изо всех сил изображал, мое сердце не заставило бы меня остаться. Оно примет правду и пойдет дальше. Но Гил что-то скрывал. Что-то страшное и таинственное, и этот груз был слишком тяжел для него.

— Давай, пора просыпаться. — Я наклонилась и смахнула с его лба кусочек гравия. — Пожалуйста, открой глаза.

Он тихо застонал.

Мой желудок скрутило узлом от облегчения.

И снова я почувствовала эту нить. Связывая вместе, делая все возможное, чтобы скрепить свои сломанные концы снова вместе.

Как бы Гилу ни хотелось это отрицать, нас связывала нерушимая цепь.

Так было всегда.

С тех пор как мы стояли в школьном коридоре, и я рассказала ему правду о своих родителях, я была привязана к нему.

Он не осуждал меня.

Не жалел меня.

Лишь только пожал плечами, как будто это не имело значения. Как будто я была достаточно сильна, чтобы выжить без них, потому что теперь он был моим другом.

Тогда он спас меня.

И спас меня сейчас.

Если бы он не вышел, я, вероятно, была бы с кляпом во рту и связана в задней части фургона, направляющегося черт знает куда.

Он спас меня нехотя.

Теперь была моя очередь отплатить за услугу и спасти его.

— Даю тебе еще минуту. — Осторожно положив его голову на землю, я поднялась на ноги и быстро собрала разбросанные по земле вещи. Запихнув их в сумочку, воспользовалась телефоном, чтобы отправить себе по электронной почте номер фургона, прежде чем память сыграла бы со мной злую шутку.

Мне было все равно, какие у Гила с ним договоренности. Этот парень представлял собой угрозу и заслуживал того, чтобы сгнить в тюрьме.

Отправив письмо, я сунула телефон в сумку, проверила, на месте ли конверт с деньгами Гила, и направилась к нему.

Он не шевельнулся, когда я присела на корточки и прижала дрожащие пальцы к его виску, запустив пальцы в его волосы.

Такие мягкие.

Такие теплые.

Такие настоящие, знакомые и живые.

Я проглотила очередную волну невыносимой сердечной боли. Я скучала по его прикосновениям. Мне не хватало этого права.

Мое прикосновение разбудило его настолько, что он застонал. Облизнув губы и кровь, запачкавшую их, Гил застонал, когда боль взяла верх.

— Эй, я здесь. Ты в порядке.

Он оттолкнулся от земли, наморщив лоб. Я помогла ему сесть, подставив плечо под его руку.

— Давай. Нам нужно попасть внутрь.

— Ч-что ты все еще делаешь... здесь? — проворчал он, проверяя части своего покрытого синяками тела, пока поднимался на ноги. Он старался не давить на меня, но покачнулся и покачал головой, давая мне возможность обнять его за талию.

Гил был крепким и сильным, и мое сердце пропустило удар.

Его глаза сузились, когда головокружение прошло.

— Не прикасайся ко мне, О. Я сказал тебе уйти.

— Но я все еще здесь.

— Вопиющее пренебрежение моим приказом.

— Я помогаю тебе.

— Мне не нужна твоя помощь. Сколько раз тебе повторять?

— Очень жаль. Но ты справишься с этим. — Таща его в сторону склада, я постепенно выходила из себя. На этот раз мой вопрос прозвучал не так мягко. — О чем ты думал, а?

Он не ответил, наполовину пытаясь оттолкнуть меня, наполовину изо всех сил стараясь не показать, что нуждается в моей поддержке.

— Ты не поймешь. — Его ноги были устойчивы, даже если его разум все еще плавал от отсутствия равновесия, и ему не потребовалось много времени, чтобы пройти через ворота и закрыть за нами дверь.

— Попробуй. Я могу понять больше, чем ты думаешь.

— Я уже знаю, что ты не сможешь. — Гил поморщился, потирая живот в том месте, где нога этого придурка пнула его.

Знакомый склад поприветствовал меня, когда я проводила этого мастера живописи по большой рабочей зоне, не зная, куда его вести.

— У тебя здесь есть кровать?

— Не твое дело.

Я встряхнула его.

— Ответь мне. Чем скорее я найду для тебя что-нибудь мягкое, тем скорее смогу уйти.

— Как будто это когда-нибудь случится.

Я ущипнула его за бок.

— Побереги свою энергию для восстановления сил, а не для ответа.

Его брови низко опустились над расстроенными глазами.

— У меня маленькая квартирка в задней части дома. — Наклонив голову, он указал дорогу. — Через офис.

— Видишь? Неужели это так трудно?

Он фыркнул, мрачный и несчастный.

— Труднее, чем ты можешь себе представить. — Гил отвернулся, не давая мне поймать его взгляд.

Мое сердце болезненно забилось, когда я крепко обняла его, и мы вместе прошаркали через его кабинет. Единственный письменный стол был завален бумагами. Никакого стула. Никаких картотечных шкафов. Его метод записи архаичен.

Дойдя до двери своей квартиры, он замер. Его рука опустилась на мое плечо, решительно отталкивая меня.

— Я не инвалид.

— Ты можешь упасть.

— Не буду.

Я отпустила его, хотя без него это было похоже на иголки холода.

Гил покачнулся, ухватившись за стену. Я стиснула зубы, чтобы не сказать «Я же тебе говорила», когда он прижал ладонь к виску. Между нами было много неразберихи, и нам не нужны были мелкие шутки.

— Ты почувствуешь себя лучше, когда сядешь. — Я последовала за ним, когда Гил оттолкнулся от стены и повел меня в крошечную гостиную. Мои глаза бегали по пространству. Телевизор, видавший лучшие времена, диван, который выглядел переработанным, и кухня, на которой не было никакого беспорядка или признаков использования.

Индустриальный тон склада перетекал в его жилую обитель с грубым кирпичом, открытым металлом и нелепыми украшениями.

Единственное, что освещало пространство, была задняя стена, где две двери оставались закрытыми, окаймленные граффити, которые, я не сомневалась, сделал Гилберт.

На нем была его подпись.

Яркая смесь красного и зеленого, пурпурного и синего. Тропический лес с пальмами, геликониями и летающими в ветвях попугаями.

— Ух ты. — Я остановилась, заметив, где краска из баллончика немного потекла, чтобы создать иллюзию влажной сырости, где он размазал цвет, чтобы придать крыльям попугая глубину и полет. — Ты всегда был великолепен с баллончиком краски.

Гил показывал мне некоторые из своих работ, когда мы были моложе, с гордостью рассказывая о своих увлечениях после наступления темноты. Он почти поцеловал меня, прижимая к одной из них. Я чуть было не предложила ему свою девственность, и все потому, что не могла вынести такого благоговения и такой любви к нему и не претендовать на каждый дюйм его тела.

Он пробормотал что-то себе под нос, что-то дерзкое и резкое.