Глава 22 «На борту»
***
Чан Гэн внезапно ощутил сильное желание сию же секунду стать сильным
***
Чан Гэн покраснел от макушки до кончиков пальцев ног, от него едва не пошел пар! Он подгорел до хрустящей корочки, при этом оставаясь нежным внутри. Он был зол до такой степени, что не мог произнести ни единого слова.
В это же время, Цао Нянцзы ловил себя на мысли, что ему очень уж нравится вот так вот стоять и рассматривать маршала Гу. Вот и сейчас он стоял за спиной Гу Юня и едва не пускал слюни, наблюдая за ним.
- Если в этой жизни Аньдинхоу хотя бы раз понесет меня вот так на руках, тогда я... - сказал он Гэ Пансяо, - я буду готов умереть без толики сожаления о прожитых годах!
Услышав эти слова, Гэ Пансяо тут же утер нос, твердо встал на ноги, втянул живот и принял такую позу, будто он был готов принять непреподъемную ношу. Похлопав себя по плечу, он сказал:
- Забирайся!
Цао Нянцзы недовольно уставился на толстого мальчишку, затем с презрением сплюнул и, поджав губы, широкими шагами вышел за ворота.
В канун Нового Года была временно отменена большая часть правил и запретов.
Когда Гу Юнь и дети вышли на улицу, маршал, наконец, вспомнил о том, что ему все-таки следует побеспокоиться о репутации своего названного сына, и опустил его на ноги.
С мрачным выражением лица Чан Гэн, ступая широкими шагами, пошел вперед. Его прямая спина была так напряжена, что вполне могла бы служить флагштоком. Накидка мягко ниспадала по его плечам и спине. Он быстро взрослел, и его фигура уже выдавала в нем высокого и сильного мужчину, каким он обязан был стать в будущем.
Гу Юнь потер нос, быстро догнал мальчика и без зазрения совести, с некой усмешкой в голосе, спросил:
- Ты сердишься на меня?
Чан Гэн сердито убрал руку Гу Юня со своего плеча и холодно ответил:
- Я не смею!
- Ты весь день прячешься в доме, разве ты не устаешь от этого? Маленьким детям...
Чан Гэн посмотрел на него мрачным и внушающим страх взглядом. Когда Гу Юнь понял, почему на него так смотрят, он поспешил поправить себя:
- Молодым людям стоит быть немного активнее. Ты прожил всего несколько лет, а уже устал от мира смертных?
Чан Гэну нечего было ответить своему слишком уж жизнерадостному ифу. Он с бесстрастным выражением лица снова намеревался оттолкнуть руку Гу Юня, решившего потащить своего приёмного сына за собой. Но, едва Чан Гэн коснулся пальцев Гу Юня, он ошеломленно вздрогнул, у Гу Юня были невероятно холодные руки.
Нахмурившись, Чан Гэн схватил руку своего маленького ифу. От холода она была почти синей. Эта рука будто принадлежала мертвецу, которого только вытащили из земли. В животах людей не горит Цзылюцзинь, а, потому, бегая по улице в одном слое одежды, как тут не замерзнуть?
Просто... вот нечем ему больше заняться!
Чан Гэн очень сильно переживал за своего ифу, отчего у него на сердце становилось только неспокойнее. Он сердито надулся, развязал свою накидку и без лишних слов закутал в нее Гу Юня. Маршал неизбежно был вынужден чуть наклониться к Чан Гэну, пока тот не затянул завязки на меховой накидке. Гу Юнь искренне улыбнулся, доверчиво наслаждаясь пропитанной праведным гневом сыновьей почтительностью. И он подумал про себя: "Это и вправду очень приятно, когда у тебя есть ребенок. Надо дождаться, когда Сяо [1] Чан Гэн подрастет, и тогда мне следует задуматься о поиске кого-нибудь, кто смог бы родить для меня. Думаю, что было бы неплохо, если бы у меня родилась девочка".
В канун Нового Года, с семи часов вечера и в течении каждого последующего часа, на всю столицу звучал протяжный звук тромбона, напоминая людям о приближающемся торжестве.
По всему городу гремели фейерверки и разносился праздничный бой барабанов, а в воздухе повсюду, подобно бабочкам, летали бесчисленные красные листки бумаги. Люди были абсолютно везде - на берегу реки, посреди улиц и на высоких зданиях. У Чан Гэна от одного взгляда на эту толпу кровь стыла в жилах, казалось, что все люди мира собрались в крохотном городке. По сравнению с этими жизнерадостными и ликующими толпами людей, эти зеваки с рынка городка Яньхуэй кажутся просто опустошенными одинокими скитальцами.
И сейчас, наблюдая за беззаботными Гэ Пансяо и Цао Нянцзы, Чан Гэну было уже не столь важно, кто вытащил его из дома. Он держался за холодную руку Гу Юня, пытаясь ее как можно быстрее согреть, не забывая присматривать за парой деревенских детей - а то вдруг потеряются еще - восторженно оглядывающих всё вокруг. Даже несмотря на то, что рядом с ними ступали несколько солдат из Черного Железного Лагеря, он никак не мог избавиться от удушающего чувства беспокойства.
Некоторые люди уже родились такими - они будут постоянно волноваться.
В эту же секунду в воздухе раздался долгий звук, напоминающий крик орла и курлыканье журавлей. Толпа взревела, громко приветствуя судно и указывая на небо:
- "Красноглавый Змей"
- Смотрите! Взлетел первый "Красноглавый Змей"!
Столица была основной территорией правления Императора и, как правило, в стенах столицы были запрещены любые воздушные перемещения. На всех девяти воротах города были установлены заряженные арбалеты со стрелами Байхун. Даже если к столице по воздуху посмеет приблизиться фракция Черных Орлов, их немедленно собьют.
Единственным исключением для этого правила был канун празднования Нового Года.
На широком тракте, ведущем прямо в столицу, возвышался важнейший символ Центральной Равнины - Башня "Ци Юань" [2].
Говорят, что, когда жители Запада пересекли море на своих огромных кораблях и ступили на Центральные Равнины, они знали только о двух достопримечательностях - первым был Императорский Дворец, а вторым - башня "Ци Юань".
Башня "Ци Юань" не являлась заурядной постройкой. Она была построена почившим Императором на двадцать первый год правления Юань Хэ за счет сокращения расходов на военные нужды. Тогда Император охотно приветствовал гостей со всего мира. Именно в то время территория Центральной Равнины разделилась на два крупных региона - на северный и южный. На северных землях было установлено множество трибун с высокими смотровыми площадками. Их называли "Небесные грёзы". На южных землях установили высокую башню, которую насмешливо называли башней "Чжай Син" [3]. Конечно же, никто не смел открыто называть её так, поэтому в народе её обычно называли башней "Тин Юань" [4].
Обращенные друг к другу Императорский Дворец и башня "Ци Юань" стали принятым обозначением севера и юга, неба и земли.
Каждый год, в канун Нового Года, башня "Тин Юань" становилась центром всей столицы. Известнейшие актеры и певички со всей страны желали придумать хотя бы одну песню или танец, чтобы преподнести их на праздник. Люди собирались огромными толпами под башней, а смотровая площадка "Небесные грёзы" была забита высокопоставленными чиновниками и знатными благородными господами.
Около семи часов вечера в небо взлетят двадцать "Красноглавых Змеев".
Механизм работы "Красноглавого Змея" был похож на механизм "Гигантского Змея". Единственное различие между ними заключалось в том, что одного только названия "Гигантский Змей" было достаточно, чтобы варвары задрожали от страха, в то время как "Красноглавый Змей" использовался исключительно для развлечений.
С двух сторон на корпусе огромного судна были выгравированы две огненно-красные рыбки - карпы кои. "Красноглавый Змей" взлетал в небо с помощью восьмидесяти одного пылающего крыла. Само судно было закреплено на платформе специальными, напоминающими паутину, полупрозрачными веревками.
Множество крыльев вспыхнули, и более двадцати сияющих, как красные кои, невероятно прекрасных "Красноглавых Змеев" медленно, слегка покачиваясь, начали подниматься в воздух.
Обзор с палубы "Красноглавого Змея" был превосходным - можно было видеть красные стены Императорского Дворца и бесчисленное множество
горящих по всей столице фонарей. На самом судне, вдоль округлых палуб, располагались изысканные каюты. Напитки и еду можно было передавать по паутинообразным веревкам.
Гу Юнь провел троих детей по узкой дорожке прямо к платформе. Стражник выпал в осадок, узнав в лице Гу Юня Аньдинхоу. Он уже было собрался отдать маршалу поклон, дабы выразить своё почтение, но Гу Юнь остановил его, сказав:
- Не нужно этих формальностей, я всего лишь привел детей немного поиграть. Вы видели генерала Шэнь?
Откуда-то издалека к ним подбежал подавальщик:
- Аньдинхоу, господин, генерал Шэнь ждет вас на борту "Красноглавого Змея".
Гу Юнь спокойно кивнул, но внутри он восторгался генералом Шэнь - маршал привел Чан Гэна и его друзей, чтобы присоединиться к веселью и совершенно не ожидал, что Шэнь И окажется настолько невероятным. Как же ему удалось добыть судно?..
Гэ Пансяо уставился на "Красноглавого Змея". Ступая за Гу Юнем, он спросил:
- Аньдинхоу, господин, мы отправимся на небеса?
- Не нужно так туда спешить. На небеса мы отправимся через несколько десятилетий. Сегодня мы всего лишь ненадолго ступим в их чертоги.
Ночью, в канун Нового Года, Чан Гэн слушал болтовню взрослых мужчин, обменивающихся взаимными пожеланиями светлого будущего, искренне желая заткнуть им рты.
В каюте "Змея" было тепло, как весной. Когда Гу Юнь вошел, он развязал накидку и кинул ее на спинку стула.
Шэнь И уже звал всех к праздничному столу, уставленному винами и множеством разнообразных блюд. В каюте также были красивые молодые слуги - мужчины и женщины. Самые смелые постоянно поглядывали на Аньдинхоу Гу.
Глаза Гу Юня широко раскрылись, и он пристально посмотрел на генерала Шэнь - Шэнь И был типичным книжным червем и буквоедом, который не по возрасту одряхлел. Шэнь И даже не решался смотреть на картины западных художников, считая, что их сюжеты могут пагубно отразиться на его эстетическом вкусе. И как после этого он, неисправимый ханжа, притворявшийся праведником, осмелился собрать тут целую толпу молодых да гибких юнцов?