Эти слова остаются со мной до конца дня, пока я не встречаюсь с Левином внизу, в ресторане отеля, на ужине. Когда я вхожу, он уже сидит в кабинке из темного дерева и кожи, перед ним стакан водки, и он просматривает меню.

— Бери, что хочешь, — говорит он, когда я сажусь, придвигая ко мне меню. — Мы едим и пьем за счет Виктора, так что не сдерживайся.

— Есть еще зацепки? — Спрашиваю я без предисловий, просматривая меню напитков. — Есть что-нибудь еще, что может нам помочь?

— Не так уж много. — Левин делает глоток водки. — Я подтвердил, что мать Саши мертва, смерть подозрительна, хотя у нее было слабое психическое здоровье и обстоятельства ее смерти можно было бы объяснить. Интересно, что ее муж, мужчина, которому она и Обеленский наставили рога много лет назад, вскоре после этого умер. Официальной причиной смерти было самоубийство, разбитое сердце, хотя никто не может припомнить, чтобы у них был особенно счастливый брак.

— Итак, Обеленский наводит порядок. Стирает все свидетельства прошлого, включая Сашу, чтобы ничто не стояло у него на пути.

Левин кивает.

— У него есть дочь, — задумчиво добавляет он, когда официант приносит мне чистый виски, который я заказал. — Сводная сестра Саши. Если бы я мог добраться до нее…

— Нет. — я качаю головой. — Это уже слишком. И я знаю тебя, Левин. Ты не собираешься мучить женщину.

— Иногда угрозы бывает достаточно. Никаких настоящих пыток не требуется.

— Ты знаешь, что дочь Обеленского, настоящая дочь, воспитанная на его орбите, не будет такой мягкой. И он тоже. Ему нужно было бы начать видеть пальцы в коробках до того, как он сломается, если он вообще сломается.

— Видишь? — Левин наклоняет свой бокал в мою сторону. — У тебя это получается лучше, чем ты думаешь.

— Не потому, что я этого хочу.

— Результат тот же. — Левин допивает свою водку и просит еще одну, одновременно делая заказ на ужин, когда подходит официант. — Ешь, Макс, — настойчиво говорит он. — От тебя не будет никакой пользы Саше, если ты будешь умирать с голоду. Ты так и сказал Лиаму, когда мы делали это именно для него.

— Ты же знаешь, что говорят о том, чтобы следовать собственным советам, — криво усмехаюсь я, но тоже заказываю еду, откидываясь на спинку стула.

— Итак, что произойдет после этого? — Я бросаю взгляд на Левина. — Когда мы заберем Сашу и выберемся отсюда? Каковы следующие шаги?

— Это зависит, — осторожно говорит Левин. — Я не хочу говорить слишком много, Макс. Я знаю, тебе не терпится заглянуть в лучшее будущее, но всегда есть вероятность, что один из нас или мы оба окажемся втянутыми в это. Я уверен в своей способности держать рот на замке, несмотря ни на что, но ты, и я говорю это как друг…Я в этом меньше уверен.

Я хмурюсь.

— Ты хочешь сказать, если Обеленский нас поймает?

Левин кивает.

— Я знаю, ты сейчас думаешь, что никогда бы не сказал ни слова, которое причинило бы боль Саше, или мне, или Виктору и его семье, но это совсем другая песня, которую поют многие мужчины, когда с них начинает сдираться кожа. Обеленский не удостоит ни одного из нас такой любезности, как быстрая пуля. Это опасно, Макс, и единственная причина, по которой я убедил Виктора взять тебя со мной, это потому, что мы оба знали, что, если я попытаюсь оставить тебя здесь, ты найдешь свой собственный путь в Москву. В этом вы с Сашей очень похожи. — Он невесело улыбается. — Храбрые, но безрассудные и немного глупые. Я говорю это с любовью.

Я приподнимаю одно плечо, слегка пожимая его.

— Я могу принять это. — Я допиваю свой виски и отодвигаю стакан на край стола, чтобы снова налить. — Я намеренно долгое время держал себя подальше от этого мира, Левин. Я решил не быть человеком, который знает подобную информацию, который делает выбор разумом, а не сердцем, который может выдержать пытку стиснутыми зубами и прикушенными губами. Я пытался оставить это позади.

— Ну что ж. — Левин пожимает плечами. — Самый продуманный план.

Покончив с едой, мы направляемся к бару, где у нас уже есть несколько напитков. Я никогда не был из тех, кто сильно напивается, но тепло виски, смягчающее грани моих страхов, приятно, это долгожданное бегство от сокрушительных мыслей о том, что может происходить с Сашей в этот самый момент, и моя беспомощность что-либо с этим сделать.

— Что ты собираешься делать? — Внезапно спрашивает Левин, глядя на меня, когда нам приносят новую порцию напитков. — Когда Саша снова будет с тобой? — Он прищуривает глаза, опрокидывая свой стакан. — Ты собираешься продолжать следовать этим идиотским клятвам, или…

Я приподнимаю бровь, делая большой глоток своего виски.

— Я прекрасно понимаю, насколько глупым я был, поверь мне. — Я обхватываю стакан руками, ставлю его на стол и глубоко вздыхаю. — Честно говоря, я не знаю, захочет ли Саша меня еще видеть после того, что я сделал, и тех решений, которые я принял. Я принял их все, чтобы попытаться защитить ее, но это не имеет значения, если я пришел к этому. Я все равно причинил ей боль, и, если она решит уйти от меня после всего этого, мне придется смириться с этим.

Левин медленно кивает, постукивая кончиками пальцев по краю своего бокала.

— Знаешь, моя жена была похожа на Сашу.

Я пораженно смотрю на него. Я редко слышал, чтобы Левин говорил о ней. На самом деле, мне трудно припомнить разговор о женщине, на которой он женился, который состоял бы из нескольких слов. Я всегда считал, что вспоминать об этом слишком больно.

Проходит минута молчания, и Левин выдыхает, искоса поглядывая на меня.

— Она была безрассудной, храброй и упрямой. Когда она решила, что хочет меня, ее было не переубедить, несмотря на опасность. Она была самой сильной, свирепой женщиной, которую я когда-либо знал, до самого конца. — Его губы плотно сжимаются, лицо напрягается. — Мне повезло, что она меня любила. То же самое можно сказать о тебе и Саше. — Левин отставляет стакан, делая еще один глоток водки. — Это не то, что следует принимать как должное, Макс.

— Я был неправ, поступив именно так, — тихо говорю я, взбалтывая янтарную жидкость в своем бокале. — После всего, через что она прошла, она доверилась мне. До последнего момента, когда я увидел ее, она доверяла мне. Я этого не заслуживаю, но я сделаю все, что в моих силах, чтобы быть достойным этого в последний раз. И после этого… выбор в ее руках. — Я допиваю остатки виски. — Я принадлежу ей, если она согласится. Если она простит меня. Я больше не повторю этой ошибки. Но это зависит от нее… куда все пойдет дальше.

— Рад это слышать. — Левин похлопывает меня по плечу, его взгляд скользит по барной стойке. — Хорошо, что ты наконец начал вытаскивать голову из задницы, брат. — Он прочищает горло, соскальзывая с барного стула. — А теперь, если ты меня извинишь, там есть очаровательная брюнетка, которая не должна быть так одинока, как сейчас.

Я смотрю, наполовину одиноко, наполовину удивленно, как Левин направляется к месту, где сидит прелестная, соблазнительная брюнетка. Ему требуется несколько секунд, чтобы очаровать ее, поднять со стула, ее рука скользнула под его обтянутую кожей руку, когда он выводит ее из бара и, несомненно, ведет в свой номер.

Это его способ отвлечься. Я это знаю. Он топит свое одиночество и никогда не подходит слишком близко, позволяя всем отношениям длиться одну ночь и не более. Мне становится жаль его и еще более одиноко самому, когда я вспоминаю ночь, мало чем отличающуюся от той, когда мы были здесь с Лиамом. В итоге Левин забрал всех трех женщин, которые подошли к нам, обратно наверх, оставив Лиама наедине с его преданностью, а меня… с моим целибатом.

Однако в ту ночь я не соблюдал целибат, не совсем. Когда я выхожу из бара, и направляясь обратно в свою одинокую постель, меня не покидает воспоминание о том, как Саша тогда проскользнула в мои мысли, и тоска, которую я никогда не ожидал утолить, охватывает меня. Я поддался своему желанию той ночью, моей потребности, снял с себя одежду и позволил искушению одолеть меня, гладил свой ноющий член, когда я падал в постель, а фантазии о Саше проносились в моей голове, и я заставил себя кончать сильно и быстро, шепча ее имя, когда я это делал.

Такое же искушение овладевает мной сегодня вечером, все мое тело жаждет ее. Теперь, когда я знаю, каково нам быть вместе, как это хорошо и какое удовольствие мы разделили, это еще более жестоко, чем когда-либо. От боли по ней невозможно избавиться, мысли о ней заполняют мой разум и возбуждают меня еще до того, как я добираюсь до комнаты, мой член напрягается у ширинки.

Я расстегиваю молнию, как только оказываюсь в комнате, прислоняюсь спиной к двери и высвобождаю свой ноющий член, шипение удовольствия вырывается у меня из зубов, как только моя ладонь обхватывает разгоряченную плоть. Все, о чем я могу думать, это Саша, ее мягкие волосы, упавшие ей на лицо, и мои, когда она склонилась надо мной, целуя меня, давление ее ног, вокруг моих бедер, когда я погрузился в ее влажный жар. Столько раз, я представлял, каково это, быть внутри нее, прежде чем мы, наконец, поддались искушению. Ничто не могло подготовить меня к реальности этого влажного блаженства, горячего и тугого, теплый бархат ее киски, снова и снова поглаживающий мой член, удовольствие, не поддающееся описанию, и становящееся еще лучше, потому что оно проникает внутрь.

Саша — единственная женщина, которую я когда-либо хотел. Единственная женщина, которую я когда-либо любил.

— Боже! — Я издаю стон, откидывая голову назад, прислоняясь к двери, когда мои бедра сжимаются в кулак, с моего члена капает предварительная сперма, мой ствол скользкий от нее. Я чувствую, как напрягаюсь, хочу, ищу большего, чем просто удовольствие от того, как моя рука потирает жаждущую плоть. — Черт возьми, ты нужна мне, Саша… О Боже, о Боже…

Я беспомощно стону, трахая свою руку сильнее, когда представляю мягкость ее грудей, прижатых к моей груди, ее пальцы, впивающиеся туда, когда она садилась на меня верхом, царапанье ее зубов по моей нижней губе, когда я перекатывался на нее, входя в нее жестко и быстро, когда я брал то, в чем мы оба так отчаянно нуждались. Я представляю себе все это, но именно воспоминание о ее вкусе бросает меня с головой за грань, ее сладость на моих губах, когда я втягивал в рот ее клитор, чувствуя, как она пропитывает мой язык своим возбуждением, когда она сжимает мои толкающиеся пальцы, выгибаясь и вскрикивая от удовольствия, когда я снова и снова доводил ее до оргазма…