Они причалили к набережной маленького города спустя пол-ладони после заката. Маленький гнилой пирс. Стая наполовину диких собак облаяла помощника, пока тот швартовал лодку и ставил широкий арочный мост между палубой и землей. Пригоршня огоньков в темноте; горящие фонари напоминали ночных светлячков.

Пока стражники разгружали ящики и отгоняли камнями собак, Ота свел Ашти Бег на твердую землю, Идаан и Ана держались сзади. Луну и звезды закрывали почти голые ветви деревьев, и Ота чувствовал себя не намного более уверенно, чем Ашти Бег. Но потом появился местный юноша с фонарем, танцевавшим на конце шеста; он провел их к постоялому двору. Они шли медленно, несмотря на холод, словно потеряли все силы после очень тяжелой работы — сидеть весь день на палубе. Ота обнаружил, что идет сбоку от группы, рядом с Данатом. И только когда сын заговорил, Ота сообразил, что его вели, как заблудившуюся овцу.

— Прошу прощения, папа-кя, — тихо сказал Данат. — Мне надо поговорить с тобой.

Ота принял позу разрешения.

— Ты сегодня говорил с Аной, — продолжил Данат. — Я видел, как она взяла твою руку. Это выглядело так, словно… словно она плачет.

— Да, — сказал Ота.

— Что-нибудь обо мне? — спросил Данат. — Я сделал что-то плохое?

Ответом на вопрос стало выражение на лице Оты. Данат оглянулся, на его появился стыд.

— Она избегает меня, — сказал Данат.

— Она слепа, мы плывем от рассвета до заката на лодке, размером меньше моей спальни, — сказал Ота. — Как она может избегать тебя?

— Это началось не сегодня… недели назад. Мне кажется, с того времени, как к нам присоединились Идаан и Ашти Бег. Как только появились женщины, Ане-тя стало уютнее в их обществе. Но есть еще что-то, и…

Данат пробежал рукой по волосам. В тусклом свете фонаря Ота увидел на его лбу единственную морщину, словно нарисованную.

— Даже не знаю, что тебе сказать. В моем присутствии она не сделала ничего, что заставило бы меня заподозрить, что она не любит тебя. Мне кажется, что она стала сильнее, чем тогда, когда пошла с нами.

Данат поднял было руки, собираясь изобразить какую-то формальную позу, но поскользнулся в грязи. Когда он восстановил равновесие, то уже забыл то, что собирался сказать. Ота положил руку на плечо юноши.

Постоялый двор оказался рядом низких зданий, построенных из обожженного кирпича. К конюшне вела узкая, мощеная камнем дорога, рядом с ней горел единственный фонарь, под которым, предположил Ота, спал сторож. Хозяйка стояла снаружи, уперев руки в бедра, на ее платье выделялись полосы муки. Перед ней стоял капитан стражников, сложив руки на груди. Хозяйка поворачивала голову из стороны в сторону, словно кошка, неуверенная, через какое окно бежать. Когда она увидела Оту, идущего к ней, ее лицо побелело, она приняла позу приветствия и подчинения и согнулась почти вдвое.

— Неприятности? — спросил Ота.

— Нет комнат, — ответил капитан. — Она говорит, что все занято.

— А, — сказал Ота, но прежде, чем он мог сказать что-то другое, капитан повернулся к нему. Даже в тусклом свете он увидел в глазах капитана накопленную злость, тот принял позу, которая просила более формальной аудиенции. Ота ответил формальной позой разрешения.

— При всем уважении, высочайший. Во время этой компании я изо всех сил старался уважать ваши желания. Вы захотели окунать голову в речную воду, я не возразил. Вы убежали в лес на половину вечера без стражников и эскорта, я принял и это. Но если вы сейчас предложите поставить палатку во дворе только потому, что кто-то другой приехал раньше, и захотите, чтобы император Хайема провел в ней ночь, я уйду в отставку.

— На самом деле я собирался предложить кое-что другое, — сказал Ота. — Мы может дать нынешним гостям наши палатки и добавить денежную компенсацию за их комнаты. Мне это кажется вежливым.

— О. Да, высочайший, — сказал капитан. В темноте было трудно сказать, но Оте показалось, что мужчина покраснел.

— Есть место в конюшне, — сказала хозяйка с восточным акцентом.

— Ялакет? — спросил Ота и хозяйка мигнула.

— Я там выросла, — сказала она с ноткой страха в голосе. Словно узнать акцент все равно, что проявить сверхъестественную силу.

— Хороший город, — сказал Ота. — Хватит ли там для ваших нынешних гостей, если мы разместим в конюшне моих стражников?

— Мы найдем место, высочайший, — сказала хозяйка.

— Тогда пойдем и обсудим комнаты для нас, — сказал Ота и, обращаясь к капитану, добавил: — Будет более впечатляюще, если я пойду со стражником. Тогда они, скорее всего, не сочтут меня мошенником.

— Я… да, высочайший, — ответил капитан.

Воздух внутри постоялого двора был полон дыма из-за плохой тяги в дымоходе. Из-за этого главный зал оставлял чувство страха и бедности. Столы из темного дерева, утрамбованный земляной пол. Дюжина мужчин и женщин сидели группами, еще несколько в боковой комнате поменьше. Все они уставились на стражников, когда те вошли и приняли формальную позу. Ота шагнул внутрь.

Его остановило движение, легкое, почти не существовавшее, но настолько знакомое, что сбило его с толку. Женщина у решетки очага, сидевшая к нему спиной, повела плечами. Любой другой не обратил бы на это внимания. Ота остановился, пораженный, его сердце забилось так, словно хотело выскочить из ребер. Рядом с ним появилась Идаан и взяла его за руку. Он указал ей на спину.

— Эя? — спросил он.

Женщина у огня повернулась к нему. Лицо было тонким и осунувшимся, она выглядела старше, чем если бы над ней поработало время. Глаза были молочно-серыми, как у Аны.

— Отец, — сказала она.