ГЛАВА 6

ГЛАВА 5

Антони с кляпом во рту сидит посреди очередной обсидиановой комнаты с высокими потолками. Сквозь слипшиеся пряди светло-каштановых волос проглядывают его безумные глаза. Когда его взгляд приземляется на меня, мой пульс срывается с места. Я выдёргиваю руку из хватки Като и пытаюсь достать меч из его ножен. Но прежде, чем я успеваю сделать это и обезглавить короля фейри, Като обхватывает моё запястье и шепотом пытается успокоить меня, но его слова не доходят до моих ушей.

Злобно взглянув на сержанта, я снова выдёргиваю у него руку, после чего разворачиваюсь и отвешиваю Данте пощечину.

— Ублюдок! Долбаный ублюдок!

— Фэллон, остановись! — крик Като достигает меня, как и плети, которые вырвались из ладоней земляного фейри.

Они опутывают мои руки, живот и грудь, пока я не оказываюсь связанной, как те кабаны, которых Марчелло жарит на вертелах. Я пытаюсь вырваться, но это только ещё больше затягивает путы. Когда плети достигают моих щиколоток, я врезаюсь в тело Данте, ударившись щекой о его золотые доспехи.

Чертова фейская магия.

Данте кладет одну руку мне на поясницу и приподнимает меня; другой рукой он хватает меня за волосы и оттягивает мою голову назад.

— Ты пожалеешь о том, что ударила меня, мойя.

— Единственное, о чём я буду жалеть, это о том дне, проведённом с тобой на острове бараков.

Поскольку мне ещё не вставили кляп в рот, я плюю ему в лицо. С величайшим удовлетворением я смотрю на то, как слюна стекает по его орлиному носу.

Его глаза грозно вспыхивают, но этот взгляд не пугает меня.

— Вырвите моряку ногти!

— Что? — задыхаясь, произношу я. — Нет!

Я поворачиваю голову в сторону Антони, оставив в кулаке Данте множество прядей своих волос.

— НЕТ! Антони не виноват.

О боги, о боги, о боги... что я наделала?

— Вырвите мои ногти! Заберите мои ногти!

— В отличие от заключенного, королеве нужны ногти.

Данте наблюдает за тем, как два солдата подходят к Антони, глаза которого светятся ужасом.

— Единственное, зачем они мне нужны, это для того, чтобы расцарапать твоё лицо, так что лучше тебе их вырвать, Данте.

Он бросает на меня скучающий взгляд.

— Пожалуйста, не делай ему больно.

Я ненавижу то, что он заставляет меня умолять.

— Данте, пожалуйста.

Его глаза встречаются с моими. Они такие холодные, что заставляют кровь застыть у меня в жилах.

Слеза падает с моих ресниц.

— Пожалуйста, прикажи им остановиться.

Он этого не делает.

И когда хрипение Антони сменяют дикие крики боли, горячие слёзы начинают течь из моих глаз.

Я плачу по нему.

Я плачу вместе с ним.

Пытка длится целую вечность. Когда его стоны стихают, я решаюсь посмотреть в сторону своего друга.

Антони лежит на боку, волосы рассыпались по его лицу, покрытому потом, веки закрыты, кончики пальцев — алого цвета. Я перемещаю взгляд на его грудь и смотрю на неё, пока не замечаю, что она слегка приподнимается и опускается.

Жив. Он жив. Но это не помогает мне отогнать ужас и чувство вины, которые терзают мою собственную грудь. Я отомщу за тебя, Антони. Клянусь.

Вложив во взгляд всю свою злость, я снова смотрю на Данте.

— Что сделало тебя таким жестоким?

— Ты, Фэллон. Ты сделала меня таким. Пока ты не разбудила оборотней, я не испытывал жажды свергнуть своего брата.

— Ты пересёк Филиасерпенс!

— И что?

— Это обряд посвящения люсинских королей! А это значит, что ты жаждал заполучить этот трон до того, как я вручила его тебе, так что не смей, мать его, обвинять меня за то, каким бессердечным ты стал.

Он фыркает.

— Если я бессердечный, то кто тогда твой маленький король канюков? Ты знаешь, сколько мёртвых тел он оставил гнить на моей земле?

Я прекрасно знаю, что Лор опасен и не раз проливал кровь. И я также знаю, что он сам считает себя монстром, но я не знаю большего монстра, чем мужчина, руки которого всё ещё прижимают меня к своему телу.

— Но Лор хотя бы оберегает своих друзей. А останется ли у тебя хоть один друг после твоей вендетты против воронов?

Губы Данте вытягиваются в ровную линию.

— Это не вендетта; это, мать его, война. Которую спровоцировала ты.

— Как это по-мужски. Всё время обвинять других, — я бормочу себе под нос.

— Что это сейчас было?

Его глаза чернеют от негодования, потому что, конечно же, он меня услышал. Ведь наши лица находятся так близко друг от друга, что его зловонное дыхание касается моих мокрых щёк.

— Тебе лучше перестать меня оскорблять, или я отыграюсь на твоём морячке.

Я сжимаю губы, потому что я не хочу, чтобы Антони снова сделали больно.

Я молчу целую минуту, после чего он произносит:

— Так-то лучше.

Меня снова обдает его зловонным дыханием. Я раскрываю рот, чтобы этот запах перестал атаковать мой нос. Неужели у него изо рта всегда пахло водорослями и гниющими деснами, или это побочный эффект вещества из Неббы, которое он принимает?

Я решаю не спрашивать. Так будет безопаснее для Антони.

— Мне стоит оставить тебя связанной, или ты наконец-то начнёшь хорошо себя вести?

— Я буду хорошо себя вести, — бормочу я, потому что никто в здравом уме не посоветует своему мучителю держать его в кандалах.

Как только Данте отпускает мои волосы, плети сползают с моих ног. Мою кожу начинает покалывать, когда кровь приливает к сдавленным частям моего тела.

— Юстус, открой подвал!

Конечно же, генерал находится здесь. Я даже слегка удивлена тому, что он не сопровождал меня сюда вместе с солдатами.

А ещё...

— Зачем мы туда идём?

Данте, наконец, убирает руку с моей спины, но опускает её на предплечье и обхватывает его.

— Потому что там я храню своё новое сокровище.

Он имеет в виду Мириам?

Он тащит меня через проход в сторону другого помещения без окон. Несмотря на то, что почти все поверхности здесь покрыты обсидианом, одна стена представляет собой большую золотую панель, на которой плиткой из граненого оникса выложена гигантская буква "Р", составленная из вензелей.

Данте резким рывком перемещает меня вперед, в сторону Юстуса, который стоит повёрнутый к нам спиной. Мне очень не нравится то, что меня тащат силой, но один только взгляд на недвижимое тело Антони заставляет меня прикусить язык.

Глядя на своего друга, я мысленно перемещаюсь к Имоген и тому бунтарю, Вансу, который отправился в туннели вслед за Антони и, в итоге, пропал там. Может быть, они находятся сейчас здесь? Или предположения Ифы о том, что её сестра превратилась в вечного ворона, верны? Я решаю не спрашивать, на случай если Данте не в курсе того, что они пытались проникнуть в туннели.

Подобно моей клетке и подземелью Аколти, крепкая стена из золота отпирается с помощью магии. Юстус выпускает потоки воды из ладоней на каменную плитку. Я замечаю, что он касается своей магией не всех камней. Он выплескивает воду партиями и сначала ударяет струей в нижний камень, после чего направляет струю на камень повыше.

Я даже не пытаюсь запомнить эту последовательность, потому что не обладаю магией воды, и у меня нет никакого шеста, которым я бы могла дотянуться до камней — если это вообще сработает. В какой-то момент металл начинает стонать, и на стене появляется щель, растянувшаяся от потолка до пола.

Юстус направляет свою жидкую магию внутрь и расширяет щель до такой степени, что теперь туда может протиснуться взрослый человек. И только тогда он обращает взгляд своих голубых глаз на меня — когда-то я думала, что унаследовала этот взгляд от него.

— Мириам, пришла наша внучка.

Я отшатываюсь назад, услышав это определение. В моих венах, может быть, и течёт кровь этой женщины, но Мириам никак не может быть моей бабушкой, так же как Юстус абсолютно точно никакой мне не дед.

Юстус пристально смотрит на руку, сжимающую моё плечо.

— Мириам должна встретиться с ней наедине.

— Это даже не обсуждается, Росси.

— Если вы будете касаться её в тот момент, когда Мириам разблокирует магию, она рискует вам навредить, Маэцца.

— Ладно. Я не буду касаться её, но куда идёт Фэллон, туда иду и я. Ты, может быть, и доверяешь этой ведьме, но я нет.

На челюсти Юстуса начинает дёргаться мускул.

— Хорошо.

Юстус кивает в сторону узкого прохода, который он проделал с помощью своей магии, и приглашает меня жестом войти.

— Твоя магия ждёт тебя, Фэллон.

Я едва могу расслышать его слова, так как слишком ошеломлена видом двух чернильных кругов на его ладони. Люсинцы никогда не делают татуировки, тогда почему они есть у генерала люсинской армии? И почему я никогда не замечала их раньше? Правда, его рука никогда не отрывалась от рукояти меча, а я встречалась с ним лишь пару раз, но всё же... эти круги такие огромные и тёмные, что надо быть слепой, чтобы их не заметить.

Данте перестает сжимать мою руку, после чего отпускает её.

— Идём.

Сердце начинает врезаться мне в рёбра, а я стою на месте как вкопанная.

— Сейчас же, Фэллон. Пока полнолуние не закончилось.

Я сглатываю множество раз, а у меня в ушах начинает гудеть из-за бешеного пульса. Но к моему ужасу также примешивается воодушевление.

Совсем скоро я обрету магию. И, насколько мне известно, невероятную магию.

Мои дрожащие пальцы начинает покалывать, словно моя кровь вот-вот вырвется из тела. Я сжимаю руки в кулаки, а мой желудок сжимается, когда я делаю первый шаг в сторону женщины, которая должна навсегда изменить мою жизнь.

Я решаю, что это к лучшему, потому что я, по-видимому, ещё не превратилась в законченного пессимиста. Может быть, я и не смогу использовать свою магию против Данте из-за древнего заклинания Мириам, но я смогу использовать её против всего остального мира.

По мере приближения я бросаю взгляд на Юстуса. Несмотря на то, что его лицо кажется невозмутимым, уголки его губ опускаются, а кадык несколько раз дёргается, когда он сглатывает. Неужели люсинский генерал нервничает? Мне хотелось бы думать, что это так, и что он чувствует, что моим следующим шагом будет его убийство. Если только он, как и Данте, не подвержен влиянию шаббианской магии.