ГЛАВА ПЯТАЯ

В эти погожие дни летчики пропадали на аэродроме. Днем и ночью летали в зоны, на перехват, выполняли различные упражнения.

Иван Иванович Крапивин тоже сутками был на полетах. Лицо его, немного похудевшее, но энергичное, успело загореть, обветриться. Серые глаза выделялись на лице, нос облупился, губы потрескались. Крапивин каждый день по нескольку раз поднимался в воздух то в паре с молодым, то с опытным летчиком, чтобы, как он говорил, постоянно держать себя в летной форме.

В полку хорошо понимали, что каждый час полета, вылет на перехват, свободный учебный бой — это крупицы, из которых складывается высокая боевая готовность, во имя которой летчики и находятся здесь, далеко от Родины, оберегают ее покой.

Прохор Новиков летал сегодня в паре с лейтенантом Тарасовым. Они, как предполагалось, должны были лететь в последнюю очередь и потому вместе со своими механиками Бантиком и Кленовым продолжали осматривать самолеты, делились последними новостями, шутили над Данилой, скучавшим о своей Герде-Гордой, советовали ему, как и где назначить ей свидание. И вдруг руководивший полетами начальник штаба по трансляции передал: Новикову и Тарасову занять самолеты, выйти на старт и подняться в воздух. Все поняли — это по требованию Крапивина. Он, как говорили летчики, любил выкидывать такие штучки, поэтому по любой команде были готовы к делу.

Прохор и Павел получили задание в воздухе: выйти на рубеж Н., атаковать цель и вернуться на аэродром.

Цель оказалась трудноуловимой, она шла на небольшой высоте, создавала искусственные помехи, исчезала из поля зрения локаторов. Крапивин заставлял «противника» ходить не только на больших высотах — его доставали наши перехватчики почти на любой высоте, — но и летать низко. Оказывается, локаторам очень трудно сопровождать такие бреющие цели, и еще труднее летчикам перехватывать их. Иван Иванович одним из первых почувствовал эту особенность.

Наконец Прохор передал на командный пункт:

— Цель вижу визуально. Высота... Курс... Прикрывается лесным массивом.

— Атаковать! — дает распоряжение Крапивин.

По команде Новикова истребители перестроились. Прохор, ведущий, зайдя в хвост «противнику», сблизился, вобрал его самолет в прицел. Почувствовав опасность, «противник» взмыл ввысь. Проскочив через слой облаков, он начал маневрировать по вертикали. То уходил к земле, то поднимался к солнцу, и за самолетом трудно было уследить. На помощь приходили станции наведения. Спокойно и четко указывали координаты цели, и летчики снова настигали ее в выгодной точке. Прохор сработал фотопулеметом. На сердце полегчало. «Кажется, попал, — подумал он. — И Тарасов надежно прикрыл».

— Цель атакована, цель атакована! — передал в эфир Прохор. — Разрешите вернуться.

— Можно, пожалуй, — сказал Крапивин и попросил начштаба поднять в воздух новую пару, чтобы перехватить еще одну цель, на другом рубеже.

Новиков и Тарасов приземлились. Они передали фотопленку в лабораторию. Вскоре их вызвал Крапивин, посадил рядом у локатора и попросил понаблюдать за поиском, который вели в небе другие летчики.

До чего же непохожую картину там, в небе, рисовали себе Прохор и Павел, когда думали о станции наведения! Экран локатора мерцал загадочно. Глядя на скользящие точки, не каждый бы догадался, что обозначают они самолеты. На сей раз «противник» забрался так высоко, что наши «миги» едва доставали его. Они набрали предельный потолок и, встречая «вражеский» самолет, стремились атаковать его сверху, со стороны солнца.

— Как, по-вашему, грамотно действуют? — спросил Крапивин, обращаясь к Прохору.

— По-моему, верно.

— Ведомый слишком оторвался, — возразил Тарасов.

— Конечно. Нет подстраховки. Так, пожалуй, могут перебить поодиночке. — Крапивин приказал вызвать новую цель, которая бы атаковала ведомого. — Посмотрим, что предпримет Бойченко. Увильнет или в схватку пойдет.

Лейтенант Бойченко заметил приближение цели и, очевидно не доложив ведущему, отвалил в сторону, вступил с ней в «бой». Перехватчики стали действовать разрозненно. Они еще несколько минут чертили в небе различные фигуры и, увидев, что кончается горючее, запросили посадку.

— Вот, пожалуй, и будет пища для разбора, — сказал Крапивин. — Я вам дам слово. Расскажите об этом перехвате, а потом разберем ваш полет. А вы, Уварыч, — обратился Крапивин к замполиту, — поручите сразу же после разбора стенгазету выпустить. Экстренно, так сказать.

— Добро! — ответил Фадеев.

— Бойченко надо указать на недостатки. Как школьник действовал.

— Карикатурку нарисуем.

— Ну, этого мало. Зазнаваться парень стал, — сказал Крапивин и, обращаясь к руководителю полетов, добавил: — Я с Веселовым вылечу. Контрольный полет, последний экзамен, комиссар.

— Выдержит. Я с ним говорил сегодня.

— Будем надеяться.

Крапивин вылетел с лейтенантом Веселовым в последний перед обедом полет. Виктор давно вернулся из госпиталя, но все же был списан Бурковым с летной работы как неспособный и до недавнего времени нес службу в штабе. Однако Веселов частенько заглядывал в свой полк, встречался с ребятами, с Крапивиным. Иван Иванович сказал ему однажды: «Просись, частушечник, ко мне, летать будешь».

Веселов написал рапорт, чтобы его восстановили в звании летчика и направили в полк. Рапорт дошел до полковника Буркова. Тот, говорят, поморщился, нацелил свой левый глаз в кадровика, спросил: «Не гробанется частушечник?» — и подписал бумагу.

Так Веселов опять оказался в полку.

Потом, как принято, тренировки и зачеты, зачеты и тренировки и, наконец, так называемые контрольные полеты на «спарке».

А теперь Веселова «вывозит» сам Крапивин — последняя проверка перед самостоятельным вылетом. Вошли в зону, набрали высоту. Крапивин передал управление Веселову. Лейтенант начал выполнять упражнения. Он заложил самолет в глубокий вираж, сделал горку. Крапивин внимательно следил за Веселовым и про себя отмечал, что ведет он самолет неплохо. «А ведь чуть было не лишились летчика, — думал Иван Иванович. — Подшивал бы бумаги в штабе, где может справиться и девчонка».

— Полетное задание выполнил, товарищ подполковник, — доложил Веселов, прерывая раздумья Крапивина.

Командир посмотрел на часы, сказал:

— Запрашивайте посадку.

Самолет взял курс на аэродром. Веселов ликовал: полет, кажется, удался. Раз батя молчит, значит, доволен. Лейтенант подумал: «Теперь бы посадку не промазать, иначе все насмарку пойдет. Начинай все сначала, частушечник». — Веселов про себя улыбнулся. Он вспомнил, ребята рассказали ему, как полковник Бурков распекал Крапивина на разборе за это словечко «частушечник», которое теперь прилипло к Веселову, наверно, на всю жизнь.

— Внимательнее будьте, лейтенант! — предупредил Крапивин. — Докажите, что вы умеете не только частушки под гитару петь.

Виктор почувствовал, как Крапивин подавил в себе смех. «Вот батя так батя, кажется, мысли на расстоянии читает», — подумал Веселов и ответил:

— Есть, быть внимательнее!

Самолет мягко коснулся бетонки и, пробежав несколько сот метров, остановился. Веселов облегченно вздохнул. Крапивин сказал:

— Сегодня снова родился летчик.

Веселова будто обдало жаром, он не сразу сообразил, что ответить командиру, и лишь тихо произнес:

— Спасибо, батя.

А через минуту Веселов стоял в кругу товарищей, немного растерявшийся, со шлемом в руке. Его белесый чубчик, примятый шлемом, был похож на небольшой кренделек, и это делало лицо Веселова забавным. Смущенно улыбаясь, он минуту-другую молчал, потом вдруг, ударив шлемом о землю, пустился в пляс и запел:

Потом, накинув на голову носовой платок, еще раз прошелся по кругу:

Было обеденное время, и Крапивин не считал нужным прерывать это своеобразное представление. У Веселова большое событие, теперь он на всю жизнь обретет крылья, и нужно, чтобы этот день, этот полет остался в памяти.

Фадеев, поправив очки на переносице, сказал:

— Вот и состоялось посвящение в летчики нашего Веселова. Теперь, как видим, он дал слово и летать хорошо, и частушки петь отменно. Значит, и заживем мы веселее, и дела у нас будут спориться. А теперь слово Ивану Ивановичу Крапивину.

Командир полка вошел в круг, и все сами собой построились в небольшое каре, подровнялись.

— Теперь пора, пожалуй, вручить лейтенанту Веселову летную книжку. Сегодня он выдержал, вполне выдержал свое второе крещение. И я вот прямо перед вами вручаю ему паспорт летчика.

Веселов, серьезный, посуровевший, казалось, говорил ребятам: «Оправдаю ваше доверие, друзья».

Крапивин подозвал Виктора к себе, вручил книжку, пожал руку.

— Высокого и счастливого неба вам, лейтенант!

— Служу Советскому Союзу!

Через несколько дней в полк прибыл полковник Бурков. Приехал он, как всегда, неожиданно. Полетов не было, лишь летчики дежурной эскадрильи находились на аэродроме, коротали время в домике.

Трифона Макеевича встретил Крапивин, засидевшийся с замполитом, начальником штаба и секретарем партийного бюро. У них был сегодня горячий день: после партийного собрания, на котором обсуждали опыт лучших летчиков по перехвату низколетящих целей, они наметили план, как лучше и быстрее внедрить этот опыт во все эскадрильи.

Приняв рапорт, полковник предложил пройти в кабинет. Крапивин и Фадеев последовали за ним. Бурков открыл дверь, отшатнулся: под потолком кабинета плавали клубы дыма.

— А начадили-то, хоть топор вешай, — сказал он строго и сделал жест, чтобы открыли окна. — Неужели нельзя было проветрить!