Глава 28

Родословная слезы Селены

Грохот грома сотряс дом. Эврика прижалась поближе к Эндеру.

— Почему моя мама запечатала свой же кулон?

— Может в нем хранится что-то, что она не хотела бы никому показывать. — Он просунул руку и обнял ее за талию. Казалось, прикосновение было инстинктивным, но как только его рука оказалась на ней, Эндер похоже начал нервничать. Верхушки его ушей покраснели. Он продолжал смотреть на свою руку, пока она находилась на ее бедре.

Эврика накрыла его руку, чтобы показать ему, что она тоже хочет, чтобы она там находилась, что она наслаждалась каждым новым уроком на его теле: гладкостью его пальцев, жаром его ладони, запахом его кожи, будто рядом с ней находилось лето.

— Я рассказывала Диане все, — сказала Эврика. — И только после ее смерти, я узнаю сколько секретов она от меня хранила.

— Твоя мама знала силу этих фамильных драгоценностей. Она, возможно, боялась, что они попадут в чужие руки.

— Они попали в мои руки, и я не понимаю.

— Ее вера в тебя спасла ее, — сказал Эндер. — Она оставила тебе их, потому что она верила, что ты узнаешь их значение. Она была права насчет книги — ты прониклась в эту историю. Она была права о громовом камне — сегодня ты узнала, насколько мощным он может быть.

— А кулон? — Эврика коснулась его.

— Давай посмотрим, вдруг она тоже была права насчет него. — Эндер встал в центр комнаты, держа кулон в правой руке. Он повернул его. Кончиком указательного пальца левой руки он коснулся его задней части. Он закрыл глаза, сложил губы, будто собирался свистеть и выпустить протяжный выдох.

Медленно его пальцы продвигались по поверхности кулона, прослеживали шесть взаимосвязанных кругов, которые много раз то же самое делали пальцы Эврики. Только когда Эндер делал это, у него получалась музыка, как будто он проводил по краешку хрустального бокала.

Звук заставил Эврику вскочить на ноги. Она схватила себя за левое ухо, которое не привыкло слышать, но каким-то образом услышало эти странные ноты так же четко, как она слышала песню Полариса. Кольца на кулоне слегка заблестели — золотым, затем синим — реагируя на каждое движение Эндера.

Пока его палец двигался в форме восьмерки, завитков, напоминающих лабиринт, и многообещающих узоров вокруг кругов, звук, сопровождающий их, изменился и закрутился. Легкое гудение переросло в насыщенный и навязчивый звук, затем достигло мелодии, звучавшей почти как гармония духовных инструментов.

Он держал эту ноту в течение нескольких секунд, его палец замер в середине задней части кулона. Звук был пронзительным и незнакомым, словно звук флейты из далекого, будущего королевства. Эндер три раза нажал, тем самым создавая звук, похожий на звуки органа в церкви, который окутывал Эврику со всех сторон. Он открыл глаза, поднял палец и необычный концерт закончился. Он вдохнул воздуха.

Кулон раскрылся без единого прикосновения.

— Как ты это сделал? — В трансовом состоянии Эврика подошла к нему. Она наклонилась над его руками, чтобы изучить содержимое кулона. На правой стороне находилось крошечное зеркало. Его отражение было чистым, четким и немного увеличенным. В зеркале Эврика увидела глаз Эндера и испугалась его бирюзовой ясности. Левая сторона содержала в себе что-то, похожее на кусочек пожелтевшей бумаги, втиснутый в раму рядом с петлей.

Она попробовала вытащить его с помощью мизинца. Она подняла уголок, ощущая, насколько тонкой была бумага, и осторожно развернула. Под бумагой она нашла маленькую фотографию. Ее обрезали, чтобы она могла влезть в треугольный кулон, но картинка была четкой:

Диана держала на руках маленькую Эврику. Здесь ей было не больше шести месяцев. Эврика раньше никогда не видела этой фотографии, но она узнала маму в очках с толстыми стеклами, с наслоенными прядями волос, и в голубой рубашке, которую она носила в девяностых.

Маленькая Эврика в белом сарафане, который ей должно быть сшила Сахарок, смотрела прямо в камеру. Диана не смотрела в камеру, но яркость ее зеленых глаз можно было разглядеть. Она выглядела опечаленной — выражение лица, которое Эврика никак не могла связать с мамой. Почему она никогда не показывала эту фотографию Эврике? Почему все эти годы она носила на шее кулон и говорила, что он не открывается?

Эврика злилась на маму, за то, что она хранила столько всего тайн. После смерти Дианы все в жизни Эврики перевернулась с ног на голову. Она хотела ясности, постоянства, и кого-нибудь, кому сможет доверять.

Эндер наклонился и поднял маленький пожелтевший кусочек бумаги, который должно быть Эврика уронила. Он был похож на дорогую канцелярию из далекого прошлого. Он перевернул его. На нем было нацарапано черными чернилами лишь одного слово.

Марэ.

— Ты что-нибудь понимаешь? — спросил он.

— Это почерк моей мамы. — Она взяла в руки бумагу и пристально оглядела каждую петлю в слове, и острую р.

— Это каджунский — французский — обозначающий «шествие», но я не знаю, зачем она это написала.

Эндер уставился в окно, где ставни закрывали вид дождя, но не его протяжный звук.

— Должен быть кто-то, кто сможет помочь.

— Нам могла помочь Мадам Блаватская. — Эврика мрачно уставилась на кулон, и на загадочный кусочек бумаги.

— Вот поэтому ее и убили. — Слова вырвались прежде, чем он мог осознать, что говорит.

— Ты знаешь, кто это сделал. — Глаза Эврики расширились. — Это были они, те люди на дороге, не так ли?

Эндер взял кулон из рук Эврики и положил на кровать. Он поднял ее подбородок большим пальцем.

— Мне бы хотелось сказать тебе то, что ты хочешь услышать.

— Она не заслуживала такой смерти.

— Я знаю.

Эврика положила руки на его грудь. Пальцы свернулись вокруг участка футболки, ей хотелось сжать свою боль в нее.

— Почему ты не промокаешь? — спросила она. — У тебя что, есть громовой камень?

— Нет. — Он тихо посмеялся. — Я полагаю, у меня есть щит другого рода. Хотя он не такой потрясающий, как у тебя.

Эврика провела пальцами по его сухим плечам, и обняла за талию.

— Я впечатлена, — тихо проговорила она, пока ее руки скользили под его футболку, чтобы коснуться гладкой, сухой кожи. Он снова поцеловал ее, придавая ей смелости. Она нервничала, но чувствовала себя живой, сбитой с толку, словно внутри нее бурлила энергия, которую она не хотела ставить под сомнение.

Ей нравилось ощущение его вокруг своей талии. Она пододвинулась ближе, поднимая голову, чтобы снова поцеловать его, но потом она остановилась. Ее пальцы замерли над чем-то, что ощущалось как рана на спине Эндера. Она отстранилась, обошла его и подняла футболку. Прямо под грудной клеткой, на спине виднелись четыре красные, косые черты.

— Ты порезался, — проговорила она. Это были те же самые раны, которые она видела на Бруксе в тот день, когда его накрыла странная волна в заливе Вермилен. У Эндера был лишь один ряд ран, когда на спине Брукса красовались два.

— Это не раны.

Эврика посмотрела на него. — Тогда скажи мне, что это.

Эндер сел на край кровати. Она села рядом с ним, чувствуя, как от его тела исходит тепло. Она хотела снова увидеть его следы на спине, хотела провести по ним руками, чтобы посмотреть ощущались ли они настолько глубокими, какими казались. Он положил руку на ее ногу. Прикосновение заставило ее внутренности загудеть. Казалось, он собирался сказать что-то непростое, что-то, во что будет трудно поверить.

— Жабры.

Эврика моргнула.

— Жабры. Как у рыбы?

— Чтобы дышать под водой, да. У Брукса теперь тоже они есть.

Эврика убрала его руку с ноги.

— Что ты имеешь в виду, у Брукса теперь тоже есть жабры? Что имеешь в виду, у тебя есть жабры?

Неожиданно комната начала сжиматься и стало слишком жарко. Эндер прикалывается над ней?

Эндер потянулся назад и взял зеленую книгу в кожаной обложке.

— Ты веришь тому, что прочитала в этой книге?

Она не знала его достаточно хорошо, чтобы определить тон его голоса. Он звучал отчаянно — но что еще? Он также выдавал злость? Страх?

— Я не знаю, — сказала она. — Все это кажется слишком...

— Много фантазии?

— Да. Но... Я хочу знать остальное. Книга была переведена не полностью и потом все эти странные совпадения, кажется, они все как-то связаны со мной.

— Так и есть, — сказал Эндер.

— Откуда ты знаешь?

— Я тебе врал про громовой камень?

Она покачала головой.

— Тогда дай мне шанс, который ты даешь этой книге. — Эндер положил руку на сердце. — Мы с тобой отличаемся тем, что начиная с рождения меня растили с историей, которую ты нашла на страницах этой книги.

— Как это? Кто твои родители? Ты живешь в секте?

— У меня не то, чтобы есть родители. Меня растили мои тети и дяди. Я — Семеноносец.

— Кто?

Он вздохнул.

— Мой народ родом из потерянного континента Атлантиды.

— Ты из Атлантиды? — спросила она. — Мадам Блаватская говорила ... Но я не верила.

— Я знаю. Как ты могла в это поверить? Но это правда. Моя семья входила в то немногочисленное число людей, которым удалось сбежать с острова до его погружения под воду. С того момента, нашей целью стало продвижение семян знаний об Атлантиде так, чтобы ее уроки жили вечно, а зверства никогда не повторились. В течение тысячи лет эта история хранилась внутри Семеноносцев.

— Но она также находится в этой книге.

Эндер кивнул.

— Мы знали, что твоя мама знает об Атлантиде, но моя семья даже не подозревала сколько. Твоего переводчика убил мой дядя. Люди, на которых ты наткнулась в полицейском участке, и на дороге той ночью — вырастили меня. Эти лица я вижу каждый вечер за ужином.

— Где конкретно вы ужинаете? — На протяжении недель Эврика размышляла, где живет Эндер.

— Не в самом интересном месте. — Он замолчал. — Я не был дома уже несколько недель. Между мной и моем семьей возникли разногласия.

— Ты сказал, что они хотят навредить мне.

— Так и есть, — несчастно проговорил Эндер.

— Почему?

— Потому что ты тоже потомок Атлантиды. И все женщины в твоей роду несут в себе очень необычную черту. Она называется «selena-klamata-desmos». Это означает, так или иначе, «Родословная слезы Селены».