Эмма прекрасна. Она прекрасна без усилий. Она привлекает внимание с того момента, как входит в комнату.

Но вот так?

Щеки раскраснелись, губы разошлись, глаза закрыты в экстазе. Совершенно раскованная и уверенная в том, что я позабочусь о ней?

Она так захватывает дух, что у меня голова кружится от желания обладать ею.

Мой палец обводит ее вход, проталкиваясь внутрь на дюйм, и только тогда она издает самый тихий всхлип, который я когда-либо слышал. Ее глаза распахиваются и встречаются с моими, когда она зажимает губу между зубами, прикусывая ее.

― Твоя киска течет, Снежинка. Такая хорошая, грязная девочка, принимающая мой палец. Тебя возбуждает, что кто-то может нас услышать? Знать, что кто-нибудь может войти и увидеть, как ты наклоняешься, как твоя маленькая тугая киска, выставленная напоказ, принимает мои пальцы?

Она откидывает бедра назад, когда я добавляю еще один палец, поглаживая ее точку G, пока я не чувствую, как дрожат ее ноги. Я поглаживаю ее клитор синхронно с пальцами, шепча похвалы ее скользкой коже.

Я чувствую, как она начинает сжиматься вокруг моих пальцев, ее киска сжимается, пытаясь втянуть мои пальцы внутрь.

Тук-тук-тук.

Мы оба замираем от неожиданности. Глаза Эммы распахиваются, и выражение ее лица становится паническим.

― Привет! У вас там все в порядке? ― говорит продавщица с другой стороны двери. ― Я с удовольствием подберу вам другой размер, если нужно?

Я ухмыляюсь на коже Эммы, затем расплющиваю свой язык и провожу им по ее влажной коже. Она громко ударяется лбом о зеркало, стон срывается с ее губ, когда я снова глубоко погружаю пальцы в нее.

Ее попытки сдержать задыхающиеся стоны становятся бесплодными, поэтому я встаю и тянусь к ней, оттаскивая ее от зеркала и засовывая пальцы, которые только что были глубоко в ней, в ее рот, приказывая:

― Соси.

Я не обращаю внимания на женщину по ту сторону двери.

Мы слишком далеко зашли, чтобы останавливаться, и я не выйду из этой примерочной, пока Эмма не кончит.

Не отрывая пальцев от ее языка, я тянусь к ней, чтобы погладить ее клитор, вызвав глубокий стон вокруг моих пальцев в ее рту.

― Эй?

Опять продавщица.

Черт возьми.

― У нас все хорошо, мы собираемся… выйти в ближайшее время. Спасибо, ― хриплю я, обводя клитор Эммы быстрее, грубее, как раз так, как ей нравится.

― Кончи для меня, Эмма, ― шепчу я ей на ухо. ― Будь хорошей девочкой. Посмотри, как моя маленькая грязная шлюшка подавляет свои стоны в раздевалке, пока она кончает от моих пальцев.

От моих слов и ритма моих пальцев на ее клиторе ее спина выгибается, и она кончает, ее ноги дрожат от оргазма. Она прикусывает мои пальцы, пока наслаждается оргазмом, и я с довольной улыбкой ловлю ее за талию.

Она прижимается ко мне, ее голова покоится на моем плече, она пытается перевести дыхание, удовлетворенная и обессиленная, на ее губах играет блаженная улыбка.

Я прижимаюсь губами к ее голове и начинаю помогать ей с брюками. Когда мы добираемся до свитера, она пытается стянуть его через голову, и я останавливаю ее.

― Ни за что, Снежинка. Я выиграл честно. Похоже, ты будешь весь день в этом свитере.

― Это именно то, что мне было нужно. ― Вздохнула Эмма, делая еще один глоток горячего шоколада, разумеется, с добавлением зефира. Еще одна вещь, которую я узнала о ней, ― это то, что, если речь идет о сладостях… она удваивает свою порцию. Неважно, что это.

― Хочешь посидеть немного? Время коньков еще не скоро… ― Я смотрю на часы, чтобы проверить время. ― Тридцать минут.

Она кивает, и мы идем к столику рядом с катком, над которым установлен один из тех больших коммерческих обогревателей. Хотя это и не избавляет от холода полностью, но этого достаточно, чтобы чувствовать себя комфортно, и чтобы мои пальцы немного оттаяли.

Когда она пытается сесть за стол напротив меня, я беру ее за руку и усаживаю на сиденье рядом с собой.

― Извини, Снежинка. Сейчас чертовски холодно, и мне нужно все тепло тела, которое я могу получить.

После того, как я только что заставил ее кончить в примерочной, последнее, что я хочу сделать, это сесть напротив нее за чертов стол.

― Итак… Какие твои любимые рождественские конфеты? ― спрашиваю я, придвигаясь чуть ближе и небрежно перекидывая руку через спинку скамейки.

Она несколько секунд проводит пальцами по ободку своего горячего шоколада, прежде чем заговорить. ― Определенно мятная кора.

― Мятная что?

― Ты никогда не пробовал мятную кору? Боже мой. Это практически единственное рождественское лакомство, которое моя мама готовила в детстве, и оно одно из моих любимых. Ты берешь измельченные мятные конфеты и смешиваешь их с миндалем в растопленном белом шоколаде, и это просто божественно. Я уверена, что именно с него началась моя любовь к сладкому.

― Я поверю тебе на слово. Может быть, ты когда-нибудь приготовишь его для меня?

Эмма кивает. ― А что насчет тебя? Что ты любишь больше всего?

― Я люблю шарики с арахисовым маслом. Моя мама делает самые лучшие рождественские угощения. Я всегда шучу, что за время праздников набираю не менее пятнадцати фунтов³, потому что каждый раз, когда я ухожу из ее дома мне вручают больше контейнеров, чем я могу унести. ― Я смеюсь. ― Вот такая она. Мы уже выросли, а она все еще готовит нам ужин, приходит и стирает. Все, что угодно, лишь бы чувствовать, что она рядом с нами, даже если мы снова и снова говорим ей, что она не должна делать ничего подобного. Именно она планирует все наши рождественские праздники. Поэтому я и взялся за ежегодную вечеринку ― у нее и так дел по горло.

Ее глаза теплые, а слова искренние, когда она говорит: ― Кажется, она замечательная, Джексон.

― Да, это так. ― Я делаю глоток своего напитка. ― Она – клей, который держит нашу семью вместе, это точно. Расскажи мне о своей семье. Я не так много знаю о них, кроме того, что слышал на протяжении многих лет, и мне хотелось бы услышать о них от тебя.

Она выдохнула, а затем пожала плечами. ― Мои родители… нацелены на карьеру и очень целеустремленные. Мой отец – инвестиционный банкир, а мама очень увлечена благотворительностью. Когда ты рассказываешь о своей маме и своей семье… это звучит совсем не так, как в моем детстве. У нас не было рождественских традиций. Я имею в виду, что кроме открытия подарков на Рождество и ежегодной вечеринки, у нас не было ничего такого, что помнилось бы из детства. Мы не пекли печенье и не смотрели рождественскую классику. Просто мои родители были очень заняты, и я часто оставалась с няней. Поэтому праздник для них так важен ― это единственное, что мы действительно всегда отмечаем вместе. Это всегда было нашей традицией, и мы с нетерпением ждали этого праздника каждый год.

Я люблю все рождественские традиции моей семьи, и мне неприятно, что она не смогла сделать все это со своей. Но я также начинаю понимать, почему этот праздник так важен для нее и ее семьи. Это их самая важная традиция.

Мой взгляд смягчается. ― Мне очень жаль, Эмма.

― Нет, нет. Ты не должен этого делать, Джексон. Послушай, мои родители ― замечательные люди, и они всегда делали для меня все, что могли. Просто, когда я слышу о вашей семье и ваших традициях, мне хочется, чтобы и у нас было больше традиций. Сейчас, уже будучи взрослой, мне кажется, что в то время, когда большинство детей играли в снежки и лепили снеговиков, я помогала маме устраивать праздник. ― Она смеется. ― Совершенно разные рождественские традиции.

― Я понимаю, и думаю, что это просто означает, что у тебя гораздо больше возможностей испытать что-то новое. Скажи, ты смотрела фильм «Санта Клаус»?

Она хмурит брови. ― Это фильм, или ты говоришь о большом человеке в красном костюме?

― Да. Это культовый фильм, Снежинка. Мы должны немедленно это исправить.

Она хихикает. ― Да, я уверена, что больше фильмов, которых я не видела, чем тех, которые видела.

Протянув руку, я соединил наши ладони и переплел пальцы, слегка сжав их. ― Не волнуйся, Снежинка. Мы позаботимся о том, чтобы у тебя появились новые традиции.