Изменить стиль страницы

Глава 8

img_5.png

Лэндон

Идея музы часто была мне непонятна.

Я понимаю концепцию и общее мнение, но переоцененная одержимость художников существованием музы всегда приводила меня в редкое состояние недоумения.

И это говорит тот, кто в возрасте двух лет лепил скульптуры из песка. Это была женщина-дьявол с длинным заостренным хвостом, вдохновленная картиной в дедушкином доме. Я вспоминаю тот первый раз, когда создавал скульптуру, и неприятное ощущение мокрого песка, скользящего между моими маленькими пальчиками.

Вспоминаю эти невозмутимые эмоции, которые пронзили меня, когда я наблюдал, как эту дьяволицу смыло волной.

Только позже я узнал, что моя апатичная реакция на разрушение моего первого творения не была нормой и что я, по сути, соответствовал определению нейродивергента3.

Мои прочные отношения с искусством и лепкой сохранялись на протяжении всех двадцати трех лет моей жизни. Моя всемирно известная мать-художница называет это природным талантом. Мир – генами гениальности.

Для меня это единственный метод, который я мог использовать, чтобы справиться со своим зверем, его друзьями-демонами и притупленной человечностью, не прибегая к крайностям. Например, превратить кого-то в камень.

У каждого художника есть муза – по крайней мере, так говорят.

Поскольку я очень важный, если не самый важный член семьи художников, я пришел к осознанию того, что не разделяю чрезмерного обожествления мамой, Брэном или Глин их воображаемых друзей.

На мой взгляд, это и есть муза – воображаемый друг детства, от чьей постоянной болтовни они не могли избавиться во взрослой жизни, поэтому решили дать им причудливое имя.

Идея музы всегда была избыточной, бесполезной и категорически нелепой.

Но поскольку я мастер вписываться в общество и соответствовать его ожиданиям, всякий раз, когда кто-то спрашивал меня о моей музе, я отвечал, что гении не говорят о своей музе, как будто это какая-то разведка МИ-6.

Не поймите меня неправильно. Нет сомнений, что я являюсь воплощением художественного гения, который буквально доводит сообщество скульпторов до слез. Тем не менее, я участвовал в абсолютной бессмыслице несуществующей музы и фальшивых суеверных ритуалах, чтобы отвлечь внимание толпы.

Еще и полагал, что моя муза проявляется в огромной творческой энергии, которую невозможно насытить.

Она была внутренним садизмом моего внешнего обаяния.

Насилие, которое трещало по швам всякий раз, когда мои планы сталкивались с препятствием.

Но это паршивое недоделанное объяснение длилось до вчерашнего дня.

Даже в самых смелых мечтах я не предполагал, что муза может проявиться в самый неподходящий момент.

При столкновении с врагом, не меньше.

Когда я увидел, как младшая Соколова бежит к парковке, словно ее маленькая задница объята пламенем, мне захотелось поиграть с ней и спровоцировать эти глаза полевых цветов на слезы, если захочу.

После того, как я оставил ее ухаживать за своей раздавленной гордостью, мне стало интересно, как будут выглядеть ее глаза, когда она будет плакать и молить меня о несуществующем милосердии.

После богохульного инцидента с кровавой баней я разрабатывал многоэтапный план, полностью посвященный ее гибели. В двух словах, я бы начал с того, что мучил ее, а закончил тем, что использовал бы против ее брата и кузенов.

И хотя он остается на заднем плане, в процессе появилась небольшая заминка.

То, как она застыла, когда я подошел к ней.

Я никогда не видел, чтобы человек был настолько неподвижен, включая профессиональных художников-моделей. У них всегда вздымается грудь, раздуваются ноздри, а их почти невидимые движения напоминают мне, что эти дураки на самом деле не камни.

Однако, Мия? Она была определением безжизненной статуи.

И вот мой знак того, что никогда не поздно найти идеальный камень в лице человека.

Я выпускаю длинную струю дыма, а затем тушу сигарету в середине переполненной пепельницы. Моя пагубная привычка, вызывающая рак, сохраняется с тех пор, как мое имя начало вращаться в художественных кругах около восьми лет назад.

Вундеркинд.

Особенный.

Одаренный ребенок.

Это ни в коем случае не из-за давления. Если уж на то пошло, внезапный всплеск рекламы, который испытало мое имя, потрепал мое эго во всех нужных местах и доставил мне большее удовольствие, чем профессионалка, давящаяся моим членом.

Курение просто дает мне правильный баланс, когда я использую обе руки для создания следующей любимой людьми скульптуры.

Мои пальцы зависают над бесчисленными кусочками глины, которые я создал с тех пор, как вернулся в свою студию после побега Мии.

В то время у меня было два варианта – последовать за ней или избавиться от порыва вдохновения, который внезапно обрушился на мою голову.

Я выбрал второе, и с тех пор леплю миниатюрные скульптуры в поисках правильного изображения вдохновения, которое пришло ко мне именно в тот момент.

Миллион мини-скульптур спустя, мой запас глины исчерпан, а я все еще не удовлетворен ни одной из них. Я, конечно же, не использую их для настоящей скульптуры.

Если бы мои профессора по искусству в КЭУ увидели все это, они бы попадали на задницы и назвали их шедеврами, как и все, что я создал своими в высшей степени одаренными руками.

Но я в них не уверен.

Чего-то не хватает.

Если бы это маленькое гребаное дерьмо просто оставалось неподвижным еще несколько минут, я бы получил полную картину. Но ей очень хотелось сбежать от меня.

Конечно, я мог бы не остановиться на обычном прикосновении, если бы она не убежала.

Я хватаю последнюю миниатюру и бросаю ее на необработанный камень напротив меня. Детали были более четкими в первых вариантах, но с каждым разом становилось все хуже.

Последние статуи – абсолютный мусор и ошеломляющий позор.

Первый порыв вдохновения, поразивший меня, угас, и мой разум теперь, как обычно, погружен в бесплодную черноту.

Черный цвет был для меня стандартом. Именно с черным я создавал скульптуры и продолжал процветать.

Но впервые в истории этот тип черного не так приятен.

Я хочу буйства красок.

Удара молнии.

Звука грома.

Ничто из этого не озаряет меня.

— Лэн!

Я отрываю взгляд от своих отвратительных миниатюр и вижу своего брата, стоящего посреди моего королевства. Брэндон – поразительно точная копия меня, который не может перенять мой возвышенный характер, даже ради спасения своей жизни.

— Как ты смог войти? — мой голос звучит неуверенно для моих собственных ушей, поэтому я вытаскиваю еще одну сигарету и зажимаю ее между губами.

Моему брату не нравится запах сигарет, но опять же, он не должен находиться в моем пространстве.

— Я помог, — мой кузен Илай одаривает меня злобной ухмылкой, появляясь из-за спины Брэна, как клише из фильмов ужасов.

Он мой троюродный брат, если быть точным, поскольку его отец и мой – двоюродные братья. Будучи на пару лет старше меня, он воспринимает это как повод похвастаться привилегиями первенца Кингов.

О, и он, оказывается, настроен враждебно ради забавы. Да, я такой же, но мне не нравится конкуренция в моей собственной игре. В один прекрасный день он зайдет слишком далеко, и они найдут его тело, таинственным образом плавающее в Темзе.

— С чем? — я невозмутим. — С созданием себе личности?

— Единственный в этом здании, кто нуждается в пересадке личности – это ты.

— Он нашел универсальный ключ, чтобы мы могли открыть дверь, — говорит Брэн в своей обычной попытке установить мир. Так тревожно видеть, как он изображает Мать Терезу и несет чушь, глядя мне в лицо.

Я выпускаю дым в его направлении.

— И ты вторгся в мое личное пространство, потому что…

Он на мгновение закрывает глаза, но, как скучная монахиня, не проявляет никакой формы гнева или даже неудовольствия.

— Ты не отвечал ни на звонки, ни на стук в дверь в течение последних пятнадцати минут.

И дыра гребаных странностей продолжает расширяться.

Обычно я лучше чувствую свое окружение, чем хищник в темных африканских джунглях.

— Я говорил тебе, что с ним все в порядке, — Илай ведет себя как придурок. — Как бы прискорбно это ни звучало, ничто не может навредить этому ублюдку.

— Однако ты можешь случайно оказаться в списке пропавших без вести, — я отвечаю на его ухмылку своей волчьей. — Не волнуйся, я утешу дядю Эйдена и тетю Эльзу после того, как они получат новости.

— Нет, если ты волшебным образом исчезнешь первым.

— Поймай меня, если сможешь.

— Это вызов?

— Не знаю. Вызов ли?

— Вы оба можете остановиться? — Брэн качает головой, как директриса, которой надоели ее самые беспокойные ученики. — Мы семья.

Мы с Илаем фыркаем, а затем одновременно разражаемся смехом.

Я упоминал, что мой брат может быть самой дерзкой простушкой, которая когда-либо ходила по планете?

Илай похлопывает его по плечу.

— Семейные узы делают происходящее намного веселее, дорогой кузен.

Брэн не выглядит ни в малейшей степени удивленным, хотя его плечи расслабляются теперь, когда он понял, что нам с Илаем нравится раздражать друг друга ради забавы.

Он все еще хочет убить меня за мой план, в котором был задействован его брат, но я уверен, что у него не получится.

По крайней мере, если он все еще хочет принадлежать к семье Кингов.

Например, к тем, кто владеет Великобританией и половиной мира. Мой дед, Джонатан Кинг – безжалостный монарх с железным кулаком и острым деловым чутьем. Он сколотил состояние, которое его брат и отец почти уничтожили.

Мой отец, Леви Кинг, и мой дядя, Эйден Кинг, преобразовали бизнес и сделали его более прибыльным, чем состояния нефтяных принцев.

Будущее империи Кинг зависит от Илая, меня и, вероятно, Крейтона. Брэн и Глин никогда не интересовались бизнесом и предпочитают быть художниками, как мама.

Моя карьера художника – всего лишь временная уловка перед тем, как я завоюю мир. Возможно, сначала нужно изучить кое-какой бизнес, но кого это волнует. Я уверен, что преуспею в этом, как и во всем остальном.