Это самый приятный способ отвлечься.

— Правда?

— Ты должен знать, насколько я обожаю твои прикосновения, малыш. Я такой твердый, что просто разрываюсь от желания оказаться внутри тебя.

Я улыбаюсь, но улыбка сходит на нет, когда я дотягиваюсь до его груди и обнаруживаю новую татуировку на месте, которое он специально оставил пустым.

Мои руки замирают, когда я изучаю художественные узоры в виде цветка лотоса и различаю изящный шрифт под ним, гласящий: «Собственность Б. Кинга». Он набил ее на том месте, которое, по его словам, предназначалось для чего-то особенного.

— Черт… — вздыхаю я, глядя на него. — Когда… ты набил ее?

— После той ночи, когда пришел встретиться с тобой возле особняка.

— Когда ты был не в себе?

— Это было не импульсивное решение, если ты об этом спрашиваешь. Я давно хотел ее набить.

У меня болит сердце, и я хочу сказать так много всего, но все, что мне удается, – это сдавленное:

— Спасибо.

Он прищуривается, и это выглядит так эротично, когда вода каскадом стекает по его лицу.

— Ты не паникуешь?

— С чего бы?

— Потому что это значит, что я люблю тебя до усрачки, малыш. Я не могу жить без тебя, и ты не можешь меня бросить.

Мои губы приоткрываются, и я смотрю на него с комом в горле и сердцем, стучащим так громко, что я слышу его сквозь звон в ушах.

— Эй? — он машет рукой перед моим лицом. — Ты что-нибудь скажешь? Ты начинаешь меня пугать.

— Я не хочу бросать тебя, — шепчу я слова, которые словно вырываются из глубины моей избитой души.

— Тогда не бросай.

Он говорит это так, будто это просто. И для него это просто. Я бы хотел, чтобы так было и для меня.

Хотел бы я быть тем мужчиной, которого он заслуживает.

Хотел бы сказать ему эти слова в ответ и не быть поглощенным черными чернилами и тошнотой.

Но поскольку я не могу, то встаю на цыпочки и прижимаюсь губами к его губам. Впервые мой поцелуй нежный, умоляющий, желающий исследовать его, выразить те жгучие чувства, которые я не могу произнести вслух.

Мои пальцы скользят по его волосам, и я притягиваю его ближе, пока наши груди не соприкасаются, и мы целуемся под струями воды.

Руки Николая обхватывают мою спину, прижимая нас друг к другу, но он не торопится, не превращает все в похотливое безумие, к которому мы привыкли.

Может быть, это потому, что он тоже знает, что речь больше не идет о похоти. Все давно перестало быть только таким.

Для меня это никогда не было связано с похотью. Меня тянуло к нему, поэтому я и хотел его. А не наоборот.

Мы целуемся, кажется, часами. Целуемся до тех пор, пока не становится невозможно вдыхать ничего, кроме воздуха друг друга.

Моя рука гладит его волосы, а другая скользит по плечам, спине и талии, и затем я хватаю его за задницу и прижимаю к себе.

Он издает низкий рык, который срывается с его губ и достигает моей груди. Я чувствую каждую вибрацию на своей разгоряченной коже.

Кровь приливает к моему уже ноющему члену, и он пульсирует от желания.

Николай шипит, когда я просовываю одну ногу между его ногами, а другой обхватываю его бедро. Его член соприкасается с моим, проколотая головка вызывает первобытное наслаждение глубоко внутри меня. Новый угол позволяет ему тереться своим членом о мой, скользить по нему, пока мы не задыхаемся во рту друг друга.

Сосущие звуки наших губ звучат все громче, сильнее, теперь посреди струящейся воды, когда я набрасываюсь на него с таким колоссальным желанием, что мне кажется, я не смогу выжить, если не прикоснусь к нему.

Я протягиваю руку между нами и крепко обхватываю наши члены, сжимая их в крепкой хватке, как он это любит.

За все это время я так хорошо изучил, что и где ему нравится, что стал экспертом в высасывании его досуха. В буквальном смысле.

По сравнению с его опытом и природным талантом мне потребовалось время, но я быстро учусь.

Его резкий вдох дает мне стимул действовать еще грубее, пока он не начинает двигать бедрами и не трахает мою руку.

— Господи, блять, малыш. Ты знаешь, как заставить мужчину потерять рассудок. Он резко выдыхает в мои распухшие губы.

Я крепче сжимаю в кулаке его волосы.

— Не любого мужчину. Тебя.

— Не любого мужчину, — повторяет он с ослепляющим чувством собственничества. — Меня. Только, блять, меня.

— Скажи, что ты мой, — приказываю я, и это глупая просьба, когда он погружен в облако похоти, но я хочу это услышать.

— Я был твоим с тех пор, как встретил тебя, малыш, — он трется своей грудью о мою. — У меня буквально есть татуировка, чтобы доказать это.

— М-м-м. Черт. Мне нравится эта татуировка.

— Да?

— Да. Теперь она моя любимая из всех. Я хочу полакомиться ею и тобой.

— Ни хрена себе. Тебе нужно прекратить говорить пошлости, или я кончу здесь и сейчас.

— Тогда кончай.

— Нет, — он прикусывает мою нижнюю губу. — Мне нужно, — целует. — Быть, — лижет. — Внутри тебя.

Голова идет кругом, но мне хватает ясности, чтобы схватить его за запястье и потянуть за собой. Я даже не потрудился вытереть нас, но он хватает свои брюки и бумажник, а затем снова бросает их на пол.

— Э-э, малыш? Не хочу тебя пугать, но с нас повсюду натекла вода.

— К черту.

— О, вау. Кто ты такой и что ты сделал с моим цветком лотоса, страдающим ОКР?

— Меньше болтай и больше трахайся, Нико, — я толкаю его на кровать и сажусь на него, прижимаясь задницей к его эрекции.

— Черт возьми, ты сегодня в ударе. Как ты и сказал, ты сводишь меня с ума, — он ухмыляется так сексуально, что у меня сердце замирает.

Я целую его, потому что не могу не целовать. Я зависим от его вкуса, от того, как его челюсть сжимается под моими пальцами, как он рычит, словно не может насытиться мной.

Я зависим от него и пережил столько случаев ломки, что хватит на всю жизнь.

Отныне он не должен пропадать из моего поля зрения.

Николай отстраняется только для того, чтобы достать из бумажника несколько каки-то пачек и отбросить их в сторону.

Я тяжело дышу, нахмурив брови.

— С каких это пор мы пользуемся презервативами?

— Это не презервативы. Смазка. Я подумал, что у тебя ее здесь нет.

— Я не думал, что ты приедешь… Ты что, носишь с собой упаковки смазки?

— Только когда собираюсь увидеть тебя.

— В кои-то веки ты действительно думаешь наперед.

— Должен был произвести на тебя впечатление, малыш.

— Считай, что я впечатлен.

— М-м-м. Твой хриплый голос чертовски возбуждает, — он разрывает зубами упаковку смазки, и это зрелище не должно было заставить меня до такой степени отчаянно возбудиться.

В его темно-синих глазах пляшутся игривость и напряженность, когда он выдавливает жидкость на пальцы и обводит ими мой анус. Я приподнимаюсь, чтобы у него был лучший доступ. Его палец проникает внутрь меня, и я выгибаюсь, когда он раздвигает меня неглубокими движениями своей руки, а затем добавляет второй палец.

Взрыв удовольствия проходит через меня, когда он дразнит эту приятную точку внутри, но при этом я не перестаю смотреть на него, наблюдать за ним, утопая в этом чарующем взгляде.

Боже, как же я по нему скучал.

Я больше никогда не выпущу его из виду.

Он мой.

Мой.

Блять, мой.

— У тебя слюнки текут, малыш. Я настолько сексуальный?

— Самый сексуальный, если хочешь знать мое мнение.

— Господи, мать твою. Ты меня сегодня убьешь.

— Не умирай, — я размазал немного смазки по его длине. — Мне нужен твой член внутри меня.

— Твою мать. Я хотел как следует тебя подготовить, но больше не могу терпеть, — он убирает пальцы, сжимает мои бедра и усаживает меня на себя. — Сядь на мой член. Позволь мне полюбоваться твоим сексуальным личиком, когда ты будешь скакать на мне.

Желание взрывается внутри меня, и я удерживаю себя на одной руке, а другой сжимаю в кулак его твердый член и направляю внутрь себя. Мой член подергивается, когда головка проскальзывает внутрь, и я прикусываю уголок губы, опускаясь вниз до конца.

Мой стон смешивается со стоном Николая, и я тяжело дышу, когда его огромный член растягивает меня. Я закрываю глаза, чтобы погрузиться в ощущения и потустороннее чувство его присутствия во мне.

— Открой свои прекрасные глаза. Посмотри на меня.

Я моргаю, и мое дыхание прерывается, когда я вижу его напряженный взгляд, пожирающий меня целиком.

О, блять.

Мне всегда нравилось, как он смотрит на меня, насколько он хорошо меня понимает, как я никогда не смогу понять себя.

Но больше всего мне нравится, что я нравлюсь ему, когда мне наплевать на собственное существование.

— В тебе так хорошо, малыш. Я могу быть похоронен в тебе навечно, ты знаешь это?

— Мммблять. Чувство такой наполненности, — я приподнимаюсь, а затем спускаюсь вниз неглубокими движениями. — Я скучал по твоему члену во мне.

— Твою мать. С этого момента всегда принимай эти наркотики, под которыми ты сегодня.

— Легко, — я увеличиваю темп, оседлав его в долгом, неторопливом ритме, затем кладу ладонь ему на грудь и провожу пальцами по татуировке в виде цветка лотоса. — Наркотик во мне – это ты.

Я чувствую, как его член утолщается внутри меня. Он рывком поднимает бедра, чтобы встретить мои движения, но не ускоряет темп и позволяет мне трахать себя на его члене медленно, наслаждаясь каждым движением моих бедер, чтобы принять его полностью.

Каждое касание его пирсинга и каждый стон удовольствия разрывают меня на части.

Он не может проникнуть достаточно глубоко или трахнуть меня достаточно жестко. И он ошибается. Мне не нужны наркотики. Я кайфую от его запаха, его прикосновений, но больше всего от его взгляда.

Это не похоть. Это любовь. Он смотрит на меня так, будто любит, и это почти заставляет меня разрываться от удовольствия и слез.

Он проводит рукой по моему бедру и ягодицам, а затем сжимает в кулаке мой член и дрочит мне в том же ритме, в каком я трахаю его, медленно и размеренно, пока наши глаза встречаются, а мое сердце едва не вырывается наружу. Если по биению под моими пальцами можно судить, то его сердце тоже находится на грани взрыва.

Я с поразительной ясностью осознаю, что не трахаю его. Я занимаюсь с ним любовью.