Глава 2. Пятно (18+)

Вечером границу Чунхуа затянуло туманной снежной завесой. Постепенно землю накрыло чистое белое покрывало. Утром на нем оставили свои следы проезжающие экипажи и проходящие пешеходы. Все эти линии и отпечатки имели разный размер, глубину и цвет.

Уличный торговец Ван Эрмази, продававший оладьи на базаре, выдыхая белый морозный воздух, энергично зазывал покупателей:

— Спешите приобрести! Свежайшая выпечка только из печи!

Он дважды постучал в гонг, висевший над печью, и продолжил:

— В мире ничто не сравнится толщиной[1] с испеченными мною бинцы, кроме лица Гу Мана! Приходите и покупайте, приходите и покупайте!

[1] 饼子 бинцы bǐng zi — лепешка типа оладьи из кукурузной/пшеничной муки/риса/чумизы, может быть фарширована начинкой.

Услышав рекламный слоган, прохожие про себя посмеивались.

Этот киоск с бинцы работал не менее десяти лет. Когда он только открылся, этот торговец пел совсем другую песню. В то время он кричал:

— Не проходите мимо! Посмотрите скорее сюда! Вот она – любимая выпечка генерала Гу! Ешьте мои бинцы, и ваш взлет будет таким же стремительным, как у нашего генерала Гу!

В туманном снежном крошеве медленно продвигалась группа кавалеристов во главе с молодым человеком лет семнадцати-восемнадцати. Слишком миловидное лицо было скрыто за богатым шерстяным воротником, на голове красовалась великолепная норковая шапка. Юноша выглядел слишком изнеженным и томным для военной службы.

Имя этого молодого человека – Юэ Чэньцин[2], он занимал должность заместителя командующего приграничным гарнизоном.

[2]岳辰晴 Yuè Chénqíng Юэ Чэньцин — Горная вершина Солнечным Утром.

У этого юноши было два качества, которые обычно выбивали людей из колеи. Во-первых, он ничего не принимал близко к сердцу. Как говорят в народе: «пусть другие злятся, а я не буду. Если я заболею, никто не заменит меня». Злиться на кого-то — это было слишком больно и мучительно. Поэтому Юэ Чэньцин никогда по-настоящему не раздражался и по праву считался самым добродушным человеком среди молодых аристократов своей страны.

Второй его способностью было устроиться с максимальным комфортом в любом месте и ситуации.

Поэтому он сидел, когда не должен был стоять, и ложился, когда не должен был сидеть. Любимая поговорка Юэ Чэньцина: «живи одним днем, выпей сегодня все, что можешь, ведь завтра может не быть даже хлеба». Он жил по принципу: «все хорошее, что есть у тебя сегодня, может не пережить эту ночь, поэтому не отказывай себе ни в чем. Ешь и пей все, что доступно, спи с женщинами, а не разговаривай с ними».

Что же касается его отношения к военной службе… сначала развлечения, а потом долг.

На уличном рынке у ворот Бэйгуань к северу от границы продавались в основном шкуры животных, травы, духовные камни, рабы и тому подобное. Хотя здесь сложно было найти что-то интересное, с наступлением заморозков для военных это был единственный способ скрасить время.

— Я хочу эту семихвостую виверру!

— Купи для моей тетушки хвостовые перья этой птицы.

— Перекати-поле, которые они продают, выглядят хорошо. Можно взять их для переработки. Купите мне десять корзин.

Он шел по рынку, делая большие и маленькие покупки, и раздавал распоряжения следующим за ним воинам гарнизона. Конечно, тех смущало такое отношение, но никто бы не осмелился пожаловаться генералу.

Прогуливаясь, Юэ Чэньцин почувствовал голод и оглянулся в поисках еды. Издалека донесся речитатив Ван Эрмази. Звук гонга и зычный голос пробились сквозь завывающий ветер и снег:

— Покупайте мои бинцы! Такие же толстые, как лицо Гу Мана! Подойдите и проверьте сами!

Уголок рта Юэ Чэньцина нервно дернулся, когда он услышал подобный продажный слоган. Юноша подумал: «О, нет, этот парень на самом деле использует имя Гу Мана, чтобы продавать свою выпечку! Это вообще нормально? Он точно навлечет на себя беду!»

Ему захотелось подойти и отругать наглого торговца, но тут по его обонянию ударил одуряющий аромат свежеиспеченных лепешек. Юэ Чэньцин проглотил слюну вместе с ругательствами.

Его праведный гнев вылился в:

— Дайте мне одну.

— Вот, добрый господин! — торговец достал из очага подгоревшую желтую оладью, положил ее в пакет из промасленной бумаги и протянул гостю, стоявшему перед ним. — Возьмите его и хорошенько подкрепитесь. Эту бинцы нужно съесть, пока она горячая!

Юэ Чэньцин взял ароматную оладью и надкусил ее с хрустящим звуком. Из золотой поджаренной оладушки выступило горячее масло. Слой за слоем вкус пшеничных отрубей, фарша и перца раскрылся на его языке. Рот наполнился слюной, и он проглотил ее с аппетитным кусочком.

— Восхитительно, — удовлетворенно выдохнул он.

— Еще бы! Мои двойные кунжутные лепешки лучшие в мире, — гордо похвастался Ван Эрмази. — Даже этот красавчик Гу Ман, когда вернулся в город с победой, съел пять или шесть штук в моем ларьке!

Похваставшись, он не забыл добавить:

— Однако, я должен был еще тогда понять, что тот, кто носит фамилию Гу[3], в конечном итоге станет предателем и псом на службе у мятежников. Этот старик должен был еще тогда подмешать яд в тесто для моих оладьев, чтобы спасти людей от его злодеяний.

[3] Одно из значений фамилии Гу 顾 Gù «в другую сторону», «наоборот» — можно трактовать как «перевертыш».

Юэ Чэньцин прожевал оладью и сказал:

— Не стоит так неосторожно бросаться словами. И вашему заведению нужно как можно скорее изменить слоган.

Глаза Ван Эрмази расширились:

— Уважаемый офицер, но почему же?

— Какие бы ни были причины у этого офицера говорить так, для вас было бы лучше послушаться его совета, — Юэ Чэньцин откусил большой кусок от своей оладьи и продолжил с набитым ртом: — В ближайшее время мы не собираемся развязывать войну со страной Ляо. Боюсь, армия будет дислоцироваться на этих рубежах еще от трех до пяти лет. Если продолжите в том же духе, имя Гу Мана будет постоянно на слуху... — его улыбка стала зловещей, когда он закончил, чуть понизив голос: — Хей-хей, поостерегитесь тыкать иголкой в больное место сильных мира сего.

Хотя Юэ Чэньцин не назвал имя этого «сильного», но было совершенно ясно, что он имеет в виду маршала Мо Си.

Мо Си, носивший пожалованный ему прежним государем титул князя Сихэ[4], был выходцем из уважаемой семьи Мо, одним из четверки Великих Генералов Мо, включающей, помимо самого Мо Си, его отца и дедов по материнской и отцовской линии. Учитывая такую сокрушительную родословную, никого не удивлял тот факт, что Мо Си обладал потрясающим талантом в части духовной силы. Практикуя духовное развитие под руководством самых строгих старейшин в стране, на текущий момент он считался лучшим генералом Чунхуа.

[4] Сихэ — богиня, родившая 10 солнц и ведавшая упряжкой драконов в огненной колеснице.

А ведь ему было всего двадцать восемь лет.

Благодаря воспитанию своего клана, Мо Си имел холодный, остро заточенный, как лезвие клинка, темперамент и всегда держал свое слово. Отец Мо Си неоднократно предупреждал его: «нежные объятия хоронят героев, без крайней необходимости не касайся женщин и всецело посвяти себя ратному делу». Поэтому Мо Си всегда сохранял разум чистым, держал в узде порочные желания, и считался чрезвычайно добродетельным человеком. Можно было бы сказать, что за двадцать восемь лет своей жизни он не допустил ни одной серьезной ошибки.

Если бы не Гу Ман.

Их общее прошлое было как черные чернила на бумаге, как грязь на снегу, как капля девственной крови на белой простыне постели благородного господина.

Гу Ман был тем самым несмываемым пятном на его жизни.

Наступила ночь.

За пределами пограничной крепости чистый тонкий голос разорвал черную песчаную бурю, он свободно поплыл по пустыне, постепенно рассеиваясь на ветру, как душа покойника.

— ...Молодые листья яшмового чая с дождем наполнили озеро. Золоченую дверь в мой терем осветило солнце. Все влюбленные пьют вино и поют любовные песни. Посмотри, даже бессердечные муравьи имеют чувства...[5]

[5] Отсылка к пьесе «Сон Нанькэ» поэта Тан Сяньцзу (о путешествии в страну муравьев), смысл которой в том, что даже муравьи имеют эмоции, люди же зачастую заблуждаются, не слушая свое сердце.

Охранники военного лагеря вертели головами, напоминая пару перепелов. Увидев вдалеке высокую черную фигуру, они невольно изменились в лице и поспешно открыли ворота лагеря, бормоча:

— Плохо дело! Плохо дело!

— Что в этом такого? — Юэ Чэньцин чуть приподнял голову и с удовольствием зевнул.

— Ох! Заместитель маршала, вам бы лучше прекратить слушать эту оперу, быстрее подняться на ноги и пойти в дозор.

— К чему так спешить? — пробормотал разомлевший Юэ Чэньцин. — Я могу пойти в дозор и после того, как она допоет.

Юэ Чэньцин обратился к певице:

— Не стой просто так, продолжай петь.

Тонкий и нежный как нить шелка голос словно дым поднялся к небесам:

— В сезон дождей вода уносит землю. Пестрые облака, подобно цветам на ветру, проносятся перед глазами. Наша тайная клятва стала безжалостным испытанием. Спроси, когда восточный ветер развеет этот сон, тогда я проснусь?

— Ох, заместитель командующего, не могли бы вы сказать, чтобы она скорее заканчивала петь, — поторопил его охранник. — Это может плохо кончиться.

— Жизнь коротка, наслаждайся ею каждый миг, — Юэ Чэньцин довольно отгрыз заусенец, — иначе каждый день будет невыносимо безвкусным.

— Но если князь Сихэ поймает вас за этим, опять будет очень зол...

— Сихэ здесь нет, так чего ты дергаешься? — улыбнулся Юэ Чэньцин и продолжил: — К тому же, наш пресветлый князь каждый день проводит в унылой серости, никогда не ищет телесных удовольствий и не умеет веселиться. В его-то цветущие годы он не знает, что такое чувство юмора, и злится, услышав пошлую шутку. Я просто хочу сделать его счастливым и готов предпринимать попытки расшевелить его снова и снова.