— Этот нож, — сказал брат, Берн, искоса глядя на него. — Это настоящие драгоценности? Бьюсь о заклад, что нет.

Инглис никогда не предполагал, что они могут быть ненастоящими. Он вытащил нож и уставился на него. Рукоять тонкого восьмидюймового клинка была сделана из моржового клыка; он чувствовал в нем отголосок старой жизни, когда держал его в руке. На конце она расширялась до овала, увенчанного плоской золотой гранью с маленькими гранатами, один из которых в прошлом пропал и не был ничем заменен. Они окружали ограненный кабошоном красный камень, который, как он предположил, мог быть рубином. Кость и кровь, как уместно. Кровь на стали уже потемнела и высохла, ее жизнь впитывалась так же жадно, как он только что проглотил черствый хлеб и сыр. Он принялся вытирать остатки о штанину.

— Думаю, что да. Это была фамильная реликвия.

Тишина в комнате стала еще более напряженной. Он поднял глаза и увидел тревожную смесь любопытства, жадности и страха, кипящую на наблюдающих за ним лицах. Но… они принесли его с горы и дали ему еду и питье. Он должен был предупредить их.

— Зачем ты даешь ему свою кровь? — осторожно спросила Берис. — Думаешь, он волшебный?

Инглис рассмотрел невероятно сложную правду и необходимость подавить эту алчность, прежде чем она создаст проблемы — новые проблемы — и, наконец, остановился на "он проклят".

Берн втянул воздух сквозь зубы, наполовину испуганный, наполовину сомневающийся. Взгляд Берис скользил вверх и вниз по струпьям на его руках.

— А ты не мог бы кормить его, ну я не знаю, кровью животных?

— Нет. Я должен сам.

— Почему?

Его губы растянулись в чем-то, не очень похожем на улыбку.

— Я тоже проклят.

После этого пара довольно быстро извинилась и ушла. Но они оставили еду и ячменную воду. Арроу отказался следовать за ними, хотя и был приглашен открытой дверью, ласковыми призывами, щебетом, свистом и решительными командами. Берн повернул назад, как будто хотел схватить пса за загривок и потащить его, но, увидев опущенную голову Арроу и сердитый взгляд, передумал. Дверь за ними закрылась.

Как и большинство людей, они недооценили остроту слуха Инглиса.

— Что ты теперь о нем думаешь? — спросила Берис, остановившись в нескольких шагах от хижины.

— Не знаю. Он говорит как вилдиец. Я думаю, он, должно быть, не в своем уме.

— У него не было сильной лихорадки. Это колдовство? Он опасен?

— Мм, для нас вряд ли, не в этом состоянии. Скорее, для самого себя. Когда этот ненормальный в конце концов перережет себе горло, а не руки, Саво будет счастлив унаследовать нож, который ему так понравился.

— Зачем ему делать такие вещи?

— Ну, сумасшедший. (Инглис мог слышать, как он пожимает плечами.)

— Его голос был очень убедительным, ты почувствовал? Меня от этого бросило в дрожь.

— Мать и Дочь, Берис, не будь такой девчонкой. — Но насмешка была окрашена беспокойством.

— А кем мне быть? — Задумчивая пауза. — Он мог бы быть красивым, если бы улыбался.

— Лучше бы Саво не слышать, что ты говоришь. Он и так уже достаточно зол из-за своей собаки.

— Я ему не собака!

Действительно, родственники, потому что когда он рявкнул на нее, она ударила его в ответ, и их ссорящиеся голоса затихли даже в пределах слышимости Инглиса.

Он заманил собаку под мышку взяткой из копченого мяса. Обнял пса, посмотрел в ясные карие глаза, затем закрыл свои и попытался ощутить. Плотность духа животного была почти осязаемой, зависая прямо за пределами его нынешней искалеченной способности. Сколько поколений собак было вложено в этого Пса? Пять? Десять? Больше десяти? Сколько поколений людей выращивали его? Это может быть собака, из которой получится шаман, чрезвычайно ценный.

И кто такой был Скуолла, чтобы отдать такое сокровище? Практиковал ли он незаконно тайную магию, создал ли он Арроу? Предназначал этого своего племянника Саво для роли тайного ученика? Или он не знал, чем обладал? Ужасно, что он, возможно, ничего не знает.

Чудовищная надежда, что он, возможно, окажется знающим.

— Как только я встану на ноги, — сказал он собаке, слегка встряхнув ее, — давай найдем этого твоего неблагодарного старого хозяина, а?

Арроу широко зевнул, обдав Инглиса теплым собачьим дыханием, совершенно лишенным очарования, и перекатился, как валик, под бок Инглиса.