Лорд Натаниэль Харланд.

Джорджи будет набирать ему ванну, присматривать за одеждами.

Брить! Господь всемогущий, нужно потренироваться. Она ни разу в жизни никого не брила.

Джорджи опустила шляпу чуть ниже и устремилась к дому Лили, что в трех километрах отсюда. Приехала она на наемном экипаже. Впервые она вышла средь бела дня в мужском обличии. Странно. Чудная привилегия — ходить без тяжелых юбок, свободно, без ограничений передвигать ногами. Способность двигаться изумляла. Джорджи наслаждалась и почти боялась, поймала себя на том, что хотелось бежать. Было бы здорово пробежаться в таком наряде, не боясь споткнуться, без необходимости придерживать ткань. Но, вместо того чтобы бежать, она поступила лучше: делала длинные шаги и размахивала руками в неженственной манере.

Из кармана она достала искривленную счастливую монетку достоинством в полкроны, что много лет назад ей дал отец. Тогда она была еще маленькой, ей было лет пять или шесть. Папа уронил монету на улице, и по ней прогромыхала карета. Они хохотали над изогнутой формой, когда он подобрал монетку и протянул Джорджи «на удачу». Она всегда носила монету с собой — даже когда выходила на сцену. Хотя она не принесла Джорджи много удачи.

Однако сегодня помогла.

По дороге Джорджи катала монету в левом кулаке, дойдя до мизинца, ловила большим пальцем и начинала сначала. Эдакий искусный эффектный фокус, коему ее научил папа. Она даже не осознавала, что делает, ибо в памяти всплыла эта чудная короткая беседа.

Мельком глянув на Харланда, Джорджи чуть не упала. Она никогда не видела таких мужчин. Нет, привлекательных мужчин она видела. В театре полно привлекательных мужчин. Но вот мужчин вроде Харланда Джорджи не видела никогда. Харланд отличался от всех. От брата, что напоминал греческого бога своим мощным телом и светлыми волосами. От Уилла Грейнджера, ведущего актера Макса, с лихими усами и ровными белыми зубами. Даже от Майкла Маккола с пронзительными голубыми глазами и волнительными поцелуями.

Харланд — красавец.

Стоило его увидеть, внутри что-то заныло. Он поднялся из-за стола, высокий, стройный, широкоплечий, темные волосы упали на лоб. Темные, как соболий мех, темные на фоне бледной кожи. А эти томные глаза. Ей показалось, будто она тонет. Пышные вычурные ресницы; веки будто подведены сурьмой. А губы… Красивые губы можно было бы принять за женские, если бы не твердый, чисто мужской подбородок.

Джорджи сказала, что он самый элегантный джентльмен в Лондоне. Репутация не обманула. Харланд облачился в изысканный, превосходно сшитый фрак, шелковый жилет и бриджи цвета буйволовой кожи. На бледной шее повязан накрахмаленный белый платок.

Джорджи будет его одевать. Что важнее — она будет его раздевать. Во рту мигом пересохло. Интересно, как он выглядел под шерстью, шелком и льном?

Она не невежда в плане мужских тел. Каждый вечер она помогала актерам надевать и снимать костюмы — и видела мужчин обнаженными. Да и Майкл Маккол не единственный мужчина, что ее целовал. Театральный мир не столь ханжеский, как мир простых смертных. Может, Джорджи и невинна, но она знала, что к чему, и уже испытывала это ощущение внизу живота, жажду большего. Но она не имела представления, что можно испытать такое желание лишь при взгляде на мужчину, стоявшего в десяти шагах от нее. К тому же он не выказал даже малейшего интереса…

Разумеется. Харланд считал Джорджи мужчиной.

Он считал ее мужчиной.

Джорджи преодолела первое препятствие в этой шараде. Сможет ли она продолжить? С Харландом она проведет немало времени, будет жить рядом с ним. У него получится докопаться до истины или в своем маскараде она одержит победу? Макс назвал ее талантливой актрисой; жаль, что она, в отличие от матери, не горела желанием выступать.

Сейчас Джорджи горела желанием. Ради этой роли — роли, состоявшей не только из притворства. Ведь она действительно станет камердинером.

Ей подумалось, что все может получиться.