Глава вторая

Обшитые дубом стены, кремовые ковры и капли крови сливаются в размытое пятно. Я встречаюсь взглядом со змеей, высовывающей свою злобную голову из-под расстегнутого воротника рубашки Рафаэля, и крепче сжимаю его шею.

— Куда мы идем? — хотя сердце уже знает.

— В мою спальню.

— Зачем? — шепчу я.

Он просовывает свои предплечья под мою задницу.

— Чтобы я мог трахнуть тебя, Пенелопа. Зачем еще?

Я знала ответ на этот вопрос, но это не остановило шок, наэлектризовавший мою кожу. Все дело в том, как нагло его шелковистый голос обволакивает предложение. Легкомысленно, по существу, как будто это его данное Богом право трахать меня. Как будто он не слышал меня, когда я сказала ему, что я не принадлежу ему. Думаю, в этом есть смысл. Бог дал ему все остальное.

Пульс бьется в клиторе с такой силой, что все остальное тело слабеет. И все же я знаю, что должна выразить какой-то протест. Я ударяюсь лбом о его грудь и предпринимаю слабую попытку вывернуться из его хватки.

— Ну, а я не хочу с тобой трахаться, придурок.

Его плечо ударяется о дверь, и мы врываемся в спальню. Одна рука скользит между моих бедер и обхватывает меня поверх пижамных шорт. Это грубый, дерзкий захват, от которого мои глаза закатываются к затылку. Его теперь уже влажная рука возвращается к моему бедру.

— Угу, — это все, что он говорит. Я успеваю уловить коварную ухмылку, прежде чем Рафаэль бросает меня на кровать.

Я дважды подпрыгиваю, затем карабкаюсь к изголовью и прижимаюсь к нему спиной, словно это спасательный плот. Как будто это может спасти меня от ста восемьдесят сантиметрового монстра с безрассудным взглядом, маячившего в изножье кровати.

Мы встречаемся взглядами, и его оценивающие глаза затягивают меня все глубже в опасные воды. Нервы ползут по моим венам, как пауки, потому что я не совсем уверена, что он блефует. Но потом он расстегивает три верхние пуговицы своей рубашки, и, ну, внезапно мне становится наплевать, блефует он или нет.

Мое дыхание замирает, и я вижу, как он наблюдает за мной, его глаза блуждают по моему телу, словно он раздумывает, с чего начать. Я потеряла плед где-то между комнатой отдыха и кухней, и теперь проклинаю себя за то, что надела свои самые короткие шорты, чтобы спать в машине Рафаэля.

Мое внимание переключается на выпуклость, напрягшуюся ниже его пояса. Я скрещиваю ноги в целях самосохранения.

— Я думала, ты водишь девушек на свидания, прежде чем трахнуть их?

Его глаза блуждают по моим сиськам.

— Правда? — сухо спрашивает он.

— Так говорят.

Демоническая ухмылка изгибает его губы.

— А что еще они говорят?

Я сглатываю.

— Что ты трахаешься только сзади.

Его взгляд поднимается к моему, темнея.

— Как это по-джентльменски с моей стороны.

Одним быстрым движением он сбрасывает рубашку, сжимает ее в окровавленном кулаке и швыряет на пол.

Господи Иисусе, Мария и Иосиф. И все остальные персонажи Библии тоже. Освещенный лучами раннего утреннего солнца, льющимися в окно, он — гора мускулов и греха, и никакое количество чернил, покрывших его тело, не может скрыть его мускулатуру или рельеф. Потирая окровавленной ладонью пресс, он делает ленивый шаг к кровати, и от этого движения у меня слюнки текут в предвкушении, а пальцы ног поджимаются от страха.

Он настороженно смотрит на меня, а потом разводит руками, словно мы попали в неприятную ситуацию, и последствия будут менее болезненными, если мы просто примем свою судьбу.

— Похоже, ты была права.

Солнечный луч, падающий на игральные карты и священные писания у него на груди, улавливает смысл его слов: я не джентльмен.

Я не должна была быть так ошеломлена. Я знала это с самого начала. С того момента, как я неторопливо подошла к нему в баре и его пристальный взгляд обжег плоть сквозь разрез моего украденного платья. Но, наверное, столкнуться с реальностью страшнее, чем с фантазией.

А Рафаэль Висконти во всей своей греховной красе чертовски страшен.

Звяк, щелк. Его ремень выскальзывает из петель при движении бицепса. Звук похож на удар кнута, и это немедленно отрезвляет меня. Повинуясь инстинкту, я бросаю взгляд на дверь и задаюсь вопросом, смогла бы я проскочить мимо монстра, если бы бежала достаточно быстро. Решив, что у меня нет ни единого шанса, я подавляю стон и вместо этого смотрю на простыню у своего бедра, затем провожу дрожащей рукой по кремовому египетскому хлопку и отпускаю дерьмовую шутку, как будто это пробьет брешь в моем беспокойстве.

— Я знала, что ты гладишь свои простыни.

С изножья кровати доносится звериное ворчание. Я поднимаю взгляд как раз вовремя, чтобы заметить, как татуировки опускаются под черные боксеры, прежде чем сильная рука хватает меня за лодыжку и дергает на себя. Потолок исчезает так же быстро, как и появился, заслоненный плечами шире футбольного поля и такими же зелеными глазами.

Черт возьми. Несмотря на то, что мой рост всего сто пятьдесят два сантиметра, до этого я никогда раньше не чувствовала себя маленькой. Наверное, у большинства девушек, у которых летом натираются бедра, такая же проблема, но когда горячее, тяжелое тело Рафаэля навалилось на мое, прижав меня к кровати стальными мускулами и недобрыми намерениями, я чувствую себя так, словно меня поглотило затмение.

Несмотря на тепло, вызывающее бред, я вздрагиваю, когда он хватает меня за пучок, откидывает голову назад и прижимается лицом в мое горло.

— Сделай мне одолжение, Пенелопа, — рычит он в такт моему учащенному пульсу. — Если только ты не собираешься произносить мое имя стоном или сосать мой член, держи свой гребаный рот на замке, — за этим следует ещё один удар по моей ягодице, которое отзывается в клиторе. — Меня тошнит от того дерьма, которое из него выходит.

Я знаю, что должна быть в ярости, но, блять, трудно злиться, когда ты таешь под слоем кожи и мускулов. Трудно думать. Его торс скользит по моему телу, руки следуют за ним, пока он не устраивается между моих бедер. Большие, распухшие пальцы сжимают пояс моих шорт, и мое сердце совсем перестает биться.

Блять. Он собирается закончить то, что начал в своем кабинете? Не знаю, справлюсь ли я с этим. Ведь я даже не была в состоянии смириться с одной только мыслью об этом, и мне пришлось использовать душевую насадку на своем клиторе четыре раза, думая об этом, и еще ни разу я не дошла до третьего воображаемого прикосновения его языка...

О, Боже. Он срывает мои шорты с ног, и рассеянным движением они исчезают в тени позади него. Бросив быстрый взгляд на полоску кружева, прикрывающую мою киску, он зарывается в нее лицом.

Мой резкий вздох переходит в дрожь от теплого, влажного давления. Моего и его. Глубокий прилив удовольствия распространяется из моего клитора и по моим конечностям, подобно лесному пожару, горячему и неконтролируемому.

Я знаю, что не переживу этого.

Когда я чувствую, как его язык проталкивает ткань моих стрингов к входу, то прикусываю нижнюю губу, чтобы не застонать. Может быть, я и не в том состоянии, но желание не доставлять этому мужчине удовольствия сломать меня — инстинктивное.

Я зажмуриваюсь и пытаюсь думать о чем угодно, только не о том, что происходит у меня между ног, но это становится невозможным, когда он сдергивает еще и стринги. Мои веки открываются как раз вовремя, чтобы увидеть, как он сжимает их в кулаке и швыряет в сторону комода. Они пролетают через всю комнату и падают на лампу.

Он поднимает на меня взгляд.

— Теперь они мои.

— Ты дрочишь на мои трусики, или что-то в этом роде?

От жесткого щелчка по моему клитору перед глазами вспыхивают звезды.

— Что-то в этом роде.

Боже. От одной мысли, как он дрочит на них, у меня голова идет кругом. Это так грубо, так не по-джентльменски, и это непристойно, насколько я польщена. Грубым рывком он раздвигает мои ноги, прижимает колени к кровати и приподнимается ровно настолько, чтобы рассмотреть то, что находится между ними.

Кровь стучит в ушах. Легкий ветерок охлаждает влагу, покрывающую мою киску и внутреннюю поверхность бедер, заставляя меня дрожать. Рафаэль слегка покачивает головой, а затем удивительно нежно проводит большим пальцем по пучку волос внизу.

— Они создали тебя по моему вкусу, Куинни, — шепчет он. Затем его тон превращается в грубость. — Ну конечно же, блять, они создали.

Куинни? Я думала, что мне показалось, что он назвал меня так в машине. Почему он называет меня Куинни? Но затем он опускается на локти, просовывает плечи под мои колени и проводит языком от входа до клитора. Я тут же откладываю эту мысль в ящик с надписью «Вопросы на тот случай, когда лицо Рафаэля Висконти не будет зарыто в мою киску» и опускаю голову на подушку.

Следующее горячее, влажное прикосновение его языка происходит медленнее, прерываясь сердитым посасыванием моего клитора. Я заставляю себя замедлить дыхание и расслабить бедра, потому что знаю, что не только не переживу этого, но и не продержусь следующие пять секунд при таком темпе.

Моя кровь превращается в пар и поднимается вверх, создавая дымку над кроватью, становясь все гуще с каждым безумным облизыванием, жестким посасыванием и гортанным стоном. Каждый нерв в моем теле напрягся и ожил. Господи, я не могу кончить. Отчасти потому, что не хочу доставлять ему удовольствие, зная, насколько он меня возбуждает… хотя это довольно очевидно по небрежным звукам, доносящимся из моего входа каждый раз, когда его язык погружается туда… а отчасти потому, что не хочу, чтобы он знал, насколько я жалко неопытна.

У меня был секс только с двумя мужчинами, и ни один из них не делал мне куни. Видимо, на заднем сиденье Хонды для этого не так уж много было места. В любом случае, они не заботились о том, чтобы я кончила.

Несмотря на энтузиазм Рафаэля, я почти уверена, что ему тоже наплевать на мое удовольствие. Его руки сжимают меня так крепко, что его разбитые костяшки пальцев исчезают в моей коже. Он держит меня там, где я ему нужна, приподнимая мои бедра, чтобы начать делать более долгие и агрессивные движения.