Изменить стиль страницы

-И ты никогда больше не сможешь взять в руки перо. Это было бы ужасно.

Она бросила на него испуганный взгляд.

-Я всего лишь шучу. Нора. Нора. - Он потянулся к ней в темноте. - Я клянусь тебе. Я никогда больше не причиню тебе боли.

Он дотронулся до ее щеки и был потрясен ее ледяной бледностью.

-Давай продолжим этот разговор внутри. На счет три, сейчас. Раз, два…

Она наступила ему на колено, и он прижал ее пухлый маленький зад к своему плечу. Затем он замер, как каменная горгулья, пока она просовывала кончик китового уса в щель между ставнями.

-Есть какой-нибудь прогресс? - проскрежетал он. Мышцы на его плечах напряглись.

-Почти получилось, - сказала она мечтательным голосом. - Он движется.

Дэш стиснул зубы от боли и вонзил пятки в снег.

-Не торопись.

Ставня со скрипом поддалась, пролив на снег квадрат желтого света.

-Блестяще, - сказал он обхватив одной рукой ее колени и просовывая ладонь ей под зад. - Теперь я помогу тебе подтянуться и пролезть через него.

Она вздохнула на него сверху вниз.

-Обещай, что ты не будешь заглядывать мне под юбку.

-Здесь холодно. Нам грозит опасность умереть от переохлаждения. И заглядывать тебе под юбку - это последнее, о чем я думаю.

Она фыркнула, выражая сомнение.

Вполне обоснованное сомнение, вынужден был признать Дэш. Даже при том, что это было правдой, что им обоим грозила опасность замерзнуть насмерть, украдкой взглянуть ей под юбку было не последним, о чем он думал.

Это было даже близко не последнее.

Это могло бы даже войти в число трех или четырех главных вещей, о которых он думал, если бы они были отсортированы.

В конце концов, это звучало как хороший способ умереть. Маленький проблеск рая перед тем, как потускнеет свет.

Тем не менее он собрал все остатки своей джентльменской сдержанности, чтобы противостоять искушению.

Он еще раз зарычал и изогнулся, и она была на полпути.

-Теперь помедленнее, - предупредил он, когда она переместила колено через край окна. Но ветер и холод поглотили его слова. Он не услышал ее ответа.

На самом деле, он ничего не слышал…

Кроме глухого, заставляющего замирать сердце стука.