Глава 8

Положив сумку на кровать, я сделала себе сэндвич. Через десять минут, когда половина бутерброда была съедена, я посмотрела на время на своем телефоне.

Фишер уезжал менее чем через пять минут. На своем мотоцикле. Я никогда не ездила на мотоцикле. Они были опасны, и мне пришлось бы держаться за его талию. Это была ужасная идея. У меня были дела. Кроссворды, которые нужно составить. Библейские отрывки, которые нужно было изучить до вечера среды, если я планировала посетить группу для одиноких. Там я могла найти хорошего парня, который не ругался бы и не делал замечаний.

Парня, который носил рубашку.

Парня ближе к моему возрасту.

Парня, которому было все равно, ношу я носки или нет.

Парня, который не ездил бы на мотоцикле.

Дав этим здравым мыслям улечься в голове, я выбросила остатки бутерброда в мусорное ведро, переоделась в джинсы, схватила рюкзак и помчалась к дому как раз в тот момент, когда Фишер начал выезжать с подъездной дорожки.

— Подожди!

Он остановился и поднял козырек своего шлема. Я понятия не имела, можно ли по-настоящему испытать оргазм, просто глядя на парня. Это казалось маловероятным. Мифом. Но... Фишер в джинсах, черных кожаных ботинках, куртке и черных перчатках заставил меня почувствовать легкое головокружение, когда что-то между животом и грудью защекотало меня самым незнакомым образом. Я представила, что это то же самое, что чувствовать себя после бокала вина или, может быть, под кайфом. Не то чтобы я когда-нибудь узнала бы об этом. Я твердо придерживалась политики «нет наркотикам» по многим причинам, но в основном из-за моей мамы.

Он ничего не сказал, как будто я должна была прочитать его мысли, но на самом деле я просила его прочитать мои. Это было бы неловко до невозможности.

— Я бы хотела прокатиться с тобой.

Он заставил меня корчиться от молчания в течение нескольких секунд, прежде чем заглушить двигатель и снять шлем.

— Следуй за мной.

За считанные дни я влюбилась в мужчину, который был старше меня на десять лет. Я последовал за Фишером Мэнном в его гараж, но я бы последовал за ним с края горы. Вот какой эффект произвел на меня «Дьявол в поясе с инструментами». Я очень надеялась, что вся эта история с «однажды спасенный - навсегда спасенный» была правдой, потому что была большая вероятность того, что мне понадобится это безусловное спасение.

— Это женский размер. — Он натянул шлем на мою голову и закрепил его под подбородком.

— Для всех твоих женщин? — я попыталась притвориться безразличной, но мое лицо было слишком выразительным, чтобы кто-то поверил, что в этот момент я могу быть безразличной или спокойной.

— Да, для моего гарема. — Повернувшись к шкафу, он достал кожаную куртку, похожую на его. — У тебя длинные руки, поэтому она может быть тебе маловата. Лучше что-то, чем ничего.

— Длинные руки? Нет у меня никаких длинных рук. — Я просунула руки в куртку, пока он придерживал ее для меня. Пока он застегивал куртку, я потянула за манжеты рукавов.

Фишер ухмыльнулся. Да, рукава были немного коротковаты.

— Ничего страшного. Ноги у тебя тоже длинные. И парни не обратят внимания на твои руки-осьминоги, потому что будут отвлечены ярдами стройных ножек.

— Я не жираф.

— Я этого не говорил. — Он направился к своему мотоциклу, и я последовала за ним... к его мотоциклу... вместо края скалы.

Он забрался на свой мотоцикл, и то чувство, которое простиралось от ямки моего живота до центра груди, вернулось, только сильнее, когда он помог мне забраться следом за ним. Когда он протянул руку и схватил меня за задницу, притягивая ближе к себе, я чуть не умерла. Это было самое запретное чувство, которое я когда-либо испытывала. Я понимала, насколько безумным это показалось бы любому другому человеку, но на самом деле я была девушкой, которая последние три года средней школы жила с бабушкой и дедушкой, посещая христианскую академию.

— Рори никогда не должна узнать, — сказала я.

— Держись, — ответил Фишер.

Я обвила руками его талию, стараясь не прижимать руки к его животу или грудь к его спине.

— Держись так, будто от этого зависит твоя жизнь... потому что это так.

Я сильнее сжала хватку. И через две секунды он включил передачу на мотоцикле, и мы помчались по улице. Это было нереально.

Я на заднем сиденье мотоцикла, держась за самого сексуального мужчину, которого я когда-либо видела.

Мое сердце в горле.

Семена возможностей прорастали в моей голове.

Это было похоже на альтернативную вселенную, где моя мама не попала в тюрьму. Мой отец не умер. И я никогда не покидала Небраску и государственную школу со всеми своими друзьями. Я была дерзкой, и флирт с озорством был моей единственной целью. Церковь была ритуалом, чем-то второстепенным. И Бог, которому я поклонялась, был не тем, кого стоило бояться. Я была... нормальной.

Я сеяла дикий овес. (Если в откровенном разговоре Ваш англоговорящий собеседник признался, что когда-то ранее он sowed his wild oats, то есть «рассевал свой дикий овес», не принимайте это за еще одно странное увлечение англичан. Ведь это выражение обозначает, что когда-то в юности ему случалось совершать глупые и сумасбродные поступки.)

А моей реальностью была любая мечта, за которой я осмеливалась гнаться.

Фишер прокатил меня через город. Я ожидала, что он вернется домой, но он этого не сделал. Он вез меня по извилистым дорогам в горы - крутые подъемы и американские горки, спускающиеся с холмов - на безумной скорости. Мы проносились мимо машин, виляя из одной полосы в другую. Рори умерла бы, если бы увидела своего единственного ребенка на заднем сиденье мотоцикла Фишера, летящего по все более крутому рельефу горного шоссе.

— Ююю-хууу! — я дала волю своим легким, когда мы ехали по туннелю Эйзенхауэра.

Рука Фишера на несколько секунд оставила руль и прижалась к моей ноге, мягко сжав ее. Мои руки крепко обхватили его. Мы ехали и ехали. Моя задница онемела. В конце концов, он остановился на живописной остановке. Мои ноги тоже онемели, когда я, ковыляя, слезла с мотоцикла и отстегнула шлем.

— Если тебе понравится экскурсия..., — он взял у меня шлем, — Не забудь оставить отзыв на Yelp.

Я хихикнула.

— Это что, подработка? Здесь я почувствовала себя особенной. — Я приблизилась к ограждению каньона, заполненному деревьями на многие мили. Вид... просто нет слов. — Держу пари, для тебя это ничего не значит.

— Вид? — спросил он.

Конечно, вид. Что, по его мнению, я имела в виду? Бросив на него быстрый взгляд из-за плеча, я кивнула.

— Да, вид.

— Я думаю, есть вещи, которые должны вызывать трепет всю жизнь. Горы. Океаны. Радуги. Падающие звезды. Первые поцелуи.

Десять лет. Между нами было десять лет. И он признал, что пятьдесят процентов всего, что выходило из его уст, не заслуживало доверия. Первые поцелуи... он приманивал меня. Я удивилась, что он не сказал о единорогах.

— У меня скудные воспоминания, — сказала я. — Не то что у моих друзей, которые отдыхали каждое лето. Поездки в Дисней. Ки Вест. Большой Каньон. Мои важные моменты были связаны с ссорами родителей. Моя мама уходила из нашего дома в наручниках. День, когда ее осудили. Мой отец не хотел, чтобы я была там, но я умоляла его. Я сказала ему, что никогда не прощу его, если он не пустит меня с ним. Она прошептала одними губами «Я люблю тебя», когда ее уводили. Я помню, как отец сказал мне отпустить ее. Он сказал, что она потеряла привилегию быть моей мамой, потому что выбрала неправильный путь. Он сказал, что она должна была любить меня больше. И иногда... я верила ему. Потом он умер. Еще одно воспоминание, занимающее так много места в моей голове. Так что это... — я кивнула в сторону вида — ...это отличная фотография, чтобы прикрепить ее поверх других фотографий, от которых у меня не захватывает дух.

Несколько минут Фишер ничего не отвечал. Я уверена, что для него все это звучало безумно. Для меня это звучало безумно, но я не могла закатить глаза и позволить этому быть чьей-то жалкой жизнью.

— Ты заслуживаешь того, чтобы у тебя перехватывало дыхание... каждый день.

Это. Эти десять слов. Они обхватили мое сердце, как липкие пальцы с арахисовым маслом и желе.

Чистые.

Невинные.

Незабываемые.

Совершенные.

— Что ж... — я продолжала смотреть на перьевой зеленый холст, — ...миссия выполнена.

— Хочешь, я тебя сфотографирую? — спросил он, доставая из кармана телефон.

— Хорошо. — Я прикусила нижнюю губу, чтобы скрыть свой истинный уровень головокружения.

— Скажи: «Прости, Рори».

Я засмеялась.

— Прости, Рори.

Он изучал экран своего телефона.

— Отлично. Я отправлю их тебе по облаку, когда мы вернемся домой.

— Хочешь, я тебя сфотографирую?

Он усмехнулся.

— Не стоит. У меня их уже не меньше миллиона.

Я наклонила голову и сморщила нос.

— Да, но не со мной.

Что-то похожее на искреннюю улыбку изогнуло его губы.

— Это правда. — Он встал рядом со мной, обхватив одной рукой мою талию, притягивая меня ближе, в то время как он протянул другую руку с телефоном и сделал селфи со мной.

Это было то, что я хотела, чтобы он мне прислал. Это были не только горы, это был он, мотоцикл, ощущение (хотя и глупое), что я - женщина, наслаждающаяся идеальным воскресным днем с мужчиной. Обнаженным рыбаком.

По дороге домой мы остановились в Айдахо-Спрингс, старом шахтерском городке, чтобы отведать пиццу в Beau Jo's. Не просто пиццу. Нет. Толстый пшеничный корж с большим количеством начинки. И мы обмакнули концы коржа в мед. Это взорвало мой мозг.

Он взорвал мне мозг.

Фишер рассказал мне о своей семье. О двух старших сестрах и младшем брате. О его любви к конструированию, которая началась в раннем возрасте. А в старших классах он был звездой среди спортсменов. Он был чемпионом штата. Его тренеры думали, что он будет учиться в колледже, чтобы заниматься чем-то - баскетболом, бейсболом, легкой атлетикой. Но он не любил ничего из этого так, как любил свой пояс с инструментами и запах свежесрубленных пиломатериалов.