Мой отец стал жутко неподвижным. Когда его взгляд переместился на меня, ярость в его глазах лишила его всякой человечности. Мой тошнотворный желудок теперь гневно бурлил, опасно давя на горло.

Забыв о выпивке, отец направился ко мне.

— Ничего не случилось, но я подумал, что ты должен знать. Вот и все, — добавил Санте, как будто внезапный приступ совести заставил его отступить.

Отец полностью проигнорировал его. Когда он подошел достаточно близко, чтобы возвышаться надо мной, он ударил быстро, как змея, схватив меня за запястье и рывком поставив на ноги. — Ты позволила ему дотронуться до тебя? — Раздраженные брызги усеяли мое лицо, на лбу отца вздулись вены. Он был так зол, как я никогда его не видела, и это меня пугало.

Я бешено затрясла головой, кости в моем запястье кричали в агонии, когда он сжимал их вместе.

— Это все, что мне нужно, это чтобы ты все испортила, позволив ему трахнуть тебя перед свадьбой, дав ему повод отказаться.

И снова все, что я могла сделать, это покачать головой и молиться, чтобы он мне поверил.

— Никогда больше не делай этого дерьма, слышишь меня? — Он прижался своей щекой к моей, его следующие слова предназначались только для моих ушей. — Если ты облажаешься, это не будет быстро, как с твоей матерью. Я заставлю тебя пожалеть, что ты вообще родилась. — Он отступил назад, и безумная ярость в его черном взгляде закрепила его убийственное обещание.

Я кивнула сквозь наполненные слезами глаза и отпрянула от него, потребность убежать терзала каждую мою жилку. Наконец он сдался.

Я бросилась вон из комнаты, пропуская по пути Санте, не в силах посмотреть ему в лицо. Я знала, что мое разочарование и обида проступят наружу, но я также знала, что он ни в чем не виноват. Он был всего лишь мальчиком, каким бы мужественным он сейчас не выглядел. Пешка в садистских играх нашего отца.

Когда я была младше, я думала, что ненавижу этого человека за то, что он никогда не присутствовал при этом, но я даже не знала, что такое ненависть. Теперь я близко познакомилась с этим чувством. Ненависть проложила палящую дорожку по моим венам и разорвала меня изнутри. Фаусто Манчини был ядом, решившим уничтожить меня, так или иначе.