Мне потребовалось несколько долгих минут, чтобы осесть под его успокаивающими руками, одна из которых гладила мое бедро, а другая — струившиеся по спине волосы. Гулкую стеклянную террасу наполнял только звук его хриплого дыхания и мои икающие, затихающие крики.

Я уставилась невидящим взглядом на виднеющуюся под водой мозаичную плитку, пытаясь вытащить свой разум из глубин возбуждающих синапсов моего тела. Вздрогнув, я пришла в себя, разум прояснился, мысли стали такими же ясными, как и эти крошечные мозаики, которыми было выложено дно пруда.

— Боже мой, — прошептала я, опустив голову, от чего волосы прикрыли мое лицо.

Мой позор.

Я почти испытала оргазм от того, что Тирнан меня отшлепал.

Чертовой бамбуковой палкой, как какую-то извращенную, бесстыдную шлюху.

Без самолюбия.

Без фамилии Бельканте, без гордой, благородной крови Константин.

Стыд затуманил мне глаза, как холодная вода, заструился по моим дымящимся венам, и мне захотелось плакать по разным причинам.

Тирнан, похоже, почувствовал произошедшую во мне перемену и молча отошел, чтобы дать пространство.

Я мгновенно выпрямилась, затем поморщилась от ярко вспыхнувшей боли в ягодицах, уступившей место тупой боли в мышцах, которые слишком долго находились в напряжении. Я не могла смотреть на Тирнана. Все во мне отталкивало его, потому что это сделал со мной он.

Во мне было желание давать, я давно это знала, эта острая жажда чего-то грубого и неправильного.

Но он из меня это выбил.

И я была чертовски напугана тем, что теперь, когда эта ненормальная вещь во мне увидела свет, я не смогу снова ее утихомирить.

Особенно рядом с ним.

— Ты чудовище, — прохрипела я, потому что он и был чудовищем, и в этот момент я ненавидела его всем своим существом, как никогда раньше.

Тирнан позволил мне развернуться и неуклюже пройти сквозь ведущую к двери растительность.

Только когда я оказалась в глубине его запертых в неволе джунглей, меня окликнул грубый, как гравий, голос Тирнана.

— Продолжишь нарушать мои правила, малышка, я продолжу придумывать оригинальные наказания.

Что касается угроз, эта ему удалась лучше всех.

*     *     *

В тот же вечер, после того, как я постаралась смыть с себя этот позор, прочитала Брэндо комикс «Железный человек» (причем Эзра все это время активно жестикулировал, потому что Брэндо хотел выучить американский язык жестов) и закончила домашнее задание, в мою дверь постучали.

Когда я открыла, за ней стоял Уолкотт, держа поднос с чайником и маленькой накрытой корзинкой.

— Что это? — спросила я истерзанным стонами и слезами голосом.

Лицо Уолкотта было испещрено глубокими шрамами, но я не думаю, что когда-либо видела более добрые глаза. Он слегка улыбнулся, передал мне поднос, а затем протянув руку, сжал мое запястье и повернул обратно в коридор.

Когда я поставила поднос на кровать и осторожно усадила свою горящую задницу на прохладные шелковые простыни, то увидела содержимое подноса.

Мятный чай, банан, новая бутылочка с алоэ вера и антибактериальной мазью, бинт и пакет со льдом.

«Смажь антибактериальной мазью татуировку и забинтуй. Алоэ и лед — для ягодиц. Надеюсь, каждый раз, когда она будет болеть, ты будешь думать обо мне».

—TM

Я откинулась на подушки и уставилась на висящий надо мной балдахин, пытаясь понять зверя, который избил меня, возбудил, а потом прислал мне какой-то хренов набор по уходу, чтобы вылечить меня после своего приступа ярости.

Как и хаотическая смесь болезненного удовольствия, которую он из меня выжал, Тирнан становился опасным искушением, и у меня оставалось все меньше и меньше уверенности, что я смогу его избежать.