Глава 22

3 месяца и 2 недели назад

Маверик

Следующие несколько дней пролетают в тумане соболезнований, запеканок и слез. Очевидно, похороны у моих родителей были полностью спланированы и оплачены, поэтому наши решения о музыке, местах захоронения, гробах и даже чтении на мессе были минимальными. Франклин Пэрриш, директор похоронного бюро «Пэрриш, Пэрриш, Вайневски и Биллингс», старый одноклассник моего отца. Он позаботился о мельчайших деталях для нас с состраданием и сочувствием. Честно говоря, не понимаю, как можно быть эмоционально не разбитым, изо дня в день сталкиваясь со смертью и горем. Нужна особая душа, чтобы помогать другим пережить самое худшее время в их жизни, сохраняя при этом свою собственную нетронутой.

Кэл был настоящей скалой. Я бы не справилась с этим без него. Он был со мной каждую секунду каждого дня, никогда не покидая. Я решила остаться в родительском доме вместе с матерью. Он настоял на том, чтобы остаться со мной. Она была в отчаянии, совершенно не справляясь со смертью человека, с которым провела последние сорок три года. Мне бы хотелось, чтобы она проявила свою любовь к нему при жизни так же сильно, как и после смерти.

Но Кэл заботился не только обо мне, но и о моей матери, как о своей собственной. Он убедился, что она поела и встала с постели. Отвез ее в похоронное бюро. Помог выбрать костюм, который мой отец наденет для места своего последнего упокоения.

И я? Он обнимал меня, когда я плакала по ночам, пока не засыпала. Помогал мыться мне утром, в тот день, когда мы в последний раз прощались с моим отцом, и я упала в лужу на кафельном полу душевой и безудержно разрыдалась. Он одел меня, когда все, что я могла сделать, это пялиться на эти черные вещи, как будто, если надену их, то буду той, кто вместо отца окажется в земле.

Но я пережила поездку на машине в похоронное бюро. Успела на мессу в церкви Святой Бернадетты. Выдержала, стоя у могилы, и ушла на дрожащих ногах, зная, что, как только все уйдут, они опустят останки моего отца и засыплют его землей.

Теперь я здесь, на обязательном обеде, где люди обмениваются историями о жизни моего отца, а затем переходят к своим собственным, когда выходят за дверь. Болтовня в этом маленьком пространстве, которое переполнено до отказа, почти оглушительна. Я хочу быть где-нибудь еще. Хочу перемотать время назад на несколько дней, когда мы с папой пили пиво, и я рассказывала ему историю о ячменной шипучке. Он смеялся. А затем расспросил, как идут дела в моем бизнесе, в кои-то веки, не придавая значения моему выбору.

Я вспоминаю тот разговор. Это было приятно. Легко. Я чувствовала себя связанной с ним больше, чем когда-либо с детства. Мой отец ни в коем случае не был эмоциональным человеком, но его переполняли необузданные чувства, когда он сказал мне: «Я люблю тебя, Сердечко. Больше, чем ты думаешь. Как и твоя мать. Просто мы не всегда это хорошо показываем».

Я прокручивала этот разговор, наш последний, сто раз за последние шесть дней. Как будто он знал, что наше время истекло.

— Как поживаешь, Маврикки? — я чувствую руку на своем плече и поднимаю лицо вверх, радуясь возможности хоть ненадолго выбраться из собственной головы. Уголок моего рта пытается приподняться, но мышцы не слушаются.

— Почему у нас пятнадцать банок с маршмеллоу и ни одного салата? Папа ненавидел зефир.

Мэри-Лу хватает пустой стул рядом со мной, ножки непристойно громко шаркают по полу, когда она выдергивает его. Затем плюхается на стул, наклоняется вперед, подперев подбородок ладонью, и спрашивает:

— Хочешь салат? Потому что, если ты хочешь, я приготовлю для тебя самый большой, самый крутой и самый лучший салат на планете.

Теперь улыбка появляется. Едва заметная, но она есть.

— Ты бы сделала это, не так ли?

— Чертовски верно.

Я отодвигаю тарелку с едой, в которой только ковырялась, а не ела.

— Я не могу.

— Знаю. — Она хватает меня за руку и не отпускает. — Я знаю.

Я окидываю взглядом толпу. Здесь так много людей, думаю, что весь город закрылся в знак траура. Мне наплевать на большинство из них. Половина все равно здесь только для того, чтобы их увидели. Нельзя сказать, что Ричард ДеСото был самым легким человеком, с которым можно было поладить.

Мое внимание переключается на Джиллиан в другом конце комнаты. Обычно будучи в центре внимания, она забилась в угол сама по себе. Выглядит грустной, потерянной и одинокой. Она бледная и похудела. Одежда беспорядочно свисает с ее тонких, хрупких костей.

Интересно, что меньше размера 0? Может быть, -1?

Я так далека от этого числа, что, честно говоря, понятия не имею.

— Мне даже немного жаль ее, — неожиданно объявляет Мэри-Лу. Она страстно ненавидит мою сестру, и сочувствие — это последнее чувство, которое она когда-либо испытывала к ней. Но прямо сейчас, я думаю, ей это нужно.

— Мне тоже. Она очень тяжело это переживает. — Джилли полностью отдалилась от всех с тех пор, как умер папа. Это само по себе меня не удивляет. Смерть либо связывает, либо разрушает семью. Что меня действительно удивляет, так это то, как на расстоянии вытянутой руки она держит Киллиана. Она спит в своей старой спальне дальше по коридору от нас. И отказывается позволить ему остаться. Она отказывается разговаривать с ним, когда он звонит или заходит. Она даже не хотела, чтобы он был рядом с ней сегодня, но он настоял на своем и сказал ей, чтобы она перестала вести себя как чертова избалованная девчонка. Думаю, каждый справляется с горем по-разному, но все это просто невероятно.

— Ты видела Кэла? Больше не могу терпеть это притворство. Я просто хочу пойти домой, принять ванну и выпить бутылку вина. — Спать в своей постели, в безопасносных объятиях моего мужа. Я полностью опустошена. Думаю, сначала мне стоит найти Киллиана и попросить его переночевать у мамы. Мне все равно, если Джилли будет протестовать. Она явно не в той форме, чтобы заботиться о ком-либо, включая саму себя.

— Не видела. Хочешь, чтобы я его нашла?

— Нет. — Я надеваю на опухшие ноги черные каблуки и поднимаю свое усталое тело.

Ее губы складываются в грустную улыбку.

— Позвонишь, если тебе что-нибудь понадобится?

— Ты же знаешь, что позвоню.

— Не беспокойся о пекарне, Мавс. У меня все под контролем.

— Спасибо, — это все, что я могу выдавить. Мы закрыты всю неделю. Мэри-Лу настояла, чтобы мы открылись завтра, и что она обо всем позаботится. Я согласилась, зная, что так, наверное, будет лучше всего. Понятия не имею, когда вернусь, но точно не завтра.

Я отправляюсь на поиски своего мужа, оставляя свою лучшую девочку позади. Направляюсь прямиком к Арни и Айлиш, прося их убедиться, что моя мама вернется домой. Они с готовностью соглашаются. Я нахожу свою мать. Говорю ей «до свидания» и что первым делом приеду завтра утром.

Мне требуется еще пятнадцать минут, чтобы пробиться сквозь толпу, потому что меня все время останавливают. Я не замечаю ни Кэла, ни Киллиана. Хожу по коридорам, даже заглядываю в мужской туалет. Ничего.

Открываю наружные двери, и прохладный мартовский воздух ударяет мне прямо в лицо. Я пользуюсь моментом, чтобы втянуть это в себя и прочистить голову. Затем осматриваю парковку, замечая нескольких людей, слоняющихся вокруг, но не вижу никаких признаков мальчиков Шепард. Я как раз собираюсь вернуться внутрь, когда из-за угла доносится низкий сердитый рев Киллиана. Мои волосы встают дыбом, когда я подхожу к краю, бесстыдно подслушивая.

Но как только я добираюсь до кирпичного угла, Кэл облетает его и врезается в меня, чуть не сбивая с ног. Он тяжело дышит. Его лицо свекольно-красное. Глаза яркие и дикие. Он явно взбешен.

— Что случилось?

Схватив меня медвежьей хваткой, он выдавливает из меня воздух.

— Ничего. Мне жаль, что я оставил тебя так надолго. Ты в порядке?

Мои глаза поднимаются над плечом Кэла и останавливаются прямо на тех, которые напоминают мне о долгих осенних днях, когда мы сгребали кучи листьев и прыгали в них.

— Могу сказать, что ты расстроен. — Не уверена, с каким из братьев Шепард я сейчас разговариваю.

Киллиан — копия Кэла.

Неужели они не могут поладить хотя бы один гребаный день?

Кэл губами находит мою шею и просто прижимает их, позволяя им оставаться, пока он вдыхает меня. Глаза Киллиана вспыхивают безошибочной ревностью.

— Ты готова идти? — бормочет он мне в шею.

Я просто киваю, мой взгляд не в состоянии порвать с моим прошлым.

Кэл отпускает меня, но тут же кладет свою руку в мою и идет к парковке, даже не обращая внимания на Киллиана.

Мы уже в добрых двадцати шагах, когда я вспоминаю.

— Подожди, — говорю я, вырываясь из его объятий. Я бросаюсь к Киллиану и останавливаюсь, вероятно, слишком близко. Я чувствую, как взгляд моего мужа впивается в нас. — Мне нужно, чтобы ты остался в доме сегодня вечером. Присмотрел за мамой.

— Ты собираешься домой?

— Да. Мне нужен перерыв.

— Ты как? Держишься? — он спрашивает с такой заботой, что у меня на глаза наворачиваются слезы. Он поднимает руку, но опускает ее обратно за секунду до того, как касается меня. Я вздрагиваю, когда кончик пальца задевает мою руку на спуске. Прикусываю губу, чтобы остановить жжение, опаляющее как тысяча солнц за моими веками.

Кивок — это все, что я могу сделать.

Киллиан на мгновение опускает взгляд на свои ноги.

— Хорошо. Конечно. Что-нибудь еще?

Я качаю головой и начинаю отворачиваться, но потом делаю кое-что совершенно бескорыстное. Я оборачиваюсь и говорю ему.

— Да, есть еще кое-что.

— Что угодно. Только скажи.

Глядя ему в глаза, я понимаю, как сильно он все еще любит меня. Это есть, и это прекрасно, но в то же время болезненно. Но смерть заставляет вас пересмотреть свою собственную жизнь. Ваш выбор. Ваше будущее. Я знаю. Занимаюсь этим уже несколько дней и всегда прихожу к одному и тому же выводу: я там, где должна быть. Затем я делаю глубокий вдох и требую: