2

ЛУКА

Я все еще нахожусь в своем офисе, когда раздается сигнал тревоги, сообщающий мне, что Софии больше нет в квартире. Тот дорогой бриллиантовый браслет, который я подарил ей, был потому, что я хотел сделать для нее что-то приятное. В момент, который, как я полагаю, был проявлением слабости, мне захотелось подарить ей что-нибудь красивое. Но это был и практичный подарок.

В одну из маргариток встроен трекер, подключенный к моему телефону, чтобы предупредить меня, если она покинет пентхаус. Проблема в том, что я просто так получилось, что отошел от своего телефона в тот момент, когда он зазвонил. К тому времени, когда я возвращаюсь к своему столу и вижу предупреждение на экране, маленькая точка на карте, обозначающая Софию, находится в соборе Святого Патрика.

— Блядь! — Я выкрикиваю это слово в пустую комнату, хватаю свой телефон и направляюсь прямиком к двери, отправляя сообщение своему водителю, чтобы он встретил меня у обочины, пока я спешу к лифту. Если его там не будет к тому времени, когда я выйду на улицу, я возьму такси, а я никогда в жизни не брал такси.

Но я не собираюсь терять ни секунды, добираясь до Софии.

Какого хрена она покинула пентхаус? Я внутренне бушую, моя кровь закипает все сильнее с каждым моим шагом. Почему она, блядь, не может просто следовать инструкциям хоть раз в своей гребаной жизни? Я до смерти устал от попыток сохранить ей жизнь, от того, что она борется со мной на каждом шагу, сводя меня с ума своими аргументами и бунтарством, и от этого гребаного тела, от одной мысли о котором у меня встает.

Я не могу придумать ни одной причины, по которой она могла бы пойти в собор, но я уверен, что у нее есть одна, глупая, конечно, но причина. И мне чертовски не хочется об этом думать, мрачно думаю я. Если мне нужно угадать, я бы сказал, что она сбежала из-за того, что я сделал прошлой ночью, из-за того, как я трахнул ее, все еще в крови на моей рубашке, и использовал ее как любовницу, на самом деле даже не так. Шлюху, как шлюху. Я никогда не платил за секс, но, полагаю, примерно так все и происходит. Я трахал ее так, словно она ничего для меня не значит, и это должно было достичь одной цели, заставить ее поверить, что она ничего не значит, чтобы она была достаточно напугана, чтобы слушать меня и выполнять приказы. Но, очевидно, это имело неприятные последствия и сделало ее достаточно безрассудной, чтобы вместо этого сбежать. Что, черт возьми, мне с ней делать? Я хочу ударить кого-нибудь, не ее, конечно, я бы никогда не поднял на нее руку каким-либо иным способом, кроме сексуального, но, может быть, кого-нибудь из охранников, кто был слишком занят, подливая себе кофе или дроча свой член, чтобы заметить, что моя гребаная жена убегает. Я собираюсь уволить их всех до единого, сердито думаю я, когда в поле зрения появляется церковь. А еще лучше, я точно выясню, кто был на дежурстве, когда София спускалась в ебучем лифте. Я позабочусь о том, чтобы он больше никогда ничего не увидел, поскольку ясно, что его глаза ему ни к чему.

Когда я выхожу из машины, дождь все еще идет, скатываясь по жестким простыням, которые оставили лужи у обочины, забрызгивая мои лодыжки, пропитывая подол брюк. Я едва замечаю, как поднимаюсь по ступенькам к дверям церкви. Мой пульс учащается в предчувствии опасности, когда я вижу, что дверь приоткрыта, а тусклый свет изнутри льется на ступеньки. Моя рука автоматически тянется к пистолету за спиной, держа его перед собой, когда я вхожу в неф и медленно иду по главному проходу.

Сначала мне кажется, что там пусто, но потом я вижу сгорбленную фигуру в передней части скамей. Кровь на полу, гротескно забрызгавшая белый пол и окрасившая край дорожки для прохода в грязно-коричневый цвет.

— Отец Донахью? — Я выкрикиваю его имя, осторожно спускаясь вниз, мой пистолет все еще наготове, и я оглядываюсь в поисках кого-нибудь еще, кто, возможно, все еще задержался. — Что здесь произошло?

Священник медленно поворачивается, и я вижу глубокую рану у него на затылке, из которой все еще сочится кровь. На лбу и переносице у него багровый кровоподтек, который медленно расползается. К завтрашнему дню у него будет по крайней мере один синяк под глазом.

— Кто-то проник в церковь, — тихо говорит отец Донахью, и я слышу стыд в его голосе. Он медленно встает, делая осторожные шаги в мою сторону.

— Не нужно вставать отец. У тебя такой вид, будто ты можешь упасть в любую секунду. Кто проник в церковь?

— Я не знаю, — признается священник. — Я не видел и не слышал их, пока они не ударили меня. Удар по затылку, как ты можешь видеть. — Его пальцы осторожно прикасаются к затылку, не осмеливаясь подняться выше, к ране.

— Тебе нужно поехать в больницу. — Я прищуриваюсь, глядя на него. — Я знаю, что София была здесь. Так скажи мне правду, отец. Где она?

— Я не знаю, — говорит отец Донахью, быстро заговаривая, когда видит выражение моего лица. — Это правда, Лука, клянусь Пресвятой Богородицей. Когда я очнулся, Софии уже не было. Кто бы ни вломился, они, должно быть, забрали ее. — Он внимательно смотрит на меня. — Как ты думаешь, это Братва?

— Откуда, черт возьми, мне знать? — Я огрызаюсь. — Они вообще не разговаривали? Ты ничего не видел и не слышал?

— Нет.

— Братва наиболее вероятные виновники. — Я вытираю рот одной рукой, убирая пистолет в кобуру, и направляюсь к священнику. — Ну, поскольку ты ничего не можешь сказать мне о том, кто похитил мою жену, может быть, ты расскажешь мне что-нибудь еще, отец. — Я делаю угрожающий шаг к нему, чувствуя, как во мне снова закипает ярость, горячая и немедленная. — Почему София приходила к тебе?

— Ты знаешь, что я не могу сказать тебе этого, Лука. — Отец Донахью поднимает руки, качает головой и делает шаг назад. — Печать исповедальни…

— Мне наплевать на исповедь. — Мои губы сжимаются, превращаясь в плотную линию, а рука так и чешется достать пистолет. Но даже я бы не стал стрелять в священника. У меня нет особой надежды на рай, но я бы предпочел, чтобы в моем конкретном круге ада было не слишком тепло.

Тем не менее, искушение существует.

— Лука, я не могу тебе сказать. Я не буду. — Твердо говорит священник. — Ты можешь делать все, что тебе заблагорассудится, но я серьезно отношусь к своим клятвам и святости этого места, в котором ты находишься. Эта церковь, святилище, и София пришла ко мне именно за этим. Я не нарушу эту уверенность.

— Убежище от кого именно?

Отец Донахью бросает на меня печальный взгляд, и я вижу разочарование, написанное на его лице. Разочарование во мне. Честно говоря, это ранит сильнее, чем следовало бы. Есть определенная низость, которой ты должен достичь, чтобы разочаровать священника, который побрызгал тебе водой на лоб, пока ты вопил достаточно громко, чтобы заполнить всю церковь, который положил тебе на язык облатку для первого причастия, услышал, как ты произнес имя своего святого, принял твою первую исповедь. Священник, который слышал, как ты бормотал о своих подростковых недостатках с другой стороны экрана, признаваясь в сиськах, которые ты ласкал, и в тех, которые ты не ласкал, но хотел, в конфетах, которые ты украл, хотя тебе это было не нужно, и во лжи, которую ты сказал своим родителям. Эти признания всегда приходилось вытягивать из меня. Даже в детстве я был Лукой Романо, которого воспитывали, чтобы он кем-то стал. Воспитанный, чтобы быть богатым, могущественным, чтобы ему никогда не говорили "нет".

По правде говоря, я думаю, что человек, стоящий передо мной, единственный, кто когда-либо это делал, и единственный, кому это могло сойти с рук. Но это только еще больше выводит меня из себя.

— Мужчина, от которого сбежала София, это не тот мужчина, которым являешься ты, Лука. — Отец Донахью опускается на скамью, его руки слегка дрожат из-за травм. — Я верю в это. И я сказал ей то же самое. Но она пришла ко мне за помощью, и я обещал ее отцу…

— Ее отец выжал из-за нее кучу гребаных обещаний, — рычу я. — Я бы хотел знать, кем был Джованни Ферретти, и как он заставлял всех выполнять его гребаные приказы. Даже меня. Я пытался обезопасить Софию. Я женился на ней, я переспал с ней, я дал ей кров и свою защиту. Я спас ее от Витто, рискуя собой. И все же она все равно убежала от меня.

— И почему же, Лука? — Лицо отца Донахью бесстрастно, и еще один приступ ярости пробегает по мне, заставляя покраснеть.

— Я дам тебе еще один шанс, отец…

Затем мой телефон подает звуковой сигнал, предупреждая меня о том, что он снова поймал сигнал в браслете Софии. Мой пульс подскакивает к горлу, когда я приближаю мигающую точку, движущуюся по карте, и моя кровь снова стынет в жилах, когда я понимаю, куда ведет эта дорога. Я знаю этот маршрут. Я уже занимался этим раньше. В конце этой дороги есть конспиративная квартира, которую я охранял в прошлом, доставлял туда грузы, и угрожал там людям.

Это одна из конспиративных квартир Росси.

Росси похитил Софию.

Мой пульс гулко отдается в ушах, и я чувствую, как кровь приливает к моему лицу, окрашивая меня в красный цвет, когда я сжимаю кулак.

— Спасибо за все, отец, — выдавливаю я сквозь стиснутые зубы. — Тебе, наверное, следует обратиться в больницу из-за этой травмы. — Я замолкаю, свирепо глядя на него. — И этой.

Я сильно бью священника одним хорошо поставленным замахом, мой кулак попадает ему в челюсть и отбрасывает его назад. Он пытается сесть, но я бью его еще раз, достаточно сильно, чтобы вырубить его, и он без сознания падает на пол. Я встряхиваю рукой, морщась от боли, отдающейся в костяшках пальцев. Мне не следовало этого делать, я знаю это, но я просто ничего не мог с собой поделать. Это было слишком приятно. И, кроме того, я позвоню кому-нибудь, чтобы отвезли его в больницу, когда буду уходить. Прямо перед тем, как я пойду за своей женой.

И убью каждого, кто осмелился подумать, что сможет отнять ее у меня.