Как я могла не предвидеть этого? Может быть, он прав, я слишком требовательна? Где-то за десять лет совместной жизни наши отношения испортились, и я превратилась из жены в его собственность.

Я отворачиваюсь от окна, глаза щиплет, и погружаюсь в хрустящие хлопковые простыни. После того как отец умер, и я унаследовала скотобойню, каждая новая афера, о которой упоминал Сайлас, касалась моего бизнеса. Будь то пропуск сомнительного мяса через разделочный цех или кредиты под залог здания, я отказывалась.

Человек может вынести столько отказов, что потом сломается.

Неужели это все, что я когда-либо значила для Сайласа? Актив, который можно использовать в корыстных целях? Судя по восьмидесяти процентам от двух миллионов, которые он выручит с аукциона, я полагаю, ответ положительный.

Я поворачиваюсь на кровати лицом к двери, глаза горят. Не от слез, а от горького предательства. Жар разливается по горлу и проникает в нутро. Если мне удастся выбраться из этой передряги живой, я разорву Сайласа на куски и скормлю ему внутренности.

— Ублюдок.

Когда сквозь шторы пробиваются первые лучи солнца, мои веки тяжелеют. Я закрываю их и погружаюсь в сон. Конмак не может держать меня здесь вечно. Нужно подыграть ему в этой истории с ребенком, даже если придется заняться сексом. Что угодно, лишь бы найти выход и сбежать.

Спустя несколько часов маленький пальчик тыкает меня в щеку, после чего раздается детское хихиканье.

Приоткрыв глаз, я встречаюсь с зелеными глазами, обрамленными длинными ресницами. Они принадлежат маленькой девочке с черными волосами, заплетенные в хвост, перевязанный белым бантом.

Она отступает назад, показывая белое платье с пышной фатиновой юбкой, и закрывает рот одной рукой.

— Ты забыла позавтракать.

— Ох.

Мои глаза закрываются. Я уже собираюсь снова погрузиться в сон и отмахнуться от ее присутствия как от призрака или сна, как вдруг меня осеняет.

Лу Конмак купил меня за небольшое состояние.

Я - пленница в его хорошо охраняемом особняке.

В моей комнате маленькая девочка.

Я снова открываю глаза и вижу, что она наклонила голову и щурится.

— Ты в порядке?

— Кто ты? — пролепетала я.

— Гермиона.

— Что?

Она закрывает рот обеими руками.

— Я не ведьма, глупышка. Ты что, прочитала все книги?

У меня голова раскалывается, и я провожу рукой по глазам.

— Не совсем. Что ты здесь делаешь?

— Лу сказал...

Ее глаза расширяются, а рот образует маленькую букву «О». Я не успеваю спросить, в чем дело, она бросается ко мне и забирается под кровать.

Дверь распахивается, и входит Леда, держа в руках небольшой поднос с чайным сервизом, ее взгляд обегает всю комнату. Она останавливается на накрытых тарелках, стоящих на прикроватной тумбочке, и хмурится.

— Тебе не нравится диета? — спрашивает она.

— Эм... диета? — я сажусь. — Что вы имеете в виду?

— Консультант мистера Конмака по вопросам бесплодия рекомендовал тебе строгую диету, а также некоторые добавки, — она кивает в сторону завтрака. — Мне сказать им, что ты отказываешься от еды?

Консультант по бесплодию? Мой пустой желудок скручивается в узлы.

— Я только проснулась, — пробормотала я.

Она заходит в комнату, ставит чай и снимает крышку с одной из тарелок. Это огромная миска, наполненная кашей с черникой в собственном соку и чем-то странным.

— Что это за штука, похожая на лягушачью икру? — спрашиваю я.

— Семена чиа, — говорит она с четким произношением. — Очень рекомендуются для попыток зачать ребенка.

Я больше люблю кофе с тостами, но, учитывая мое положение, жаловаться не приходится. Леда ставит миску на мои колени, протягивает ложку и ждет.

Мой взгляд возвращается к подносу, где между тарелками лежит кусок пластика.

— Это тест на беременность?

— На овуляцию, — говорит она. — Ты знаешь, как им пользоваться?

— Пописать на палочку?

Она показывает жестом на мою тарелку.

— Тогда продолжай.

Я опускаю взгляд на еду и спрашиваю:

— Есть ли у меня возможность прогуляться на свежем воздухе?

— Придется спросить господина Конмака.

— Ох, — осторожно избегая семян чиа, я набираю ложку каши. Она более сытная и кремовая, чем большинство десертов, но я набиваю живот, чтобы поддержать силы.

Леда нависает надо мной, словно запоминает мои пищевые привычки, чтобы потом доложить начальству.

— А дети у него есть? — спрашиваю я.

Ее глаза сужаются.

— Почему ты спрашиваешь?

Я опускаю взгляд обратно на миску. Жизнь, связанная с преступным миром, научила меня никогда не ябедничать — даже на ребенка.

— Мне показалось, что я слышала голоса снаружи.

— Снаружи, говоришь?

— Да, — прохрипела я.

Леда поворачивается на пятках, выбегает из комнаты и закрывает дверь. Я отставляю чашку в сторону, сердце замирает от предвкушения, но она поворачивает ключ.

Откинувшись на изголовье кровати, я скрежещу зубами.

— Как-будто я могу далеко уйти без одежды.

В комнате воцаряется тишина. Я жду детского хихиканья, а затем маленького тела, выползающего из-под кровати.

— Гермиона? — спрашиваю я.

Когда она не отвечает, я сползаю с кровати и осматриваю пространство под ней. Там нет ничего, кроме пыли и темноты.

По комнате гуляет сквозняк, от которого кожа на спине покрывается мурашками.

— Гермиона? — снова зову я.

Ответа по-прежнему нет.

Я откидываюсь на спинку кровати и щипаю себя за переносицу. Маленькая девочка, которую я видела, не была призраком. Призрак не стал бы будить меня и напоминать о необходимости позавтракать. Привидение также не могло знать о книгах про Гарри Поттера.

Если только она не умерла где-то после конца девяностых.

Твою мать.

Когда я спросила, есть ли у Конмака дети, Леда выглядела странно. Что, если она знает о призраке маленькой девочки?

— Прекрати, — я хватаюсь за виски. — Призраки не прячутся под кроватями, когда слышат приближающиеся шаги. Они могут раствориться в воздухе.

Я зациклилась. В голове крутятся всякие безумные выводы, и я даже не могу обвинить себя в том, что схожу с ума. Наркотические пластыри, аукционы с людьми, серийные убийцы, непристойные предложения родить сыновей. За последние сорок восемь часов я повидала больше дикого дерьма, чем за всю свою жизнь.

Но все это неважно, потому что я не останусь. Мне нужно оставаться начеку, сфокусированной, собранной. Любопытство лижет мои внутренности, как пламя, но я гашу свое желание узнать, что происходит в этом доме.

Я перекидываю ноги через край кровати, не обращая внимания на начинающуюся головную боль, и иду к двери. Как и следовало ожидать, она заперта, но с моей стороны было бы нечестно не попробовать.

Пальто, которое мне дали в аукционном доме, исчезло, а единственное полотенце в ванной комнате слишком мало, чтобы обернуть его вокруг груди.

Все ящики в комнате пусты, кроме одного, в котором лежит ночная рубашка в стиле Мины Харкер⁹. Длинная, белая, викторианской эпохи, с высоким вырезом и длинными рукавами, она закрывает все тело женщины до тех пор, пока монстр не разорвет ее и не вонзит клыки в шею.

С этим зловещим образом в голове я встряхиваю её и принюхиваюсь к запаху. Сорочка либо совсем новая, либо свежевыстиранная. Ходить в ней все же лучше, чем голышом, поэтому я надеваю ее, объемная ткань скользит по моей обнаженной коже.

Я не самый большой любитель чтения, но знаю кучу готических историй, в которых женщина оказывается запертой в доме с загадочным хозяином.

Стану ли я, подобно героине романа «Ребекка»¹⁰, мучиться и доводить себя до самоубийства? Раскрою ли я мрачные тайны и чуть не погибну, как женщина из «Синей Бороды»¹¹? Или я обрету счастье, как Белль из «Красавицы и чудовища»¹²?