Но разве не в этом суть?

Разве я не это должна была сделать?

— Думаешь, мы не знаем о твоих дурацких испытаниях для новичков? — Парень — Эш, как они его называют, — скрещивает руки на груди, мышцы напрягаются.

Его правый бицепс покрыт татуировками.

— Это не... мы здесь, просто чтобы веселиться! Юх-ху-у, — восклицает одна из девушек. — Мы просто хотим хорошо провести время, как и все остальные! — Ей приходится практически кричать из задней части группы; здесь так громко, и становится все громче.

— Придумайте что-то получше, дамы, потому что это полная хрень.

Эм.

Хорошо.

Черт, как мне…

...исправить это?

Чувствую ответственность, как будто все это было моих рук дело. Я та, кто подошла к нему и спросила, не хочет ли он пойти со мной на свидание, и если он знал о розыгрыше, то знает, что я пригласила его, потому что он некрасивый.

Где та дыра, в которую я хочу заползти?

— Эш, не злись. Нам так жаль, она новенькая. Она не знала.

— Ты считаешь меня уродливым, да? — Его вопрос адресован мне, и несколько секунд я колеблюсь, пытаясь ответить.

Заикаюсь, как будто только учусь говорить.

— Н-нет! Нет! Я... я спешила и хотела поскорее это сделать, а тут появился ты и ты... нет . Нет, я так не думаю, я... мы...

Я говорю так, словно заискиваю. Так глупо.

Так незрело.

Это никак не помогает пригладить его взъерошенные перья.

Он сходит с ума, свирепо глядя на меня сверху вниз.

— Ты не приходишь в мой дом и не выставляешь меня болваном под моей собственной крышей.

Болваном?

Он звучит так по-британски — я хочу еще услышать, как он говорит.

— Это твоя крыша? — Я поворачиваю голову. — Вы все здесь живете? Здесь полный бардак.

Почему парни такие неряхи?

У всех глаза вылезают из орбит от моего дерзкого вопроса.

— Боже мой, Джорджия, нельзя просто спрашивать кого-то, живут ли они здесь. — Ронни отмахивается от меня, в ее голосе тридцать оттенков смущения, ее щеки пылают румянцем. — Нет, он здесь не живет. Он говорит риторически. — Ее взгляд снова встречается с его. — Нам очень жаль, Эш. Мы уйдем. Уже уходим. — Она хватает меня за запястье. — Пошли, Джорджи.

Меня вытаскивают из дома, спускают по ступенькам на лужайку, где мы собираемся на тротуаре.

— Что происходит? — выпаливаю я. — Я сделала именно то, что вы хотели. Почему вы все ведете себя так безумно?

— Потому что, Джорджия! Ты знаешь, кто это? У тебя есть какие-нибудь идеи? — Звучит так, будто она в чем-то меня обвиняет.

Закатываю глаза.

— Очевидно, что нет.

— Это Эшли. Драйден. Джонс.

Я молчу после ее высокопарного заявления.

— Я должна знать, кто это? — Затем: — Подожди... его фамилия пишется через дефис?

— Да, через дефис, — шипит она. — Ради бога, он британец. У них у всех так, если они богаты.

— Хорошо, но… почему ты злишься на меня? — Она выглядит более безумной, чем лиса в курятнике, что только еще больше сбивает меня с толку. — Ты сказала мне пойти и найти парня, который... который... — Я даже не могу произнести слово «уродливый».

— Уродливый.

— Я знаю, что мы тебе говорили, но ты не должна была выбирать его! — Она снова шипит, раздражаясь.

— Ронни, я не знаю, кто все эти люди. — Я использую свой самый успокаивающий голос. — Откуда, черт возьми, я должна была знать, что не стоит выбирать его — ты не дала мне посмотреть фотографии каких-либо парней, которые под запретом.

Я еще не начала свои занятия! Я бы не отличила Эшли Драйден-Джонса от дыры в стене класса химии.

— Это не эпизод «Холостяка», Джорджия — ты не получаешь стену с фотографиями для изучения! Тьфу! — Она вскидывает руки и уходит в противоположном направлении от того, откуда мы пришли, ее стайка последователей делает то, что они делают — следует за ней. — Это какой-то кошмар!

Это кажется немного драматичным, но весь этот вечер был таким с самого начала. И для протокола, в любом случае это была глупая идея — они практически взрослые женщины. Так что должны были знать, что подобный розыгрыш в конечном итоге приведет к неприятным последствиям.

Хорошая новость в том, что я не знаю этого парня и, вероятно, никогда больше его не увижу. Поэтому могу лежать в постели сегодня вечером, ненавидя себя за то, что поставила его в такое ужасное положение, но, по крайней мере, мне не придется смотреть ему в глаза, пока это делаю.

Фу, он выглядел шокированным и вроде как обиженным.

Я тащусь за своими товарищами по команде, замыкая тыл своими непрекращающимися вопросами.

— Может кто-нибудь, пожалуйста, объяснить, почему это так важно?

— Эш, типа, голубых кровей или что-то в этом роде.

Я не уверена, что понимаю ее. Они все действительно слишком остро реагируют на это.

— И какое это имеет отношение к чему-либо?

— Нас никогда не пригласят обратно в этот дом после сегодняшнего вечера, благодаря тебе! — Тамлин брызжет слюной, высокие каблуки яростно стучат по тротуару. Она спотыкается о трещину и чуть не падает. — Однажды, несколько лет назад, бейсбольный дом выгнал девушку за джокблокинг, и ее так и не пустили обратно внутрь.

Это звучит экстремально.

— Никогда?

— Ну... может быть, не никогда, но они забанили ее на несколько недель.

— За кокблокинг^[5]?

— Мы же так и сказали, верно?

Нет, они сказали «джокблокинг», что скорее всего выдуманное слово для описания кого-то, кто мешает качкам заниматься сексом. Должно быть, «джокблок» — это термин, который используют в Джок-Роу.

Мне совсем не нравятся эти девушки. Ни одна из них — они ведут себя как подлые девчонки из женского общества, а не спортсменки 1-го дивизиона с кодексом поведения и отношением «Я в команде», которое нужно поддерживать.

Они совсем не похожи на молодых женщин из команды, в которой я провела лучшие три с половиной года своей жизни, и я скучаю по дому, находясь здесь сегодня вечером, стоя в тени деревьев, окаймляющих улицу.

Слушая, как они высмеивают меня.

Не говоря больше ни слова, я поворачиваюсь и направляюсь в противоположном направлении, шагая на длинных ногах, которые привели меня сюда.