— Значит, когда ты сказал мне уходить, на самом деле ты не был уверен в том, что сможешь возродиться… — сказал Чу Ваньнин.
Взглянув в чуть прищуренные глаза человека напротив, Мо Жань сообразил, что сказал что-то не то, и невольно запаниковал. Слегка откашлявшись, он попытался сменить тему разговора:
— О, а эта рыба весьма недурна на вкус.
Но разве мог он так легко одрурачить Чу Ваньнина? Глядя на него в упор, он сказал:
— Если бы ты в итоге не смог вернуться, то, добравшись до горы Наньпин, я увидел бы все то же холодное мертвое тело.
Услышав его мрачный тон, Мо Жань не смог этого вынести и низко опустил голову. Закусив губу, он какое-то время молчал, прежде чем поднять голову и честно ответить:
— Да.
— …
— Я не хочу, чтобы ты умирал. Неважно, жив я или нет.
Глядя на покрасневшие уголки глаз Чу Ваньнина, было видно, что ему сейчас очень больно, но при этом он хотел скрыть это за злостью. Мо Жань протянул руку и, накрыв его ладонь, нежно потер ее.
В мерцающем свете фонаря он хрипло сказал:
— Я знал, что, возможно, лгу тебе, но даже если бы ты затаил обиду и винил меня за это, я все равно не мог просто смотреть, как ты умираешь.
После этих слов он вдруг закрыл глаза и его ресницы задрожали.
— Я уже видел это в двух жизнях.
Напряженная спина Чу Ваньнина медленно расслабилась, сжатые в кулак пальцы тоже постепенно потеряли свою силу, и только лишь уголки глаз оставались красными и немного влажными.
От котелка с кипящим на жаровне прозрачным супом поднимался ароматный пар. Среди праздничных огней и фейерверков с таким трудом отвоеванного грешного мира Мо Жань держал Чу Ваньнина за руку. Их пальцы переплелись.
— В то время я подумал, что если действительно проиграю, — сказал Мо Жань, — то я могу ждать тебя… десять лет, десятки лет, а если ты станешь небожителем, я смогу ждать сотни и тысячи лет.
— …
— Этот мир слишком хорош. Ваньнин, я не хочу, чтобы ты жертвовал собой ради меня.
Внезапно в кипящем котелке один из пузырей лопнул и несколько капель кипятка выплеснулись прямо на запястье Чу Ваньнина. Конечно, подобная мелочь не могла причинить ему особого вреда, но он рефлекторно отдернул свою руку и низко опустил голову.
После этого он почувствовал, что должен продемонстрировать больше выдержки, поэтому скрепя сердце снова поднял голову и в упор уставился на этого безрассудного бунтаря, который не мог отличить хорошее от плохого.
Мо Жаня весьма позабавили его действия:
— В чем дело? То глаз с меня не сводишь, то таращишься на стол.
Чу Ваньнин собирался что-то ответить, но в этот момент зазвенел вечерний колокол Пагоды Тунтянь. Спустившись с вершины Пика Сышэн, эхо этого звона прокатилось по ночному рынку городка Учан.
— Плохо дело.
Подсчитав часы, Чу Ваньнин слегка переменился в лице.
Пришло время чередования…
Он уставился на сидящего напротив мужчину. Заметив, что улыбавшийся Мо Жань вдруг закрыл глаза, он почувствовал тревогу…
С момента воскрешения Мо Жаня каждые три дня сознание Тасянь-Цзюня вновь занимало это тело на сутки и не уходило до глубокой ночи.
Вероятно, причиной этого явления стало то, что та нить разумной души, что оставалась в теле Тасянь-Цзюня, была слишком долго отделена от двух других разумных душ и семи животных духов, вследствии чего ей оказалось слишком трудно слиться с ними в единое сознание. Поэтому теперь, даже когда все души уже соединились, через определенные промежутки времени в полночный час[311.15] одна его личность сменялась на другую.
И впрямь, когда Мо Жань вновь открыл глаза, их блеск стал совсем иным.
Тасянь-Цзюнь медленно поднял голову. Несомненно, это был один и тот же человек и тело осталось тем же, но во всех его манерах и облике теперь не хватало праведности, зато появилось что-то опасное и злое с налетом искушающей сердце таинственности.
Тасянь-Цзюнь растянул свои чувственные губы в яркой и распутной ухмылке:
— Хм… три дня тебя не видел. Ваньнин, ты скучал по этому достопочтенному?
— …
Опустив взгляд, он увидел перед собой палочки для еды и тарелку с недоеденным супом. Бывший император мира смертных брезгливо обвел взглядом стоявшие прямо посреди улицы обшарпанные деревянные стулья и слишком маленький засаленный стол.
…Все эти вещи были привычной частью мира образцового наставника Мо, но для него…
— Эй, обслуга! Быстро метнулся к этому достопочтенному!
— Мо Жань, сядь!
Этот переполох привлек внимание других посетителей. Люди один за другим начали поворачивать головы, и вдруг кто-то воскликнул:
— О! Разве это не образцовый наставник Чу?
— Ого! А это не тот человек по фамилии Мо? Неужели господин бессмертный Мо тоже здесь? Разве он не умер?.. Кто-нибудь, протрите мне глаза, неужели я ослеп…
— Ты не ослеп, я тоже их вижу.
Какая-то совсем юная девушка звонко закричала:
— О! Это и правда бессмертный Мо!
Чрезмерная суматоха привлекла внимание прохожих. Они притягивали все больше любопытных взглядов, некоторые даже узнали их. Потемнев лицом, Чу Ваньнин потянул за собой Тасянь-Цзюня, громко выговаривая ему:
— Ты разгромил весь стол, как теперь тут есть? Как ты мог такое сотворить?!
Прежде чем набежало еще больше народа, в этой суматохе Тасянь-Цзюнь призвал свой меч, чтобы поспешно ретироваться.
Только когда они поднялись в небо, Чу Ваньнин вздохнул с облегчением.
Луна пережившего бедствие мира одарила их своим чистым и ясным серебристым светом.
Все было бы просто прекрасно, если бы не раздраженное ворчание Тасянь-Цзюня за его спиной:
— Что хорошего в этом бессмертном Мо?
— …
— Толпа баранов! Почему они помнят только бессмертного Мо?
— …
— Магический барьер Сюань-У починил этот достопочтенный!
— …
— Этот достопочтенный спас их собачьи жизни!
— …
— И Великий Потоп сдерживал для них тоже этот достопочтенный!
Чу Ваньнин искоса взглянул на скрежещущего зубами от обиды мужчину и вдруг подумал, что этот парень и правда слишком уж мелочен, раз умудряется ревновать даже к самому себе.
— Что смотришь?! — заметив смешинки в глазах Чу Ваньнина, Тасянь-Цзюнь на мгновение ошеломленно замер, но затем поспешил раздраженно прищуриться и с деланным безразличием процедил сквозь зубы: — И даже ты! Ты тоже принадлежишь этому достопочтенному!
Получив такую пощечину, застигнутый врасплох Чу Ваньнин сердито прикрикнул на него:
— Эй, хватит вертеться! — и правда, меч под ногами слегка задрожал, однако тут же был выровнен магией Тасянь-Цзюня.
Завернув Чу Ваньнина в свою расшитую золотом черную мантию, бывший император недовольно пробурчал:
— Чего ты боишься? Если этот достопочтенный здесь, с тобой, разве ты можешь разбиться насмерть?
После этих слов он отдал приказ своему мечу лететь еще быстрее. Высоко в небесах в серебристом свете луны похожая на черный вихрь тень от его меча устремилась в направлении горы Наньпин…
Этой глубокой ночью эти двое были совсем как обычная пара влюбленных.
Они возвращались домой.
Впоследствии люди изредка то тут, то там видели тени образцовых наставников Мо и Чу, но они приходили и уходили, не оставив после себя следа, подобно отражению потревоженных лебедей на озерной глади.
А позже по миру совершенствования прошел еще один интересный слух. Поговаривали, что есть один слепой целитель, который обошел весь мир от правобережья реки Янцзы до севера Великой Пустыни Гоби. На нем всегда была широкополая шляпа и вуаль, так что никто никогда не видел его истинного облика. Было известно лишь, что этот слепой был невероятно искусным врачевателем. Странствуя по самым бесплодным землям, он помог и излечил тысячи бедняков, не взяв с них за это ни медяка.
Самая известная история об этом целителе начиналась с того, что когда-то в городке Учан жило несколько молодых людей, которых в детстве похитили и продали заклинателям. Эти алчные люди ошпарили кожу детей и сделали из них людей-медведей. В то время мало кто взялся бы за их излечение, но как-то в город пришел слепой целитель. Занимаясь врачебной практикой, он услышал об этом деле. Срезав со своей руки кожу, он использовал ее для приготовления лекарства, фактически обменяв свою плоть на восстановление здоровья этих юношей. Тронутые его поступком благодарные горожане спросили, как им теперь его почетно величать, на что тот лекарь ответил, что он просто грешник и не более того.
Спустя годы Великая Битва прошлого превратилась в строчки в пожелтевших от времени свитках. Прошло так много лет, что взошедшие тогда ростки бамбука стали рощей, дети выросли, участвовавшие в тех событиях юноши и девушки обзавелись семьями, а у многих героев прошлого поседели виски.
Минул еще один год, и зиму вновь сменила весна.
Глава Пика Сышэн Сюэ Цзымин принял в личные ученики маленького мальчика и относился к нему как к собственному родному сыну. Этот паренек был очень общительным и дружелюбным, а репутация глубоко уважаемого во всем мире почтенного главы Сюэ его совершенно не страшила. Дни напролет он ходил за Сюэ Мэном, заваливая его самыми разными вопросами. Как-то раз этот любознательный отрок прибежал к нему с новым неудобным вопросом:
— Учитель, я слышал много историй о вашем учителе и о дядюшке-наставнике, они… сейчас все еще общаются с Учителем?
В это время признанный гений своей эпохи Сюэ Цзымин стоял у окна, любуясь на персиковые деревья в полном цвету. Он довольно спокойно и доброжелательно ответил:
— Да, время от времени.
— Тогда почему бы не попросить их вернуться? — выпалил не отличающийся терпением мальчишка.
— …
— Павильон Алого Лотоса и ученическая комната дядюшки-наставника давно пустуют. В них же больше никто так и не жил, — маленький ученик потянул Сюэ Цзымина за край широкого рукава. — Учитель, а Учитель, позовите их, пусть вернутся. Я слышал столько рассказов о них. Судя по этим историям, дед-наставник и дядюшка-наставник известны во всем мире как величайшие герои вашего поколения…