— Эй. Кто-нибудь…

За эти дни его дух пришел в полный упадок, и он похудел до неузнаваемости. Сейчас, когда Чу Ваньнин в полном одиночестве сидел на кровати, накинутое на него одеяло почти не очерчивало контуры его тела.

Воспоминания прошлой жизни, ошибки жизни настоящей, горы трупов и будущее, в котором не осталось места надежде.

Слишком многое легло на его плечи, так что даже его железный внутренний стержень, в итоге, не выдержал и рассыпался в пыль.

Глаза Чу Ваньнина были пусты, сердце билось часто. Его разум начал проясняться. Он медленно выплывал из зыбкой нереальности этого кошмарного сна, но реальность оказалась ненамного лучше. Сейчас Чу Ваньнин выглядел как человек окончательно сломленный и разбитый вдребезги.

— Кто-нибудь…

С трудом ковыляя на старых ногах, в комнату вошел Лю Гун. Сейчас старик выглядел куда более дряхлым, чем помнил Чу Ваньнин. Впрочем, в этом мире прошло уже слишком много времени с тех пор, как он здесь умер в прошлой жизни.

— Образцовому наставнику приснился дурной сон?

Старому слуге хватило одного взгляда, чтобы понять, что у него на сердце. Чу Ваньнин лишь устало кивнул головой.

— Давайте, я сделаю вам горячий имбирный чай…

— Не стоит, — Чу Ваньнин поднял чуть влажные глаза и в сумраке комнаты посмотрел на слугу. — А где Мо Жань? Все еще на Дороге Мученичества?

— …

— Сколько людей он опять убил?

Помолчав, старик Лю со вздохом сказал:

— Образцовый наставник, не нужно спрашивать.

Капля за каплей утекало время. Снаружи дул ветер и уныло шелестел дождь.

— Старый слуга ничего не знает о магии, но даже ему понятно, что после полного открытия Пространственно-временных Врат Жизни и Смерти, назад пути не будет. В глубине своего сердца образцовый наставник ведь тоже это понимает.

Губы Чу Ваньнина дрогнули. Через несколько секунд он закрыл глаза и обхватил пальцами заговоренную огненно-красную магическую цепь. После того неудачного покушения, Тасянь-Цзюнь опасался его и всегда был настороже. В свободное время император лично присматривал за ним, а когда выходил, чтобы проложить дорогу для возвращения демонов на родину, то запирал Чу Ваньнина во Дворце Ушань.

— Образцовый наставник… ну полноте, отпустите, за две жизни вы уже достаточно сделали, — старческий голос Лю Гуна дрожал, словно осенний лист на ветру, — эти последние дни, давайте, побудем просто безучастными зрителями, как и все, кто еще остался в мире. Все кончено, выхода нет. Живите хорошо и не мучайте себя больше…

Позже Лю Гун принес чашку имбирного чая и смотрел на Чу Ваньнина, пока он пил. Благодаря тому, что этот почтенный старец всегда был предельно осторожен в словах и делах, ему удалось так долго продержаться рядом с Тасянь-Цзюнем.

Но в эту дождливую ночь, увидев загнанного в угол и изможденного до крайности Чу Ваньнина, щеки которого были белее, чем фарфор чайной чашки, он невольно отвел взгляд и, вглядываясь в мрачную дождливую ночь снаружи, вдруг почувствовал, что сердце его обуревают очень смешанные эмоции.

Лю Гун не знал, как утешить Чу Ваньнина, поэтому, запинаясь, повторял снова и снова:

— Выпейте еще немного. Выпейте, эту чашку вам нужно допить… имбирный чай рассеет холод, говорят, что дурные сны снятся людям из-за холода в теле. Выпейте перед сном и сможете спать без кошмаров.

Чуть позже, впав в оцепенение, он тихо пробормотал:

— Моему сыну прежде тоже снились кошмары, так я давал ему попить, и он сразу засыпал спокойно…

Но этот шепот было слишком тихим, так что Чу Ваньнин его не расслышал.

Старый слуга подождал, пока он допьет чай, после чего медленно вышел с подносом, перед дверью украдкой вытерев уголки глаз. Сердце старика дрогнуло и размякло, но сделать он все равно ничего не мог, поэтому уныло побрел прочь, и лишь спина его выглядела еще более сгорбленной, чем раньше.

Наконец его поникшая фигура исчезла в конце крытой галереи.

На самом деле старик Лю был прав. Если он хочет остановить Ши Мэя, лучше всего сделать это до открытия Пространственно-временных Врат Жизни и Смерти. Если он упустит этот шанс, исправить положение будет практически невозможно.

Чу Ваньнин сидел в одиночестве в обезлюдевшем Дворце Ушань. Он прекрасно понимал, что в итоге все-таки проиграл Ши Мэю. В прошлой жизни он слишком поздно обнаружил правду, так что все его жертвы и планы лишь на десять лет отсрочили это бедствие.

В конце концов, все вернулось к исходной точке.

Он старался изо всех сил, но в итоге у него ничего не вышло.

Во многих книгах записано, если время и пространство будут нарушены, неминуемо грядет Небесная Кара, но даже если бы не было никакой Небесной Кары, два мира уже погрузились в хаос. В последние годы многие люди этого мира в глубине души уже приняли тот факт, что разум Тасянь-Цзюня был поврежден, поэтому он не волновался ни о чем и жил легко и комфортно, не думая о завтрашнем дне.

Вечером того дня он вернулся с кувшином «Белых Цветов Груши».

Наполнив до краев стоявшие перед ними чаши, он сказал Чу Ваньнину:

— Дорога Мученичества почти закончена.

— …

— Когда закончу помогать Хуа Биньаню с этим делом, смогу отдохнуть, — император сделал глоток вина, вкус которого был так долго ему недоступен, и рассмеялся. — О, все тот же вкус, — он снова поднял глаза на Чу Ваньнина. — Когда они вернутся в свое Царство Демонов, ты хочешь остаться с достопочтенным в этом мире или вместе уйти в тот мир через Пространственно-временные Врата Жизни и Смерти?

Взглянув на него, Чу Ваньнин спросил:

— А Ши Мэй?

— Ши…

Тасянь-Цзюнь на мгновение оцепенел, а затем нахмурил черные брови. Его лицо выглядело ошеломленным, потерянным и даже немного болезненным. Поставив чарку с вином, он поднял руку, чтобы потереть лоб.

Чу Ваньнин внимательно наблюдал за каждым его движением. Хуа Биньань действительно слишком сильно спутал сознание Тасянь-Цзюня. Одно упоминание имени «Ши Мэй» ставило его в тупик, так что теперь он просто не мог даже думать об этом.

В конечном итоге, Тасянь-Цзюнь почувствовал, что его голова сейчас треснет от боли. Он вдруг отшвырнул чарку и в неровном свете свечей уставился покрасневшими от усталости глазами на человека перед собой.

— Понятия не имею.

Он закрыл глаза и притянул Чу Ваньнина поближе. Посидев вот так какое-то время, он вдруг наклонился и лбом уперся Чу Ваньнину в живот, чтобы вдохнуть исходивший от него аромат цветущей яблони.

— Не спрашивай меня снова.

После этого дня Тасянь-Цзюнь стал вести себя почти так же, как в прошлой жизни, а в чем-то даже значительно хуже.

Этот превращенный в оружие труп, который не должен был иметь никаких чувств, похоже, очень боялся, что Чу Ваньнин опять вдруг исчезнет или умрет, поэтому использовал свои самые мощные заклинания, чтобы запереть его. Днем Тасянь-Цзюнь занимался изготовлением марионеток Вэйци Чжэньлун и прокладыванием Дороги Мученичества, а по возвращении всю ночь без сна и отдыха занимался с ним любовью. Казалось, что только самый бурный секс был способен ослабить беспокойство в его сердце, словно, только утонув в тепле Чу Ваньнина, он мог убедиться, что это все не сон.

— Ваньнин… — в тишине ночи бормотал крепко спавший рядом с ним мужчина, — позаботься обо мне…

Даже прекрасно понимая, что это совершенно невозможно, в такие моменты Чу Ваньнин чувствовал, что у мужчины, с которым он так сильно и тесно сплетен телами, все еще есть душа. Он чувствовал, как в груди его громко и сильно бьется сердце, да и лицо его как две капли воды похоже на лицо того умершего юноши.

А когда он хрипло звал его «Ваньнин», в голосе Тасянь-Цзюня ему слышалось что-то слишком похожее на любовь.