Мужчина позади него двигался все быстрее и быстрее, достигнув совершенно бешеного темпа толчков, и в конце, прежде чем кончить, он вошел так глубоко, что казалось, ему удалось втиснуть в Чу Ваньнина даже мошонку.

Когда внутри его и без того липкого и мокрого тела излилась сперма, Чу Ваньнина прошила дрожь возбуждения… Безусловно, Мо Жань давно знал, где находится его самое чувствительное место, и каждый раз изливался именно туда. Когда струя густой спермы стимулировала его там, кожа на затылке Чу Ваньнина онемела. Не в силах сдержаться, он прикрыл глаза и простонал:

— Ах…

Но это был еще не конец.

Полный энергии Мо Жань еще сильнее вжался в его тело, и буквально через несколько мгновений его член внутри него вновь начал наливаться силой. Открыв свои черные глаза, он уставился на Чу Ваньнина сквозь мокрую от пота челку.

Его горящий желанием взгляд медленно скользил по нему, не упуская ни единой детали.

От затуманенных желанием влажных глаз до искусанных в кровь губ.

Спустившись еще ниже, он вдруг уткнулся головой в его часто вздымающуюся грудь и снова начал двигаться. Чу Ваньнин, сознание которого к этому времени стало вялым и рассеянным, оказался застигнут врасплох и от неожиданности не смог удержать тихого стона, прежде чем его ноги были опять высоко задраны… Тяжело дыша, он выдержал еще один раунд безумного буйства раскаленного члена, завершившегося не менее ярким фейерверком.

— Ах… ах… — он замотал головой, а, услышав собственный хриплый прерывистый стон, поднял руку и, пытаясь сдержать себя, вцепился зубами в ребро ладони.

Свет в его глазах замерцал, грозясь разлететься на тысячи мелких искр.

Под ним и внутри него все уже стало липким и влажным, а только что излившаяся сперма Мо Жаня стала прекрасной смазкой, которая громко хлюпала в процессе бурного слияния неразрывно сплетенных[268.9] любовной страстью людей.

— Не кусай себя, опусти руку.

Куда уж Чу Ваньнину было услышать его, если все его силы были брошены на то, чтобы, вцепившись зубами в запястье, попытаться сдержать рвущиеся из горла стоны. Мо Жань зло выругался и, опираясь одной рукой на плетеную кушетку, другой схватил за руку Чу Ваньнина и потянул вниз.

— Обними меня.

— Зачем ты… ах!

Не дав ему опомниться, Мо Жань обхватил его руками и поднял с кушетки так, чтобы лишившийся опоры мужчина всем своим весом опустился на него сверху.

Тихо и мягко рассмеявшись, Мо Жань поцеловал его:

— Не такой ты и тяжелый.

Удерживая Чу Ваньнина на руках, он решил пройти в приемный зал, однако из-за того, что его налитой член все еще находился в податливом теле, в таком положении при каждом шаге он погружался все глубже, упираясь головкой в стенку кишечника.

Случайно он это делал или нарочно, но когда горячая головка члена Мо Жаня проходилась именно по тому самому месту, Чу Ваньнин испытывал такое невыносимое блаженство на грани страдания, что от возбуждения у него сводило даже пальцы на ногах. Однако он упрямо не издавал ни звука и лишь его черные глаза строптиво и зло взирали на удерживающего его ученика.

— Почему вы, почтенный, так смотрите на меня? — со смешком спросил Мо Жань. В следующий момент он неожиданно остановился, но, все еще сжимая ноги Чу Ваньнина, продолжил двигать бедрами, насаживая его на себя.

— Хочешь так?

— !..

Это было даже чересчур унизительно, однако прирученное Мо Жанем тело Чу Ваньнина было слишком чувствительно и зависимо от него. Чу Ваньнин чуть нахмурился. Его дыхание сбилось и стало тяжелым, лицо невольно залилось карминово-алым румянцем.

Он ясно ощущал, как липкие телесные жидкости от места соединения их тел стекают на пол, и по мере того, как Мо Жань усиливал напор, непристойность, что творилась внизу, выглядела все более возмутительно позорной и постыдной.

Удерживая на весу, Мо Жань продолжал трахать его, пока тоже не достиг своего предела. Бросив взгляд в направлении приемного зала, он, казалось, счел, что слишком устал для такого дальнего пути. Не желая ждать, он просто положил своего любовника в том месте, где обычно просители преклоняли перед ним колени, прижав его прямо к ледяному полу. Сейчас он лишь чувствовал, что ему очень приятно от того, как снизу его обволакивает влажная и податливая плоть, поэтому он прижал Чу Ваньнина к полу и с неистовой силой двинул бедрами, еще глубже вонзившись в его тело.

— Ах… ах…

Во время этого страстного и безумного скольжения туда-сюда, Чу Ваньнину казалось, что из него высасывают душу. Какой бы железной ни была его выдержка, в этой неистовой и неудержимой буре плотской любви он невольно терял волю и сознание.

Его широко разведенные ноги плотно и сильно обхватили талию Мо Жаня, а предательское тело трепетало от страсти и стыда. На мгновение ему даже показалось, что вот таким образом Мо Жань сегодня решил забрать его жизнь…

Весь Дворец Ушань оказался захвачен их безудержной и хаотичной плотской любовью[268.10]. В исполненном величия приемном зале не было никого, кроме двух полностью обнаженных мужчин, сплетенных воедино безумной ненавистью и страстью.

Разгоряченный Мо Жань тяжело дышал, обильный пот струился по его пояснице и животу. Он прижался всем телом к своему затраханному почти до потери сознания учителю, продолжая глубоко, мощно и со всем усердием вбиваться в его тело. До его ушей то и дело доносились изо всех сил подавляемые тихие вздохи Чу Ваньнина, а иногда и стоны, которые ему не удавалось сдержать.

— Ваньнин…

Впившись обжигающим поцелуем в его чуть приоткрытые губы, Мо Жань распалился еще больше. От бешеного темпа на его шее вздулись вены, тело плавилось и сгорало в порочном огне, а в глазах бушевало адское пламя.

Так он перетирал и шлифовал, ублажал и трахал его очень долго, прежде чем, наконец, накрепко связав его опаляюще горячим затяжным поцелуем и подавив стремительным и властным напором, Мо Жань безжалостно пригвоздил часто и тяжело дышащего, затраханного им до беспамятства Чу Ваньнина к полу и закрыл ладонью его рот и нос, так что на виду остались только его затуманенные страстью глаза.

Он очень мощно толкнулся еще пару раз, а затем свирепо вогнал член так глубоко, что от такого натиска упирающиеся в пол пальцы ног Чу Ваньнина даже слегка побелели.

— Пора кончать… Ваньнин… это ведь здесь?

Под давлением этой сводящей с ума звериной мощи Чу Ваньнин был уже на грани помешательства, обе его руки бессильно лежали на холодном камне, а полностью открытое Мо Жанем тело трепетало от возбуждения и боли.

Мо Жань хрипло и тяжело дышал, его голос был полон похоти, а зрачки широко открытых глаз черными и глубокими, словно бездонные колодцы. Он обхватил ладонью лицо Чу Ваньнина и, развернув в профиль, снова спросил:

— Здесь? Да?

Большая налитая кровью головка уперлась в то самое место, глубоко скрытое в теле Чу Ваньнина и хватило одного толчка, чтобы его закрытые глаза тут же широко распахнулись. Уголки глаз феникса немного покраснели, отражая его упрямое нежелание смириться с унижением и позором…

Тело под Мо Жанем прошила волна дрожи, однако большие руки тут же крепко обняли его, а потом ухо Чу Ваньнина обжег горячий сбивчивый шепот:

— Не двигайся, золотко, я сейчас кончу… ах…

Кончая, Мо Жань тихо и хрипло застонал, после чего мощная струя густых любовных соков излилась в самые потаенные глубины тела Чу Ваньнина. Подхваченный волной его экстаза Чу Ваньнин тоже не устоял и, закрыв глаза, выгнулся дугой от сводящего судорогой тело оргазма. Казалось, что в этот момент его сначала словно прошило молнией, после чего тело охватила неописуемая истома, а душа воспарила за пределы бренной оболочки.

— Ваньнин, тебе приятно? Я ведь смог доставить тебе удовольствие?

Какое-то время Чу Ваньнин не мог не только ничего ответить, но и даже выругаться как следует.

Он давно уже утратил способность ясно мыслить и просто лежал, широко раздвинув длинные стройные ноги, между которыми повсюду была сперма его ученика…

Впоследствии они часто занимались этим снова в зале приемов: на троне, на полу, и на ступенях, и даже просто у стены. Дикость и необузданность Тасянь-Цзюня были разрушительны и почти убийственны.

Если двое занимаются таким сексом по обоюдному согласию, то это совокупление можно смело назвать головокружительным экстазом. Даже если в основе этой связи лежала месть и желание унизить, она все равно могла доставить неземное удовольствие.

И вот сейчас в глубинах горы Цзяо Тасянь-Цзюнь внимательно всматривался в изможденное, но такое ясное лицо Чу Ваньнина, мысленно прокручивая в голове воспоминания о том времени, и в сердце его закралась тень легкого любопытства.

Интересно, а задумывался ли когда-нибудь Чу Ваньнин, почему вся кипучая энергия императора была направлена именно на него и обходила стороной Сун Цютун?

Ведь и правда, хотя он когда-то благоволил к этой женщине, однако это «блюдо» было ему совсем не по вкусу. Кроме того, он никогда не хотел иметь детей от Сун Цютун и даже когда искал с ней плотских удовольствий, то делал все, чтобы в итоге она не забеременела. Чтобы не дать ей зачать и выносить его дитя, он даже никогда не кончал в ее нежное, податливое лоно. Возможно из-за своего происхождения он был глубоко убежден, что два человека, которые живут вместе, не испытывая к друг другу искренней любви и дружбы, не должны иметь детей.

Однако, как ни странно, испытывая такую сильную ненависть к Чу Ваньнину, он никак не мог отделаться от мысли, что если бы результатом того, что он дни и ночи напролет прелюбодействовал с наложницей Чу, стала беременность, это было бы очень даже неплохо. Что это было?

Желание покорить?

Жажда мести?

Жажда обладания? Или же более унизительное наказание, чем просто пленение и заточение.

Он и сам не знал и не понимал.