— Все не так плохо, как можно подумать, Софи.

— Да, Оуэн тоже так сказал, — пробормотала я.

— Пусть пройдет немного времени. Ты поймешь, что все могло быть гораздо хуже.

Я вскинула руки вверх.

— Еще раз повторяю, Оуэн мне то же самое сказал. Я в курсе, что мне должно стать легче из-за этих слов, но не стало. Сейчас ничего не заставит меня почувствовать себя лучше. Может, кроме, бутылки Джека.

— Тогда езжай домой и займись своим Джеком. Выплесни это все. И тогда завтра, даже если ты проснешься с адским похмельем, у тебя все еще будет цель в жизни, — ответил папа.

Оуэн улыбнулся.

— Дело говорит.

— Ясно. Так и сделаю, окей?

— Окей.

Я крепко обняла Оуэна.

— Я никогда не смогу тебе отплатить за то, что ты сделал.

— Простого спасибо будет достаточно. И на здоровье. Просто держись. Та Софи, которую я знаю, не позволит себе пасть духом. Самым лучшим одолжением себе будет не позволить этим ублюдкам взять верх.

— Я попробую. Обещаю.

Поцеловав меня в щеку, Оуэн усадил меня в грузовик. Ансель уже закатил кресло папы внутрь. Как только мы выехали с парковки, я вздохнула и обхватила голову руками.

— Если не возражаете, не могли бы мы не обсуждать сегодняшний вечер?

— Как скажешь, Соф.

К счастью, мое желание учли, и мы ехали молча. Дома вместе с Анселем помогала папе подготовиться ко сну. Услышав стук в заднюю дверь, мы с братом обменялись взглядами.

— Мне открыть? — спросил младший.

Я покачала головой.

— Нет. Закончи тут с папой.

Затем я направилась в угол, где стоял папин дробовик. За последние двадцать четыре часа у нас в доме появлялись пару психов, которые хотели поговорить со мной. В основном это были мужчины с претензией на сексуальное домогательство. Таким образом, дробовик стал просто необходимостью. Удивительно, как, черт побери, быстро они убирались в свою тачку, когда открываешь дверь, держа заряженное ружье.

Уперев приклад в плечо, я спустилась вниз. Не спрашивая «кто там», открыла и прицелилась в дверной проем, прокомментировав:

— Какого хера надо?

Увидев на пороге Уильяма, я опустила дробовик.

— Думаю, мне надо сменить штаны, потому что ты только что напугала меня до усрачки, — заметил он с неуверенной улыбкой.

— Извини. Последние пару дней это вынужденная необходимость. Оберегает от идиотов, бродящих снаружи. Наверное, мне стоило попросить у Роберта адрес Каллы и отправлять этих мудозвонов к ней домой.

Лицо Уильяма стало серьезным.

— Так ты действительно ходила в «1740» вчера?

Приподняв брови, я прислонила дробовик к перилам крыльца.

— А ты как об этом узнал?

— У меня свои источники.

— Калла звонила, чтобы на меня пожаловаться? — фыркнула я.

— Нет. Не звонила. И ты уже достаточно обо мне знаешь, чтобы понять, что я не стану с ней разговаривать после всего, что она сделала.

— Учитывая, что я надавала ей по роже, не думаю, что она сегодня может говорить.

— Ты не хочешь пригласить меня внутрь?

Я покачала головой.

— Папа еще не уснул, а мне не хочется, чтобы он слышал то, что я должна тебе сказать.

В глазах Уильяма появилось затравленное выражение.

— Ладно. И что ты должна сказать?

Сделав глубокий вдох, я прошла мимо него до конца веранды. Глядя на пастбище, залитое ярким лунным светом, я старалась не думать о том, как мы с Уильямом ездили верхом. Мысли о счастливых временах не облегчали задачу, которую мне предстояло совершить.

— Друг для друга мы как яд. За то короткое время, пока мы были вместе, умудрились разрушить все хорошее и важное, что было в жизни у каждого. Те отношения, которые мы смогли построить, нежизнеспособны. Их просто не должно быть.

Услышав резкий вздох Уильяма, я обернулась. Его страдальческое выражение лица почти сломало меня. Но мне нужно было оставаться стойкой. Несмотря на то, что сказал бы папа об отношениях дедушки и Grand-Maman, мы были самими собой. И я могла смотреть на Уильяма не придумывая то, чего не было.

— Я знаю, что как бы сильно ни старалась, всегда буду винить тебя в том, что не смогла осуществить свою мечту — преподавать.

Уильям сделал шаг вперед.

— Софи, но ты будешь преподавать. Я уверен.

— Надеюсь, когда-нибудь, да. И если я решусь, то начну с нуля. Равно как моя жизнь начнется с нуля и не будет привязана к прошлому. — Я подавила горестный всхлип, рвущийся наружу. — Извини, Уильям, но так просто получилось. Глубоко внутри ты знаешь, что это — правильное решение.

— Сейчас я знаю только, что мое сердце разбивается. Вся моя жизнь превратилась в дерьмо, а ты оставалась единственным лучиком солнца в этом всем. А теперь и последняя надежда пропала.

— Прости.

— И ты меня прости. За то, что в твоей упрямой голове засело, что есть правильные и неправильные отношения. Что встреча двух людей должна быть идеальна и все сразу идти гладко. Прости, Софи, но это полная херня. И ты слишком умна, чтобы быть такой наивной. Отношения — это борьба. Кровавая, болезненная и пугающая. Точно так же, как меняется и покрывается шрамами поле боя, меняются и отношения. Но именно происходящее определяет величие. И учитывая, что ты учитель английского, ты, блядь, должна знать, что самые великие любовные истории никогда не были легкими.

— Ну да. В конце там обычно все умирали.

— Никогда не замечал, что ты такая пессимистка, когда дело касалось любви.

— Я и не была, пока тебя не встретила. А потом «опачки», и все страдания стали реальными. С тобой рядом произошло все плохое, что вообще могло произойти.

— О, похоже я собрал в себе самое худшее. В конце концов это уже третий раз, когда мы разговариваем о наших отношениях в таком ключе.

— Мне жаль, Уильям, честно. Но так и должно было произойти.

— И как сабмиссив я должен покориться желанию Госпожи, да?

— Я никогда не была твоей Госпожой, и ты это знаешь.

— Ты владела моим телом, сердцем и душой.

Зажмурив глаза, я прошептала:

— Уильям, пожалуйста.

— Хорошо. Во имя Ваших желаний.

— Спасибо.

Когда он спускался с крыльца, я должна была ощутить облегчение, но этого не случилось. Вместо этого мне показалось, что одна из пуль дробовика попала мне в грудь и разнесла сердце на мелкие кусочки. Чувствуя головокружение, я ухватилась за перила, чтобы не упасть.

Внизу Уильям остановился. Он помолчал минуту, прежде чем повернуться.

— Если бы я не встретил тебя в «1740», ты все равно привлекла бы меня в школе. Я узнал бы тебя получше, и мне бы понравился твой сарказм, твоя сила и твоя доброта. Мне пришлось бы бороться со здравым смыслом, чтобы не пригласить тебя на свидание. И ты никогда не сможешь убедить меня в том, что нам не суждено было встретиться и не быть вместе.

Сказав это, он сел в свой «Порше» и уехал, увозя в ночь кусочек моего сердца.