— Вы с Зигги поели? — спрашивает он, наклоняясь, чтобы подобрать свой пиджак и мою кучку брошенной одежды. Я непременно пялюсь на его задницу.
— Ага. Мы заказали пиццу... оооох, — жёсткий, болезненный спазм скручивает мой живот, а следом я чувствую знакомое тепло крови, стекающей по бедру. — Да ёб твою мать.
Ладони Рена уже на моих плечах, голова наклонена в попытках поймать мой взгляд.
— Что не так?
Заметив кровь, Рен застывает и бледнеет.
— О Боже, Фрэнки. Я тебе навредил?
— Нет, Рен! Ты не сделал ничего плохого, — я вздыхаю. Слава Богу за воду в ванне. Потому что ещё немного, и было бы очень неловко. — Это моё долбанное женское проклятье.
Всё его тело расслабляется. По лицу проносится облегчение, и он мягко поглаживает мои руки вверх и вниз.
— Мне очень жаль, что тебе больно. У тебя есть необходимое здесь? Тебе нужно, чтобы я сгонял в магазин?
Я смотрю на него, чувствуя, как глаза щиплет от иррационального прилива эмоций.
— Я забыла. Я забрала Паццу и спешила...
«Добраться сюда как можно скорее и ждать тебя голой в ванне, надеясь соблазнить тебя, когда ты придёшь домой».
Да уж. Эту мысль я оставляю при себе.
Он мягко сжимает плечи.
— Какая марка?
Я моргаю, уставившись на него. Парни не должны так спокойно относиться к месячным, ведь нет? Особенно когда всё было так близко к катастрофе. Но Рен ведь не просто какой-то парень, верно?
— Эммм, — информативно отвечаю я.
— Давай так, — он мягко подхватывает меня на руки и выносит в свою комнату.
— Рен! — пищу я, когда он перехватывается, чтобы я покоилась повыше на его руках. — Это же месячные, а не чахотка.
— Я знаю, просто так проще. Потому что я знаю, что ты будешь сопротивляться.
— Только не в кровать. Твой матрас будет выглядеть как место убийства!
Откинув одеяло, Рен укладывает меня, затем идёт к шкафу, откуда быстро достаёт два толстых пляжных полотенца. С армейской точностью он складывает их пополам, кладёт друг на друга и подсовывает под моё тело, завёрнутое в полотенце как шаурма.
Взяв мой телефон и бутылку воды с другого конца комнаты, затем достав из комода одну из своих нижних футболок, Рен кладёт всё рядом со мной на постель.
— Вот, — говорит он.
Я хмуро кошусь на него. Он улыбается.
Похлопав по карманам, Рен проверяет, что не забыл бумажник и телефон, достаёт ключи. Напоследок чмокнув в щёку, он отворачивается и выходит из комнаты — весь такой сексуальный хоккеист в костюме после игры.
— Просто пришли мне в смс марку и размер. И устраивайся поудобнее! — кричит он из коридора. — Тебе разрешается взять пакетик рутбировых мишек, но клянусь, Франческа, что если я вернусь и найду тебя где-то не в кровати, у тебя будут большие проблемы.
Я хочу сказать ему, куда он может засунуть свои указания, но кто бы мог подумать, вместо этого я осознаю, что молча и счастливо устроилась в его постели, а моё лицо озаряет ослепительная улыбка.
***
Не то чтобы моё невезение меня удивляло, но с меня станется начать истекать кровью именно в тот момент, когда Рен как будто был готов покончить с пытками и уложить меня под себя. Ещё одна неделя (да, вот такие безжалостные у меня месячные) жестокого целибата. Ладно, может, не совсем целибата. Прошлой ночью он заставил меня кончить, просто дразня мои соски и проделывая ту штуку вибратором...
— Фрэнки?
Я резко дёргаюсь на сиденье в машине.
— А?
Губы Рена изгибаются в улыбке, но глаза не отрываются от дороги.
— Ты не слышала ни слова из того, что я сказал, да?
— Да. Извини, — я делаю медленный, успокаивающий вдох. — Я не хотела отключиться. Грезила наяву.
Он мягко сжимает мою ногу.
— Тебе не нужно извиняться. Я не знал, что твои мысли витают где-то ещё.
— Если послушать тебя, то я кажусь весьма философской натурой, тогда как на деле я просто представляла новые вариации взаимного удовольствия без проникновения, и как мне хочется, чтобы ты нагнул меня через спинку дивана, а потом...
— Фрэнки, — голос Рена звучит сдавленно. — Я пойду на тренировку с... — он показывает на свой пах и выраженную эрекцию.
— Прости, — я бьюсь затылком о подлокотник. — Просто я раздражительна. Меня бесят месячные.
— Я сказал, мне всё р...
— Нет, — я поднимаю ладонь в затыкающем жесте. — Исключено. Ты ни за что не будешь лишаться девственности со мной во времена кровавого прилива. Нетушки.
— Я же не собираюсь делиться историями с парнями за пивом. Это личное между мной и тобой. Мне без разницы.
— Зато мне не без разницы.
Рен вздыхает.
— Очевидно. И вот к чему это привело — новый уровень озлобленности для тебя, а мне повезёт, если я сегодня вообще смогу нормально кататься на коньках.
— Ох. Пельмешек. У нас состоялась наша первая ссора?
Прежде чем он успевает сострить в ответ, нас подрезает спортивная машина, втиснувшаяся в то расстояние, что Рен поддерживал между нами и автомобилем впереди.
Рену приходится резко ударить по тормозам. Он инстинктивно выставляет руку перед моей грудью и придерживает меня, а сам смотрит в зеркало заднего вида, логично ожидая возможного удара сзади, которого чудом удается избежать.
Адреналин курсирует по моему телу. Я выдыхаю с облегчением и смотрю на руку Рена, всё ещё оберегающе вытянутую передо мной. Перед глазами всё расплывается от слёз. Я задерживаю дыхание. В моём мозгу мелькает понимание, что будь я со своей семьёй, с друзьями из колледжа, то сейчас возник бы целый список дел по удушающей заботе. Беспокойство о хлыстовой травме шеи. Требования рентгена.
«Пожалуйста, не делай этого. Пожалуйста, не делай...»
Внезапно рука Рена отрывается от моего тела, и он кулаком ударяет по рулю, сигналя. Ткнув на несколько кнопок, чтобы окно с его стороны опустилось, Рен орёт на мудака в Бокстере перед нами:
— Свинобрюхий негодник!
Я закусываю щёку изнутри. Положив ладонь на основание шеи Рена, я запускаю пальцы в его густые взъерошенные волосы, надеясь немножко успокоить его.
Рен резко бросает взгляд на меня.
— Ты в порядке?
Я киваю.
— Ничего не болит? — настаивает он.
Я качаю головой. И задержав дыхание, жду того, что последует дальше.
— Ладно, — он шумно выдыхает и трёт лицо. Повернувшись, он накрывает ладонями мои щёки, целует меня. Его ладони начинают путешествие по моему телу, будто он мне не верит.
— Точно ничего не болит?
— Я в порядке, Рен, — я нежно царапаю ногтями его бороду и целую в ответ. — Поверь мне.
Он кивает.
— Ладно. С нами всё в порядке, — позади нас сигналит машина. Рен свирепо смотрит в зеркало заднего вида. Яркое утреннее солнце озаряет его, отчего его волосы кажутся огненно рыжими. И О Иисус, Скачущий По Саду Воскрешения, Рен умеет хмуриться.
Всё во мне делается жарким как инферно. Неулыбающийся Сорен Бергман откровенно великолепен.
— Ты ужасно привлекателен, когда злишься, сладкая булочка.
Он щурит свои кошачьи глаза.
— Почему из нас двоих ты используешь раздражающие ласковые обращения и улыбаешься, — выдавливает он, — а я матерю незнакомцев и скриплю зубами?
Потому что мы оба настолько сексуально неудовлетворены из-за самого неудачного стечения обстоятельств на свете, что вот-вот взорвёмся?
— Потому что мир — жестокое место, а в Лос-Анджелесе ужасные водители, — я улыбаюсь и показываю вперёд. — Смотри на дорогу, кнопочка. Машины уже тронулись.