Глава 3

Следующие несколько дней — это такая долгая, ужасная каторга. Просто час за часом гадаю, когда снова смогу улизнуть, когда папа, возможно, расскажет мне что-нибудь, когда полиция, возможно, завершит своё расследование.

Прошло три дня с начала этого кошмара, а новостей по-прежнему мало, и приходится иметь дело всего с несколькими разгневанными родителями. Уже почти восемь вечера, когда папа входит и садится за обеденный стол, скептически глядя на мою тарелку с макаронами и сыром. Он, наверное, думает, что это из коробки, но он вряд ли знает, что я научилась готовить их во время Кулинарного клуба. Именно Спенсер рассказал мне секрет о том, как смешивать панировочные сухари с маслом и посыпать ими сверху перед выпечкой.

Мои глаза слезятся, но я быстро моргаю, чтобы очистить их.

— Что? — спрашиваю я, отправляя в рот огромный кусок и настороженно наблюдая за отцом. Он не самый общительный, больше похож на какого-то тюремного охранника. Отец крепко обнял меня в тот первый день, но я думаю, что у него проблемы с выражением телесной любви, так что это всё, что я получила. Всего одно объятие. И при этом оно было всего лишь обычным. Рейнджер — тот, кто показал мне, какими на самом деле должны быть объятия.

— Полиция квалифицировала смерть как самоубийство. Я просто хотел, чтобы ты это знала.

— Самоубийство?! — кричу я, случайно швыряя огромный кусок горячих макарон с сыром в стену. И папа, и я съёживаемся, но я ничего не могу с собой поделать. Я вся дрожу. — Они что, тупые?! Я семнадцатилетняя студентка, и я могу видеть убийство, написанное на всей этой сцене. Как человек вообще мог забросить верёвку так высоко на дерево, а затем повеситься на ней, если поблизости не было какой-нибудь лестницы?

— Шарлотта, я не детектив. Я просто рассказываю тебе, каковы были результаты расследования. Если у тебя есть с этим проблемы, ты можешь обсудить их с соответствующими офицерами. — Мой рот в буквальном смысле отвисает, и голос пропадает почти полностью. У меня голова идёт кругом.

— Но… кто-то запер нас в этих туннелях. Кто-то хотел нашей смерти.

— Дверь в туннели была закрыта и заперта на ключ, да, но это легко могло быть несчастным случаем или неудачной шуткой.

— А дыра в потолке в комнате Марка?! — спрашиваю я, вставая так быстро, что опрокидываю свой стул. — Это тоже была шутка?

— В комнате Марка нет дыры в потолке, — говорит папа, и мои глаза расширяются. Что… какого… хрена?!

— Что значит «дыры нет»? — шепчу я, мой голос низкий и мрачный. У меня небольшие проблемы с восприятием того, что только что сказал мой отец. — Раньше там была очень отчётливая дыра. Я рассказала тебе, что произошло. — Ну, часть того, что произошло. Кое-что из того, что я сказала, было ложью. Я сказала папе, что мы услышали громкие звуки в комнате Марка и открыли незапертую дверь. Я не сказала ему, что на меня напали в душе. Может быть, мне следовало это сделать? Хотя… Клянусь, я чую здесь какой-то заговор.

Что-то здесь не так.

— Я не знаю, что тебе сказать. В его комнате нет никакой дыры, Шарлотта. И хотя я согласен, что то, что произошло в туннелях, было ужасно, это было результатом ливня. Во-первых, тебе вообще не следовало там находиться.

— Кто-то закрыл и запер эту дверь перед нами.

Папа бросает на меня долгий, томительный взгляд и вздыхает.

— Может быть. Но что ты хочешь, чтобы я с этим сделал? Я рассказал полиции всё, что ты мне рассказала. Если только ты не хочешь что-то добавить? — по тому, как он смотрит на меня, совершенно очевидно, что он знает, что я скрываю. Я просто смотрю в ответ, но больше ничего не говорю. Если я это сделаю, он, вероятно, отправит меня в другую школу, как и обещал. Пока я не узнаю, что на самом деле случилось со Спенсером, я никуда не уеду.

Я встаю из-за стола и срываюсь в свою комнату. Когда остаюсь одна, в темноте, вот тогда становится невозможно сдержать слёзы. Лёжа в одиночестве на кровати, я часами плачу в подушку.

Спенсер любил меня такой, какая я есть. Он не знал всех моих секретов, и всё же, даже когда дело дошло до того, чтобы подвергнуть сомнению всё, что, как он думал, он знал о себе, он был готов рискнуть.

Как часто в жизни девушка сталкивается с таким парнем?

Ох.

Моя подушка мокрая от слёз, и я вся в соплях. Но это не имеет значения. Всё, о чём я могу думать, — это обо всем том, о чём я бы хотела поговорить со Спенсером, но у меня так и не было возможности. Думаю, что всё это дурацкое дерьмо, которое рисуют на потрёпанных деревянных вывесках, является правдой, поговорки вроде «Живи каждый день так, словно он последний» или «Ты не ценишь то, что имеешь, пока не потеряешь».

С рычанием я швыряю подушку через всю комнату, и она попадает в стакан с водой, расплескивая её повсюду. Схватив ноутбук, я отправляю сообщение Спенсеру ещё дюжину раз. Я рассказываю ему всевозможные вещи, которые у меня никогда не хватило бы смелости произнести вслух.

А потом засыпаю, и мне снится его запах, этот запах иссопа и кедра, от которого у меня сжимается желудок, учащается сердцебиение, а тело воспламеняется изнутри.

Возможно, я никогда больше не почувствую этот аромат.

Эта мысль просто убивает меня.

На следующее утро я даже не потрудилась встать с постели. Какой в этом смысл? У меня осталось два дня весенних каникул, и мне некуда пойти, нечего делать. Всё, чего я хочу, — это найти Спенсера, но по мере того, как проходят дни, моя надежда становится всё меньше и меньше. Если бы он был жив, он бы уже написал нам сообщение. Если бы он был жив, мы бы уже увидели его, не так ли?

Значит, он мёртв.

Вот оно.

Он действительно мёртв.

Какая-то часть меня надеялась, что, как в хорошей книге, его смерть была просто кульминацией, какой-то насмешкой автора, которая разрешится сама собой в своё время. Но это не книга, это реальная жизнь, и всё не так, как должно быть. Я не могу отбросить то, что мне не нравится, начать всё сначала, как будто я живу в видеоигре. Нет. Я должна принять это.

Я должна смириться с тем, что он никогда не вернётся.

Подключив наушники, я сворачиваюсь калачиком на кровати и включаю самую грустную музыку, какую только могу найти, как будто, слушая о проблемах других людей, я смогу избавиться от своих. Но сколько бы я ни плакала, кажется, я не могу избавиться от болезненной меланхолии внутри себя. Неважно, сколько свитеров и одеял я накидываю на себя, кажется, я не могу прогнать холод.

Мальчики заходят, но настроение у них ненамного лучше. В итоге мы сидим вместе в моей комнате и смотрим какой-то тупой фильм. Тобиас приоткрывает окно и закуривает косяк — вероятно, один из Спенсеровских — и мы все по очереди выдыхаем через сетку, чтобы мой папа не почувствовал запаха. Ну, все, кроме Черча.

Он просто тихо и задумчиво сидит в кресле-качалке возле шкафа, но не раскачивается. Он сидит неподвижно, как статуя, на которую так похож, его янтарные глаза смотрят в никуда, пока он потягивает кофе.

— Я полагаю, объявление будет в понедельник? — тихо спрашивает Мика, развалившись на моей кровати. Близнецы чувствовали себя как дома, и это было бы очаровательно, если бы я не была так глубоко погружена в траур, что мне кажется, я могу утонуть. Они сидят по обе стороны от меня, скрестив лодыжки, сложив руки домиком на груди, в одинаковых позах. Интересно, это просто сила привычки, как будто им приходилось практиковать свою двойную рутину, или они делают это даже неосознанно?

— Объявление? — насмешливо спрашивает Тобиас, его красно-оранжевые волосы растрёпаны, под глазами большие фиолетовые круги. Он явно не спал. Сон — это единственное, что помогло мне пройти через всё это дерьмо в первую очередь. — Насчёт «самоубийства»? — он выводит кавычки пальцами. — Это не Спенсер, я вам говорю.

— Если это не Спенсер, то где он, и почему он полностью исчез из социальных сетей? Он не отвечает на смс-ки или телефонные звонки, и его родители не отвечают ни на одно из моих сообщений. — Мика выплёвывает это в ответ с такой едкостью в голосе, что я съёживаюсь.

— Это ничего не значит. С мамой Спенсера невозможно было связаться и в лучшие дни, а его отец… — Рейнджер замолкает и пожимает плечами. Я мало что знаю об отце Спенсера, за исключением того, что он владеет фармацевтической компанией. Чёрт, я мало что знаю о самом Спенсере, не говоря уже о его семье. — И мы все знаем, что Джек — пустая трата времени.

Джек, да? Я предполагаю, что они говорят о старшем брате Спенсера, печально известном наркоторговце, прославившемся в Академии Адамсона. Звучит как по-настоящему надёжный парень.

— Я попросил свою мать разобраться в этом, — начинает Черч со вздохом, — но у неё какая-то вражда с Шиной, и она не может с ней связаться. Она действительно признала, что ходят какие-то засекреченные сплетни о самоубийстве, но она не расслышала имени. Родители хотят, чтобы личность их ребёнка была скрыта, чтобы они могли оплакивать его.

Я перевожу взгляд с Черча на Рейнджера. Я почти уверена, что Шина — мама Спенсера, но что я знаю? Вот как мало я на самом деле знала… знаю этого парня.

— Не так много людей захотели бы, чтобы имя их предположительно склонного к самоубийству ребёнка вываляли в грязи, — голос Рейнджера низкий и немного рычащий, как гравий, скатывающийся с холма. Понятно, что он очень чувствителен ко всему этому. Его тёмные волосы не такие блестящие, как обычно, они торчат под странными углами, как будто он не мылся несколько дней. Я не могу его винить. Я тоже. Почти уверена, что пахну потом, но мне безразлично. Это не имеет значения.

— Мм. — Всего один звук от Черча, а затем он встаёт, чтобы наполнить стакан водой из кувшина на моём столе. Папа принёс его сюда для нас, а потом попытался оставить дверь приоткрытой, что меня просто взбесило. Как будто я стала бы заниматься чем-то сексуальным после того, как мой друг только что умер. Мудак. Кроме того, на заметку родителям: приоткрытая дверь на самом деле не помешает подросткам заниматься сексом. Мы занимаемся сексом. Смирись с этим. Что ж, большинство из нас занимается… Мне ещё предстоит переступить этот порог, но это не потому, что папа дышит мне в затылок. Я сама приняла это решение для себя.