Сначала я отправляюсь на кухню, чтобы попить воды. Когда делаю первый глоток, слышу, как звенит прибывший лифт. Наверное, Уолт отлучался на пробежку, или — в идеале — он ходил нам за пончиками.

Улыбаясь этой нелепой мысли, быстро сворачиваю за угол и, к своему шоку, обнаруживаю Камилу, которая стоит около входа в прихожую с коробкой пирожных в руках.

Когда она меня замечает, на ее лице мелькает мимолетное раздражение, на затем она заставляет себя улыбнуться.

— Доброе утро, Элизабет.

О боже, как же неловко. Я еще в пижаме, и, вероятно, с засохшей слюной на подбородке и отпечатком подушки на щеке. Она же одета в кремовое облегающее платье и жакет в тон с небрежно завязанным на тонкой талии пояском. Ее коричневые кожаные сапоги до колен начищены до блеска и добавляют еще несколько дюймов к ее и без того устрашающему росту.

Ее волосы гладкие, слегка завитые.

Макияж легкий и безупречный.

Я восхищена. Искренне.

Настолько, что забываю с ней поздороваться. Я выдавливаю кроткое «привет» как раз перед тем, как позади меня появляется Уолт. Обернувшись, вижу, что на нем черные домашние штаны и серая футболка. Его каштановые волосы слегка растрепаны, на остром подбородке виднеется легкая щетина — короче говоря, зрелище, на которое впору попускать слюни.

Он водит взглядом между Камилой и мной, а я перевожу взгляд с него на Камилу. Похоже, мы все растерялись.

Камила хмурится.

— Вы только что встали? — спрашивает она. — Обычно, Уолт, ты просыпаешься рано.

— Я с шести утра работаю у себя в кабинете, — говорит он, приструниваяя ее. — Тебе следовало сначала позвонить. Если ты хотела поговорить, я мог бы приехать к тебе, или мы могли бы позавтракать вместе.

Она застенчиво улыбается и поднимает коробку с пирожными, словно это предложение мира.

— Я подумала, что должна извиниться перед вами обоими за то, что было вчера. Я вела себя, мягко говоря, не слишком красиво.

Она что, шутит?

— Ты справилась лучше, чем это получилось бы у меня, — не подумав, брякаю я. И пытаюсь изобразить дружелюбную улыбку, просто чтобы она поняла, что я говорю искренне.

Боже, если бы мы поменялись местами, и Уолт был бы моим мужчиной… внутри все сжимается от ревности при одной только мысли. И что еще хуже, эта ревность не утихает, когда Уолт проходит мимо меня, чтобы взять коробку из ее рук.

Его лица я не вижу, но вижу, как Камила поднимает глаза и глядит на него, будто на сошедшего с неба Иисуса. Внезапно ощущаю себя третьим лишним, неуклюжим дублером, который должен стоять в стороне.

— Давай отнесу это на кухню, чтобы вы могли поговорить, — говорю я Уолту, делаю шаг вперед и, забрав у него пирожные, спешу убраться из прихожей.

По дороге на кухню заглядываю в коробку, хотя аппетита у меня нет. Камила принесла изысканные миндальные круассаны, профитроли и слоеные булочки с шоколадом. Наверняка из какой-нибудь дорогой французской кондитерской. Банальные пончики точно не для нее.

Закрываю коробку, сажусь на табурет у кухонного островка и кручу на пальце кольцо, гадая, как долго продлится их разговор. Я ношу это кольцо с тех пор, как Уолт попросил его не снимать, и начинаю привыкать к его размеру и весу, словно оно продолжение моего тела.

Голоса Уолта и Камилы не доносятся до кухни, так что я понятия не имею, что они обсуждают. Барабаню пальцами по столешнице, потом приоткрываю коробку с выпечкой, отщипываю кусочек круассана и завариваю себе кофе. В итоге мое терпение иссякает, и я, соскользнув с табурета, подкрадываюсь к двери. Я не собираюсь подслушивать. А если и собираюсь, то всего на секунду! Только так я могу получить представление о том, как идет их разговор!

Я прижимаюсь спиной к стене, затем, попытавшись вызвать в воображении какие-нибудь шпионские приемчики, выглядываю за дверь. И вижу, что они обнимаются в прихожей. Камила стоит, уткнувшись лицом Уолту в грудь, а Уолт ласково обнимает ее за плечи. В горле возникает болезненный ком, и я, быстро отпрянув, бегу в свою комнату.

Мне не следовало этого делать. Захлестываемая раздражением и стыдом, я закрываю за собой дверь, опускаю глаза и снимаю с пальца кольцо.