— Ты женат! — её голос срывается, её обвинительный тон меняется на полностью опустошённый. — У тебя есть дочь! Ты солгал мне!

— Нет! — я качаю головой, делая шаг вперёд, но останавливаюсь, когда она в ответ на моё движение отступает на шаг. — Я был женат, Ками. Больше нет.

— Ты лжёшь!

— Я, блядь, не вру! — я сжимаю кулаки, зная, что мне необходимо всё-таки сказать эти слова, прежде чем возможно, я потеряю её навсегда. — Она мертва, Камилла. Моя жена, чёрт возьми, мертва.

Она смотрит на меня пустыми глазами, это заставляет меня продолжать.

— Эта женщина — сестра моей жены. Я вернулся с задания и застал свою жену в постели с моим лучшим другом!

— Что?

Воспоминания почти заставляют меня подойти к ближайшей стене и разбить себе об неё голову, чтобы унять их. Но мне нужно быть настойчивым. Мне нужно продолжить.

— У нас был ребёнок, ангел. Пока я был на службе, она родила нашего ребёнка. Я должен был вернуться домой, чтобы стать отцом и мужем. Я вернулся на неделю раньше. Думал, что обрадую её. Но нашёл её в постели с моим лучшим другом, — я заношу свой кулак вверх и ударяю им себя по лбу. — У них был роман, пока я сражался с грёбаным миром! — я смотрю на её лицо, физически дрожа от вернувшегося гнева и чистого, необузданного страха. — Я сам убедил себя, что ребёнок не мой.

Ками выглядит так, словно она в состоянии шока. Я могу её понять. Мой мир рухнул в тот единственный день. Я умирал четыре долгих года и только сейчас благодаря ей вернулся к жизни.

— Я нашёл их в постели и ушёл, — я заставляю себя продолжать. — Моя жена погналась за мной. Села в свою машину и погналась за мной. Она превысила скорость, — я крепко зажмуриваю глаза и смотрю на небеса. Она где-то там, наверху, наверное, смотрит на меня сверху вниз и думает, что сейчас я получаю то, что заслуживаю. — Автобус протаранил её машину. Её смерть была подтверждена на месте происшествия.

Все ужасные событие, которые я наблюдал как в замедленной съёмке в зеркале заднего вида несколько лет назад, словно вновь ожили. Ясные и яркие. Я вновь умирал внутри.

— О Боже мой, — читаю я слова сорвавшееся с её губ, как раз перед тем, как она подносит ладонь ко рту и прикрывает его.

— Я вернулся на войну, — я борюсь со своей агонией, заново переживая каждую секунду своего прошлого. — Я чувствовал, что это всё, что у меня осталось. Я потерял всякое чувство уважения к своей жизни. Ради спасения жизни других. Я больше не хотел здесь находиться. Жить. Они уволили меня после того, как медицинская комиссия сочла меня сумасшедшим. Просто жить стало для меня формой непрерывной пытки, — я пытаюсь проглотить подступивший комок в горле. Не выходит. И я позволяю слезам застлать глаза, и мой голос срывается. — Потом я встретил тебя.

Она хватается за борт своей машины, чтобы не упасть. Теперь гудки ревут, постоянно и пронзительно, и я смотрю по сторонам, чтобы увидеть, что движение продолжается, медленно, но оно продвигается, водители объезжают машину Ками, блокирующую дорогу.

— Почему ты мне не сказал? — спрашивает она, не обращая внимания на хаос образовавшейся вокруг неё.

Я признаюсь.

— Я был слишком озлоблен и расстроен, чтобы смотреть правде в глаза. Моя жена предала меня. Я даже не мог найти в себе силы простить её, даже после её смерти. Я ушёл. Ушёл. Забыл. Я превратился в ненавистного, озлобленного ублюдка, Камилла. Моей дочери было лучше без меня. Я не хотел отравлять её своей чернотой.

Она вытирает глаза, оглядываясь вокруг, как будто толпы людей могут дать ей какой-нибудь совет, что делать.

— Ками, я люблю тебя! — я буквально кричу это, просто чтобы быть уверенным, что она это слышит, я поднимаю руки, прежде чем устало опустить их. Она смотрит на меня, слёзы всё ещё текут по её щекам. — Ничто из того, что мы пережили вместе, не было притворством. Ни одной секунды.

— Ты должен был сказать мне.

—Я хотел рассказать тебе. Мне просто нужно было всё прояснить самому, прежде чем я смог бы объяснить всё тебе. Мне нужно было увидеть свою дочь, начать всё исправлять. Я хочу всё исправить. Ты заставила меня увидеть, что я могу это сделать.

Она опускает взгляд, кивает, и моя надежда возрождается, когда она делает шаг. Она идёт ко мне. Я мысленно прошу о том, чтобы подошла ближе. Мне никогда прежде не нужно было обнимать её так сильно, как сейчас. Она делает шаг, и, не желая откладывать поддержку, в которой мы оба нуждаемся, я тоже иду к ней навстречу.

Я игнорирую продолжающиеся звуки автомобильных гудков, кричащих вокруг нас, моё внимание сосредоточено только на том, чтобы вернуть Ками туда, где ей место. В мои объятия. Она снова вытирает глаза, поднимает голову, и когда же она оказывается совсем близко ко мне, в её глазах светятся облегчение и надежда.

Но затем громкий визг шин добавляет новый звон в ушах, и я замечаю, как всё меняется, потому что мы оба начинаем искать источник этого резкого звука.

Остальное происходит как в замедленной съёмке.

Фургон.

Белый фургон. Тот же самый белый фургон, который умчался от меня, когда я подошёл к нему возле офиса агента Ками. Он мчится в сторону Ками, и её внимание сразу же привлекает то, как близко он оказывается около неё. Я не осознаю, что бегу, пока подошвы моих ног не начинают гореть сквозь ботинки, мои ноги двигаются сами по себе словно я какой-то спринтер. Я вижу, как её улыбка исчезает. Я вижу, как её тело сковывается. Но она, кажется, не приближается ко мне, как бы быстро я ни бежал к ней.

Я смотрю, как фургон с визгом останавливается рядом с ней. Я вижу, как открывается боковая дверь.

— Нет! — я реву, и этот рёв эхом разносится по улицам Лондона. Появляется пара рук, обтянутых чёрным материалом, и хватает её, затаскивая в фургон. В воздухе снова раздаётся визг, и запах горящей резины проникает в мой нос. Фургон направляется прямо на меня, заставляя меня отпрыгнуть. Моё тело с силой врезается в асфальт, и я перекатываюсь, вскакивая на ноги, потея и тяжело дыша, наблюдая, как фургон врезается в «Мерседес» Ками и тот с оглушительным грохотом врезается в ближайшую стену. Я снова бегу, пытаясь добраться до фургона, когда он разворачивается. — Нет! — я снова кричу. Он ускоряется, быстро сворачивает за угол, дверь на ходу захлопывается. И я теряю его из виду, мои ноги замедляются, пока я постепенно не останавливаюсь.

Окаменевший.

Я оцепенел, застыл... умер.

Мир движется вокруг меня — люди пялятся, обходят стороной, машины движутся. У меня такое чувство, что все смотрят на меня так, словно я сбежал из психушки. Никто не спрашивает, в порядке ли я. Никто не подходит ко мне, чтобы узнать, могут ли они помочь.

Мне уже ничем не поможешь. Я оглядываюсь вокруг, кружась на месте, безумие Лондона — размытое пятно цвета и шума. Она исчезла. Я запрокидываю голову к небу и выкрикиваю её имя.