ГЛАВА 40

Шок прокатился по мне, как будто меня неожиданно бросили в ледяную воду, когда я уставилась на архангела Гавриила.

— Ты выглядишь удивлённой, — его губы изогнулись в улыбке.

Инстинкт требовал, чтобы я сделала шаг назад, но я удержалась на месте.

— Я не понимаю. Ты — Гавриил.

— Уверен, что он знает, кто он такой, дорогая, — Сулиен посмотрел туда, где стояли Рот и Кайман.

Я едва слышала Истиннорождённого.

— Как это мог быть ты?

— Как это я могу убивать Стражей? Демонов? — белесовато-светлая бровь поднялась. — Потому что это был я. Мой сын присматривал за всем, присматривал за тобой, но это был я.

Я не могла поверить своим ушам. Это не имело никакого отношения к тому, что Сулиен ошибался, а всё дело было в том, что Предвестником был Гавриил, один из самых могущественных ангелов, один из первых, когда-либо созданных. Но в этом вдруг оказалось слишком много смысла. Ангельские обереги и оружие. Испорченные видеопотоки. Это казалось таким очевидным, это было почти болезненно, но даже я не могла понять, как архангел мог работать с ведьмами и демонами и убивать не только Стражей, но и невинных людей.

— Спроси меня, — уговаривал он. — Спроси меня, почему?

— Почему?

Его улыбка стала шире.

— Я собираюсь изменить мир. Вот в чём всё дело. Вот о чём всё это было, — он указал на арку. — Души умерших. Этот портал, — он помолчал. — Миша. Ты. Я собираюсь изменить мир к лучшему.

Всё, что я могла сделать, это смотреть.

Его крылья опустились, их кончики почти касались земли.

— Человек никогда не должен был получить дар, данный ему Богом. Они никогда не заслуживали такого благословения, как вечность. Это то, что душа дарует человеку — вечность мира или ужаса, их выбор, но, тем не менее, вечность. Но душа... она умеет гораздо больше. Вот как человек любит. Вот как человек ненавидит. Это сущность человечества, и человек никогда не заслуживал такой славы.

— Как... Кто может сказать, что человек никогда не был достоин?

— Как может человек быть достоин способности любить, ненавидеть и чувствовать, когда Его первые творения — мы, Его всегда верные и самые достойные, те, кто защищает Его славу и распространяет Его слово — никогда не могли?

— Потому что... вы ангелы? И ты не человек?

Я была так смущена. Такая растерянная.

— У нас есть ауры. У нас есть чистая сущность.

Он посмотрел на меня своими белоснежными глазами, в которых не было ничего жуткого.

— Но у нас нет души.

Он слегка повернулся, глядя туда, где Сулиен разглядывал демонов, а затем на потолок.

— Бог сделал всё, чтобы защитить человека. Дал им жизнь, радость и любовь. Цель. Способность творить. Поднял Падших, чтобы охранять их, и дал им души в награду. Сделал всё для того, чтобы, покинув эту смертную оболочку, они обрели покой. Даже те, кто грешит, могут найти прощение, и только самые злые и самые непростительные сталкиваются с судом. Это изменится. Человечество, каким мы его знаем, находится на своём конце. Многие из нас предупреждали Бога, что этот день придёт. Остановить это было невозможно.

— Я не понимаю, к чему ты клонишь, — я старалась не спускать глаз с Сулиена, когда он толкнул Каймана ботинком. — Боже...

— Бог поверил в человека, а человек предал Бога. Что они сделали с момента сотворения? Что они сделали с даром жизни и вечности? Они развязали войну, породили голод и болезни. Они принесли смерть к своим дверям, приветствуя её. Они судят так, как будто они этого достойны. Они поклоняются ложным идолам, которые проповедуют то, что хотят услышать, а не Евангелие. Они используют имя Бога и Сына как оправдание своей ненависти и страха, — Гавриил наклонил голову, его голос был ровным и мягким. — В истории человечества не было ни одной минуты, когда бы человечество не воевало само с собой. Не проходит и часа, чтобы они не отняли ещё одну жизнь. Ни дня они не обижают друг друга ни словом, ни делом. Не проходит и недели, чтобы они не лишили эту землю всего, что Бог предложил ей. Не проходит и месяца, чтобы оружие, созданное для уничтожения жизни, не переходило из рук в руки, не оставляя после себя ничего, кроме крови и отчаяния.

Улыбка Гавриила исчезла.

— Этот мир, который когда-то был даром, стал отвратительным проклятием, в котором людей судят по их коже или по тому, кого они любят, а не по их делам. Тех, кто наиболее уязвим, и нуждается в помощи, больше всего игнорируют или поносят. Если бы Сын был жив сегодня, Его бы презирали и боялись, и это то, что сделало человечество. Дети убивают детей. Матери и отцы убивают своих детей. Чужеземцы убивают чужеземцев десятками, и худший грех из всех — это часто делается во имя того, кто Свят. Это то, что человек делал со времён сотворения.

Хорошо. В чём-то он был прав. Человечество может быть довольно ужасным.

— Но не все такие.

— Разве это имеет значение, когда требуется лишь небольшая часть разложения, чтобы сгнить и разрушить весь фундамент?

— Да. Это важно. Потому что в то время как есть ужасные люди, есть ещё много хороших...

— Но так ли это? По-настоящему? Никто не может бросить камень, и всё же это всё, что делает человек.

— Нет, — я покачала головой. — Ты ошибаешься.

— Ты говоришь это с твоим ограниченным опытом, когда я тысячи лет наблюдал, как человек ни к чему не стремится? Наблюдая за тем, как люди становятся настолько одержимыми материей и заблуждениями власти, что они продают своих собственных сыновей и предают свои собственные страны, чтобы получить прибыль? Снова и снова я видел, как падали целые народы, и те, кто рождался из пепла, следовали тем же путём, что и те, кто был до них. Думаешь, тебе виднее?

— Я знаю достаточно, чтобы понять, что ты делаешь широкие, огромные обобщения.

— Скажи мне, что гложет твою человеческую душу? Необходимость сделать мир лучше? Желание защитить? Или она поглощена плотскими потребностями? Она полна гнева из-за его предательства... Миши?

Я резко втянула воздух.

— Это я пришёл к нему. Я, который сумел склонить его на свою сторону, и от которого он узнал правду. Он знал, что нужно сделать, чтобы исправить это, и хотя ты покончила с его жизнью, ты причинила себе больше вреда, чем когда-либо могла причинить ему. Твоя душевная боль. Твоя ярость. Это была твоя погибель. Твоя человеческая душа испорчена.

Те же слова, что произнёс Сулиен, теперь имели другой вес. В этом была тяжесть правды, но это было нечто большее.

— Люди сложны. Я сложная, способная заботиться и желать множества противоречивых вещей. Эти вещи не обязательно развращают.

— Ты убивала без чувства вины.

Он поймал меня.

— Ты нарушала правила, — он шагнул навстречу. — Ты, как и твоя человеческая сторона, способна только на разрушение. Человек относится к жизни так, как будто она ничего не значит, кроме плоти и костей. Поэтому это больше ничего не будет значить.

В животе у меня всё сжалось.

— Значит, Бог этого хочет? Хочет конца света?

Гавриил ухмыльнулся.

— Бог больше ничего не хочет.

— Что это вообще значит?

— Это значит, что непогрешимый потерпел неудачу, и я больше не могу стоять в стороне и ничего не делать. Я не буду стоять в стороне. Будет новый Бог, когда эта Земля очистится, и только истинно праведные останутся, пока они тоже не перестанут существовать, и никого не останется, когда всё будет сказано и сделано. Эта прекрасная Земля вернётся к тому, какой она должна была быть.

Я резко выдохнула.

— И этот Бог — ты?

— Не говори так пренебрежительно, дитя. Если я чему-то и научился, наблюдая за людьми, — сказал он, насмехаясь над этим словом, — так это тому, что они будут следовать и верить во что угодно, пока это легко.

Что ж, опять-таки он был прав.

— Я не думаю, что конец света это легко.

— Это когда ты не знаешь, что происходит, пока не становится слишком поздно.

Я замерла.

Гавриил усмехнулся, и этот звук был прекрасен, как накатывающие волны.

— Я уничтожу и Небо, и Землю, и никто не узнает, пока не станет слишком поздно, пока ничего нельзя будет сделать. Тогда Бог узнает, что слова посланника были правдой.

Он звучал... безумно.

Например, если бы он был случайным прохожим на улице, кто-нибудь вызвал бы полицию. Но так как он был архангелом, он звучал совершенно пугающе.

— С помощью этого портала я открою трещину между Землёй и Небом, и существо, рождённое от истинного зла, и души, принадлежащие Аду, войдёт в Рай, — сказал он, и мечтательный взгляд остановился на его лице. — Зло распространится, как раковая опухоль, заражая все царства. Бог и сферы всех классов будут вынуждены навсегда закрыть врата, чтобы защитить души там. Небеса падут во время Преображения.

О, боже мой.

— Тогда каждый человек, который умрёт, больше не сможет попасть на Небеса.

Его улыбка вернулась, она была полна чистой радости.

— Жизнь на Земле станет бессмысленной, когда эти пойманные в ловушку души станут призраками или будут заманиваться в Ад, где их будут пытать и кормить. Больше не будет необходимости в том, чтобы демоны оставались скрытыми, поскольку ангелы и Бог больше не могут вмешиваться. Если останутся только Стражи и люди, Ад поглотит эту Землю.

Ужас захлестнул меня.

— Почему? Почему ты хочешь это сделать? С миллиардами людей. С Небесами?

— Почему? — закричал он, заставляя стрелу страха пронзить мою грудь.

Сулиен резко обернулся.

— Почему? Разве ты не слушала? Человечество не заслуживает того, что ему дано, что ему обещано! Бог потерпел неудачу, отказавшись услышать истину! Меня сторонились, потому что я осмелился заговорить! Потому что я осмелился задать вопрос. Я больше не был послан распространять Евангелие или руководить. Я низведён до самых низших сфер. Я! Голос Бога! Его вечная верность!

— Ты хочешь покончить с Землёй и Небесами, потому что тебя уволили из-за того, что ты был машиной Божьей шумихи?

Я была ошеломлена.

— Ты ничего не знаешь о верности.

Его грудь вздымалась и опускалась с глубокими, тяжёлыми вздохами.