ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

КАЛЕН

Я просыпаюсь с руками на ее заднице и членом, изнывающим от неистового голода, который я испытываю к женщине в моих объятиях. Девушке моего брата… но она больше не принадлежит ему, не так ли? Да, он по-прежнему хочет ее, но они не вместе.

Я прикусываю губу, пока мои пальцы судорожно сжимают пухлые ягодицы. Это неправильно. Я не должен. Он может возненавидеть меня, если я так поступлю. Он простил меня за поцелуй с ней, но если я переступлю эту черту с ней, заявлю свои права — бессовестно, безапелляционно объявлю ее своей.

Простит ли он меня? И не плевать ли мне?

С ней в моих руках, с ее изгибами, прижатыми к моему твердому телу, с ее вкусом на моих губах, я понял, что, возможно, нет. Что бы ни случилось, я хочу иметь Пейтон Эндрюс только для себя, чтобы она хоть раз была моей. Мы можем умереть здесь, а может и нет.

Но я не могу умереть, так и не получив ее.

Она все еще спит, тихонько посапывая в моих руках, и я нахожу это зрелище завораживающим. Я никогда не позволял себе находиться так близко к ней, хотя это все, чего я когда-либо хотел. Переместив руки вверх по ее спине, я глажу ее по позвоночнику, и она ворчит и переворачивается, скатываясь с меня. Я ловлю ее прежде, чем она падает на землю. Ну, спит как сурок. Она закрывает лицо рукой, лежа рядом со мной. Такой она становится только тогда, когда у нее был действительно тяжелый, долгий день.

Она устала. Я должен дать ей поспать.

Но я не дам.

Не могу.

Я хочу ее… нет, нуждаюсь в ней.

Устроившись на боку рядом с ней, я пробегаю взглядом по ее телу — телу, о котором я фантазировал миллион раз. Блять, я даже дрочил на звук ее криков через стену, как больной ублюдок, зная, что так близко к ней я никогда не подойду. И все же я здесь, собираюсь взять Пейтон Эндрюс.

Трахать ее и заставлять кричать для меня. Смотреть, как она извивается подо мной, как я снова и снова вгоняю в нее свой член и делаю все грязные, развратные вещи, которые всегда хотел с ней сделать. Все, что я вижу, это маленькие бикини-стринги, которые она носила, ткань, обтягивающая ее упругую полную попку и груди, такие полные, что они вываливались наружу, ее соски, прижимающиеся к мокрой ткани, когда солнце падало на нас и нашу лодку. Пейтон — влажная мечта любого мужчины. Она — сахар, пряности и все такое… пока она не становится другой. Пока она не становится гребаной чертовкой, нарушительницей спокойствия в красивой крепкой упаковке. Она вся в изгибах и мускулах, с грязным поганым ртом и хорошим умом. Я до сих пор ощущаю, как ее груди заполняют мои руки, и слышу ее стоны в своих ушах.

Если бы я поддался, если бы Тайлер не прервал нас, позволила бы она мне трахнуть ее? Если бы я залез под ее костюм, была бы она мокрой? Закусив губу, я протягиваю руку и плавно тяну вниз молнию ее костюма, обнажая ее кожу. Она вздрагивает, но не просыпается. Я действую медленно, мой взгляд ловит каждый кусочек кожи, который я открываю, пока ткань не расходится на ее подтянутом, загорелом животе. Ее грудь упирается в ткань спортивного лифчика, соски напрягаются от прохладного воздуха.

Черт, она совершенна. Я не могу удержаться, чтобы не потянуть за молнию бюстгальтера. Ее груди высвобождаются, умоляя о моих губах, и я наклоняюсь и втягиваю сосок в рот. Она стонет, но остается полусонной, пока я тяну молнию на ее гидрокостюме до конца вниз, чтобы я мог просунуть руку в трусики и поласкать ее влажное тепло.

Она, блять, уже намокла для меня.

Ее киска капает на мою ладонь, а она хнычет и извивается под напором, трется о мою руку, пока я сосу и облизываю ее груди. Я наблюдаю, как ее рука смещается, и она моргает в замешательстве, прежде чем посмотреть на меня. Проходит минута, прежде чем она осознает происходящее, и когда она это делает, ее глаза еще больше расширяются, а затем в них вспыхивает желание. Она замирает под моими прикосновениями, но я не останавливаюсь. Я крепко сжимаю ее киску, собственнически показывая ей, кому именно она принадлежит. Мне не нужны колебания или слова, и на этот раз я не хочу сдерживать себя. Я хочу ее удовольствия, и хочу его сейчас. Укусив ее за сосок, я заставляю ее вскрикнуть. Кажется, этот звук помогает ей проснуться.

— Кал… что? — бормочет она.

Я выпускаю ее сосок изо рта и облизываю губы, ухмыляясь ей.

— Мне надоело сопротивляться, принцесса. Каждый гребаный день я хочу тебя еще больше, и я больше не могу этого выносить. Я хочу тебя. Я должен получить тебя, — она сглатывает, высунув розовый язычок и облизывая губы, заставляя меня застонать. Другой рукой я сжимаю ее горло и сужаю глаза, пытаясь сохранить контроль, даже когда мне просто хочется перевернуть ее, зарыться в ее тугую киску и трахать до тех пор, пока никто из нас не сможет думать ни о чем, кроме как о разрядке.

— Черт, Эндрюс, не заставляй меня кончать раньше, чем я войду в тебя.

— Тогда лучше приступай к этому, засранец, — рычит она, заставляя меня смеяться, пока я целую ее тело.

— Нет, пока я не попробую тебя на вкус. Я представлял, как трахну тебя в течение семи лет. Семи тяжелых, долгих лет, принцесса, не имея ничего, кроме моей руки, чтобы удовлетворить эти желания. Так что ты хоть раз закрой этот чертов рот, ляг на спину, как хорошая девочка, и прими то, что я могу предложить, — я стягиваю с нее костюм и швыряю за спину, затем снимаю с нее трусики, и она предстает передо мной обнаженной.

Она снова дрожит, но не от холода. Ее щеки и грудь пылают от возбуждения, и она без доли смущения раздвигает эти округлые, сильные бедра, показывая мне свою влажную, розовую киску. Ворча, я тянусь вниз и раздвигаю ее половые губы, провожу пальцами по ее центру, прежде чем втянуть их в рот. Как только ее вкус достигает моего языка, я теряюсь. Я опускаюсь на живот между ее ног и раздвигаю ее бедра, чтобы вместить мои широкие плечи.

Она закидывает ноги на мои плечи, запускает пальцы в мои волосы и притягивает меня ближе, пока я смотрю на нее с расстояния всего в несколько дюймов. Я смотрю, как ее киска сжимается для меня.

— Такая чертовски красивая, и смотри, какая мокрая, принцесса. Тебя возбудила наша ссора?

— Черт возьми, да, — бормочет она, дергая сильнее, почти вырывая мои волосы с корнем.

— И так всегда? Я помню, как ты смотрела на меня, когда мы ругались… твою вздымающуюся грудь и голодные глаза. Пошла ли ты потом на поиски моего брата, чтобы удовлетворить свое желание? — бормочу я, проводя пальцами по ее киске и погружая их в нее. Я смотрю, как ее киска жадно сжимается вокруг моих пальцев, прежде чем вытащить их обратно, после чего я поворачиваю их и ввожу обратно. Она вскрикивает, выгибаясь дугой, ее клитор напряжен и умоляет меня о прикосновении.

Я переключаю свое внимание на него, облизывая языком снова и снова, прежде чем переключиться на ее ядро и прочертить языком линию вниз, обводя ее дырочку, а затем поднимаясь обратно. Она стонет мое имя, мое гребаное имя. Ничье другое, мое, и оно так сладко звучит на ее губах.

И я вознаграждаю ее.

Лаская ее клитор, я наблюдаю за ней, как она погружается за край, взрываясь вокруг моих пальцев и языка. Ее киска сжимается вокруг меня, она вскрикивает и выгибается, отчаянно двигая бедрами, трахая себя об меня. Я вылизываю ее во время оргазма, очищая ее дырочку, пытаясь попробовать каждую капельку ее сока.

На вкус она как гребаный океан, сладкая и свежая, и я не могу насытиться. Вытащив пальцы, я поднимаюсь и всасываю их в рот, пока она смотрит на меня с ошеломленным, вялым выражением лица. Она тяжело дышит, ее бедра опускаются вниз, а ноги широко расставлены. Ухмыляясь, я прижимаю пальцы к ее слегка приоткрытым губам.

Моя грязная маленькая девочка жадно сосет их, втягивая щеки. Не сводя с меня глаз, она проводит языком по пальцам, пробуя нас обоих. Черт, почему это так возбуждает? Я хочу видеть, как ее губы обхватывают мой член, всегда хотел. Столько раз я подумывал поставить ее на колени и засунуть свой член в ее рот, просто чтобы заткнуть во время наших споров. Ее глаза сверкают, будто она знает.

Это тот же блеск, что и раньше.

Черт, я в полной заднице. Теперь, когда я попробовал ее, я никогда не смогу вернуться назад, никогда не смогу не нуждаться в ней, потому что один вкус — и я потерян. Я — ее.

— Проблема, принцесса? Не то, к чему ты привыкла? Ожидаешь ласковых слов? Ну что ж, я грубый и чертовски жестокий, так что смирись с этим. Теперь встань на колени и раздвинь бедра, чтобы я мог трахать тебя, пока ты не закричишь достаточно громко, чтобы они услышали.

Ее глаза сужаются, когда она раздвигает губы и освобождает мои пальцы. Я покручиваю пальцами в жесте «нагнись», и она охает.

— Нет, — огрызается она. — Теперь трахни меня и заткнись, ты, наглый засранец.

Она намеренно борется со мной.

Я предупреждающе вскидываю бровь. На самом деле я не испытываю гнева, скорее вожделение от нашей словесной перепалки, от ненависти и тьмы, которые она позволяет мне выразить. С ней я могу быть настолько мерзким, насколько захочу, и она примет все это. Она примет всех моих демонов, пока я буду трахать ее, владеть ею, уничтожать ее.

Если она уйдет в этот раз, то с осознанием того, что никто другой не сравнится со мной. До конца своих дней она будет помнить мой член глубоко внутри нее, выжимающий оргазм за оргазмом из ее тела. Всякий раз, когда она будет смотреть на меня и пытаться сопротивляться, она будет вспоминать, как я проталкиваю свою твердую длину в ее горло, чтобы заткнуть ее, — и она будет становиться мокрой.

Я не могу, блять, ждать.

— Эндрюс, на колени, живо, — приказываю я, предлагая ей выход. Конечно, моя девочка не принимает его.

Она приподнимается и хватает мой член через костюм.

— Заставь. Меня.

Два слова.

Два гребаных слова.

Вызов, решимость. Да будет так.

Я хватаю ее за волосы, наматываю их на руку и больно дергаю ее голову назад, пока слезы не застилают ей глаза, а рот не раскрывается в хныканье. Поднявшись, я поднимаю ее на колени, в то время как она тянется вверх, пытаясь поцарапать мою руку.