ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

КАЛЕН

— В шестидесяти футах¹⁶ — водопад. Ориентир закреплен прямо перед ним, скала скользкая. Мы собираемся закрепиться и посмотреть, есть ли путь вниз или вверх, а затем искать следующий туннель, — передает Пейтон.

— Понял… Будьте осторожны, — отзывается Тайлер.

Она опускает кнопку и проверяет ремни, прежде чем надеть шлем, пытаясь застегнуть его в темноте. Я вздыхаю, но делаю шаг вперед.

— Позволь мне, — рычу я.

Я не хочу находиться рядом с ней, но вот он я. Достаточно близко, чтобы прикоснуться… попробовать на вкус.

Она кивает и поднимает подбородок, ее зеленые глаза устремлены на вершину пещеры. Ее губы так близко, что я почти чувствую их сладость. Воспоминание о том, как пухлая плоть прижимается к моим собственным, заставляет меня поспешно застегнуть и проверить ее шлем, прежде чем отступить назад.

Она покачивает им и включает фонарь, прежде чем взглянуть через край, совершенно не подозревая о моих грязных, предательских мыслях. Как и тогда, когда мы нашли водопад, я был так искушен выплеснуть все на нее. На ее губы и тело, но мы оба знаем, что этого не произойдет.

Никогда снова.

Этого не случится. Пейтон — наваждение, и каждый вкус заставляет меня желать большего. Я не могу позволить этому повториться. Как только это погружение закончится, она исчезнет, и я не могу позволить этому разрушить меня снова.

Не тогда, когда она уже разрушила нас.

В моей жизни было много тяжелых моментов, особенно во время моей службы за границей, но ни один из них не был таким тяжелым, как видеть, как она уходит. Я не могу позволить ей снова приблизиться ко мне.

Не в этот раз. На сей раз я ожесточился против нее. Мы — лишь призраки друг для друга. Я подхожу к ней, игнорируя чувство, которое всегда приходит, когда я рядом с ней. Я до боли знаю, где она находится, чувствую каждый ее вздох, каждый шорох и улыбку.

Я ненавижу то, что я все еще нахожусь с ней на одной волне. Это помогает при погружениях, но сейчас это заставляет меня презирать ее еще больше.

Она цепляется за стену и высовывает голову из проема, заставляя меня предупреждающе рявкнуть на нее, но она, как всегда, игнорирует. Она поворачивает голову, осматривая пространство над нами, а затем смотрит вниз.

— Так, наверху нет туннелей или признаков входов, но я вижу один внизу, может быть, в двадцати футах¹⁷. Мы могли бы спуститься по боковой стенке — будет скользко, но возможно — и затем привязать веревку для остальных.

Она оглядывается на меня с ухмылкой.

— Дробовик¹⁸.

— Пейтон, просто позволь мне, — требую я, но она смеется, и я знаю, что она не сделает этого, — никогда не делает. Она безрассудная, сильная и приводящая в ярость. Она может сделать все, что могу сделать я, и обычно даже лучше.

— Ставь меня на якорь. У тебя больше шансов удержать меня в вертикальном положении, если я упаду, чем у меня с твоей большой задницей, — дразнит она, заставляя меня хмыкнуть в ответ, когда она делает шаг назад. Снова стиснув зубы, я пристегиваю ее к себе и закрепляю нас, пока она надевает перчатки и разминает шею.

— Готова? — спрашиваю я.

— Готова, — отвечает она. — Не дай мне упасть, — она ухмыляется.

— Никогда, — автоматически отвечаю я, и это слово как камень ложится между нами, а она морщится и отводит взгляд.

Она отходит назад к выступу, а я расставляю ноги, держа веревку в руке, пока она переходит к левой стороне стены и, глубоко вздохнув, тянется через нее, чтобы ухватиться за опоры. Когда она зацепилась за них, она с размаху обрушилась на стену, со смаком ударившись о нее, что вызвало у меня ворчание при натяжении, пока я держал веревку натянутой.

— Ты в порядке?

— Да, камни острые, держи веревку натянутой, чтобы она не зацепилась и не порвалась, — пробормотала она. Ее тон ровный и незатронутый, несмотря на напряжение ее тела, она привыкла сообщать мне обо всем, пока мы работаем вместе. Наши действия всегда синхронизированы.

Я слышу ее дыхание и звук осыпающейся стены, когда она спускается по ней, двигаясь быстро, как обычно, находя точки опоры и поручни и раскачиваясь. Она всегда была самой быстрой в нашей группе. В воде она как гребаная рыба, да и скалолазка она потрясающая.

Это раздражает. Есть ли что-то, чего она не может сделать?

Когда-то мне нравилось в ней это, то, как легко она могла идти в ногу со всеми нами. Когда я впервые встретил ее, то ненавидел, что она работает с нами, думал, что она будет тормозить нас, мешать нам. Все оказалось наоборот. Она могла пролезть туда, куда мы не могли, забраться туда, куда мы не могли, и это делало нас неудержимыми.

После ее ухода нам пришлось изменить методы работы и даже отказаться от некоторых заданий — напоминание об этом заставляет меня рычать:

— Будь, блять, осторожна!

— Успокойся, Кал, — отвечает она, и я бросаю быстрый взгляд, заметив, что она уже спустилась более чем на половину. То, что она вскользь произнесла мое прозвище, ее даже не смутило. Думаю, она даже не поняла, что сделала это. Она всегда называла меня так, даже в самом начале, когда я сказал ей в лицо, что она не продержится и недели.

Она доказала, что я ошибался.

Доказывет и сейчас.

Это немного ослабляет мой гнев, но достаточно ей взглянуть на меня с ухмылкой, как я снова начинаю злиться. Она ведет себя так, будто все это легко, словно она не расстроена тем, что снова работает со мной, словно это не причиняет боли.

Словно она не скучала по этому.

Неужели мы так мало значим для нее?

Неужели я так мало значу?

Она затихает, но движение веревки говорит мне, что с ней все в порядке, и через две минуты она кричит:

— Я спустилась! Начинаю закреплять веревку.

Отступив назад, я жду сильного рывка веревки.

— Закрепила! — кричит она.

Я ослабляю хватку и пристегиваюсь. Пора испытать на прочность. Лучше пусть я получу травму, чем другие. Это работа первого разведчика — найти и закрепить. Хотелось бы, чтобы это не давалось мне так легко.

Но когда я вернулся из армии, Тайлер знал, что мне это нужно. Нужен способ почувствовать себя живым, выплеснуть желание умереть, которое у меня было. Хотя таким образом я бросаю кости, но это касается моей собственной жизни, которая защитит их.

И ее.