В "руки" мне попался сборник, в котором первой шла повесть "Вам и не снилось", а вторая обещала продолжение темы, поэтому, воодушевившись после прочтения знаменитого произведения о первой любви, я смело ринулась к покорению "Мальчика и девочки". И это стало ошибкой.

«Даже очень хороший человек хоть немножко, но сволочь.»

После светлой, возвышенной, какой-то невесомой истории было необыкновенно тяжело окунуться в грязь, мерзость, циничность, подробную физиологичность, обезличенность, тоску, беспросветность, серость. Это такой жуткий контраст, что второе произведение вызывает просто отторжение. И здесь, в первую очередь, ошибка издателя - включать два таких кардинально противоположных друг другу произведения в один сборник, еще и заявляя о какой-то там преемственности.
 
Это повесть была написана спустя 20 с хвостиком лет после «Вам и не снилось». И она тоже о любви, оказывается. О первой и не только. Однако воспринимается произведение как антигимн любви. Такое ощущение, что раз стало можно свободно писать о сексе, то надо было впихнуть его как можно больше да приправить всякими извращениями и размышлениями на половую тематику. А еще кажется, что у всех и всюду в жизни как будто настала какая-то серая полоса. Это произведение как искаженное отражение первой повести, как перевернутый мир, вывернутый наизнанку.
 
15-летний мальчик на летние каникулы вместе с мамой едут на дачу. Он от этой идеи не в восторге, да к тому же с ними пару недель будет жить мамина подруга Дина, которая младше ее и сексапильнее и тоже работает учителем. Но вот мальчик видит полные, жаждущие поцелуев губы, думает о своей зря растраченной сперме и мнение кардинально меняет. Уже все не так уж плохо и скучно будет на даче. И никаких низменных порывов, основанных на физиологических потребностях подростка и бушующих гормонах, только чистая и взаимная любовь.
 
По соседству живет девочка. К девочке пристает родной дядя (брат матери), которому она ошпаривает кипятком «второй мозг», а потом рассуждает, может, она и зря это сделала, а надо было ему отдаться и познать наконец, что это такое - «сначала больно, потом приятно».
 
Кажется, что девочка и мальчик существуют как бы сами по себе, варятся в своих мыслях и проблемах. Мальчик вообще девочку не замечает, погруженный в свой первый опыт, ощущения, стремления, «любовь». Девочка же тянется к нему и завидует «подсмотренной» жизни другого подростка. При этом незаметно, цепью случайных событий, их миры соприкасаются, но слиться им вряд ли суждено.
 
Вы знаете, из всех суперспособностей я всегда считала умение читать мысли самой мучительной. Да и в минуты гнева, обиды, злости мы можем себе позволить думать лишнее. И я бы не хотела, чтобы кто-то в этот момент увидел/услышал/подсмотрел мое сокровенное. А именно это и делает читатель на протяжении всего повествования: буквально под лупой рассматривает препарированные переживания/мысли/чувства/размышления главных героев.
 
Может быть, читай я эту повесть без привязки к Ромке и Юльке, я бы больше внимания уделила попытке подростков разобраться в том, кто они есть в этом мире, на кого можно положиться, в чем или ком можно быть уверенным, как бороться с бушующими гормонами, как примириться с нелюбовью и презрением к родителям, при этом пользуясь спокойно всем тем, что родители дают, об отсутствии доверия, о неуверенности, об пронзительном одиночестве и многом-многом другом. Все это есть, но для меня оно потонуло в циничности, грязи, мате, грубости, физиологии.
 
И еще, если бы речь шла о каких-то конкретных мальчике или девочке, это воспринималось бы по-другому. Но обезличив их, не дав даже имен, автор приравняла их к сотням и тысячам так же думающих и поступающих. Но один мальчик не равно другой мальчик. Если он и будет вести себя и думать как сотни и тысячи других подростков, это все равно не все мальчики и девочки на Земле. Не все поколение. Каждый по-своему уникален.
 
Среди подробностей болезни, непростых отношений с родителями, двойной жизни, первого опыта со взрослой женщиной, попыткой изнасилования, рассуждений о жизни этой дрянной и мира вокруг, попытки суицида только старая, больная, брошенная кем-то собака удостоилась имени.