ГЛАВА 8

Солнце садится, и на небе появляются звёзды, а Кахол так и не возвращается ни в таверну, ни в свою комнату. Вместо того чтобы почувствовать облегчение, я чувствую, как мой желудок скручивает от нервов, что продолжается с тех самых пор, как он ушёл.

Я отказываюсь идти его искать.

Если он хочет меня видеть, он придёт.

Я ложусь между его простыней, которые слегка пахнут им, но в основном мной, и лежу без сна в течение нескольких часов, ворочаясь из стороны в сторону. Моё тело изнывает от желания в таких неожиданных местах. От расстройства я рычу в подушку, после чего переворачиваюсь на спину и снова смотрю на то, как снежинки порхают по тёмному небу.

Неожиданно снегопад пропадает из виду, и у меня перед глазами встаёт мрачная ухмылка Кахола. Я моргаю, чтобы отогнать видение, но каким-то образом его лицо отпечаталось на внутренней стороне моих век.

Я провожу руками по лицу, а затем опускаю их ниже на свои чувствительные груди. Я уже несколько месяцев не трогала себя. Но моё желание не имеет ничего общего с этим несносным вороном. Просто я давно не расслаблялась. Начав разминать одну грудь, я закрываю глаза и опускаю свою другую руку всё ниже и ниже, пока мои пальцы не касаются мокрого и горячего места.

Лицо Кахола заполняет мои мысли. Я пытаюсь заменить его кем-то ещё, но мой мозг очень упрямый и не даёт моим мыслям отвлечься. Наконец, я сдаюсь и позволяю его тёмным глазам и орлиному носу сорвать стон с моих губ, а затем ещё один и ещё один, пока я основательно не увлажняю его простыни.

Мне почти не нужно касаться своего набухшего клитора, чтобы кончить, поэтому мои пальцы замедляются, как и мой пульс. Я ещё раз медленно ласкаю себя, и хотя я не произношу имя Кахола вслух, я не могу перестать видеть его лицо.

Скрип кожаной ткани заставляет мои ресницы взмыть вверх, и прямо перед собой я вижу лицо мужчины, о котором фантазировала в течение последнего часа. Я зажмуриваюсь, чтобы убедиться, что он реален. И когда я открываю глаза, Кахол всё ещё находится здесь, и всё ещё расстегивает свои доспехи, в то время как я лежу в его кровати с рукой между ног.

— Не обращай на меня внимания, принцесса. Мне очень нравится это представление.

Я резко накрываю своё тело простынями и смотрю на него.

— Тебя не учили стучать?

— Я не знал, что мне надо стучать в свою собственную дверь.

Мой пульс перестает замедляться и ускоряется по мере того, как он продолжает раздеваться. Когда он оголяет свой торс, я еще плотнее оборачиваю грудь простынями, словно этот тонкий кусок хлопковой ткани может помешать моему сердцу поддаться ему.

— Что ты делаешь?

— Снимаю одежду.

Мне хочется закатить глаза, но я решаю не сводить с него своего взгляда.

— Ты ведь понимаешь, что я не об этом спросила?

Когда его пальцы опускаются на пуговицы кожаных штанов, которые едва скрывают выпуклость под ними, моя промежность сжимается, угрожая мне молниеносным оргазмом.

— Разве ты забыла, что это моя кровать, Зендайя?

Он стягивает кожаную ткань со своих ног, мощных, как стволы деревьев. И хотя его комнату освещает лишь тусклый лунный свет, когда он распрямляется, я не могу не заметить огромное нечто между его ног, которое оживает и начинает покачиваться, когда он идёт к незанятой мной половине кровати. Он тянет за простыни, в которые я вцепилась изо всех сил, но я, должно быть, отрастила когти, потому что ему не удается высвободить простыни из моих пальцев.

— Ну, хорошо.

Он роняет простыню на кровать и растягивается поверх неё так, что его ноги даже не помещаются на матрасе. Его веки опускаются, чего нельзя сказать о его члене.

— Ты представляла мою руку?

— Что? — говорю я сдавленным голосом.

— У себя между ног.

Он поворачивает голову и смотрит на меня.

Меня нельзя назвать неопытной, и всё же я тону и не могу выбраться из глубин его радужек.

— Нет.

Он улыбается.

— Значит, мой язык.

Моё сердце резко врезается в мою грудную клетку, после чего расплавляется и начинает стекать по позвоночнику.

— Нет.

Он продолжает улыбаться так, словно может видеть мою ложь, так же, как он может проникать в мои мысли. Когда он меняет положение на матрасе, я ещё сильнее затягиваю простыни вокруг себя, почти ожидая, что он сдвинется, но двигаться начинает только его рука.

Он обхватывает своё достоинство и медленно проводит рукой вверх, что заставляет толстый кончик заблестеть.

— Gach air a bhain mi fhàin, ha schemlach do làhd ag do beul.

Мне требуется некоторое время, чтобы понять его слова, и когда их смысл доходит до меня, мои пальцы разжимаются, и сдавленный вздох слетает с моих приоткрытых губ.

«Каждый раз, когда я касался себя, я представлял твою руку и твои губы».

О, боги… О, боги… О, боги.

Я срываю простыню со своего тела, которое сделалось слишком разгоряченным и слишком чувствительным.

Взгляд Кахола устремляется на мою обнажённую плоть, вздымающуюся грудь, живот, покрытый мурашками, и мокрые волнистые волосы, покрывающие мои ещё более мокрые складки.

Он набросил на меня свою сеть, и как бы я ни пыталась, я не смогу освободиться от этой парной связи. Он поймал меня.

— И что тебе понравилось больше, Кахол, мои губы или мои пальцы?