Глава 29

Элиас

В понедельник мы с Индиго закончили красить комнату Оливии и приводить в порядок остальную часть дома. Это была трудная работа, особенно потому, что мы так ничего и не решили между собой. Разговор, который мы провели пару дней назад, должен был заставить ее не думать слишком много.

Ну, это не сработало. Казалось, что она торопится закончить работу, чтобы успеть добежать до своей кровати.

Сегодня среда, а я все еще ничего не слышал от нее, и Оливия тоже. Сначала я подумал, что ей нужно побыть одной, но она не ответила ни на одно из наших сообщений. Это и побудило нас поехать к ней домой и проверить, есть ли у нее пульс.

Оливия выходит из машины первой, а я следую за ней, теребя подол рубашки. Из того времени, что я провел с Индиго, я знаю, что она иногда исчезает, но всегда отвечает на звонки Оливии. И я бы меньше волновался, если бы Индиго не вела себя странно до этого.

Оливия оглядывается на меня, когда мы подходим к крыльцу, и я киваю, призывая ее постучать. Она стучит, и через секунду мы слышим, как что-то падает на пол, затем следуют проклятия Индиго.

— Черт возьми, — говорит она. — Я иду!

Наши плечи опускаются в облегчении, и мы улыбаемся друг другу. Поток проклятий продолжается до тех пор, пока Индиго не открывает дверь. У нее большой пучок на макушке, большие темные круги под глазами, белая футболка большого размера, спадающая до бедер, и длинные носки.

— О. — Ее глаза встречаются с моими, а затем плавно переходят на Оливию. — Что случилось? Вообще-то, какой сегодня день? — она хмурится, глядя на небо, как будто это может дать ей ответ.

— Среда, — прорычал я.

Она выглядит отрешенной. От мысли о том, что она принимала наркотики, у меня кровь стынет в жилах.

— Мы можем войти?

Оливия не ждет ответа, она просто врывается. Индиго следует за ней, выглядя потерянной в своем собственном доме. Я вхожу внутрь и останавливаюсь, как только вижу беспорядок. И не только это: щенок рвет диванные подушки, а другой размазывает косметику по белому пушистому ковру.

— Что за... — бормочу я, мой голос угасает, пока я анализирую все происходящее.

Индиго кивает, на ее лице написано изнеможение. Она опускается на диван и убирает с глаз челку. Оливия задыхается, и я почти тоже.

Ее длинные волосы стали намного короче, касаясь плеч. Я не могу перестать смотреть на нее.

Она замечает наш взгляд и неловко ерзает на своем месте, перебирая пальцы.

— Что? — пожимает она плечами, глядя куда угодно, только не на нас.

Я даже не пытаюсь ответить, я только смотрю на то, как по-другому она выглядит с такой короткой стрижкой. Хорошо по-другому. Это подчеркивает ее глаза и делает ее высокие скулы еще более очерченными.

Одна из собак прыгает на меня и принюхивается, вероятно, улавливая запах авокадо. Я не свожу глаз с Индиго. Два щенка играют вокруг моих ног, пока я глажу их и говорю им, какие они хорошие. Один из них — лабрадор, а другой — золотистый ретривер. Прямо как Авокадо.

Я смотрю на Индиго, а на ее губах появляется мягкая улыбка. Оливия все еще выглядит потрясенной. Я слежу за ее взглядом и замечаю, что стена позади Индиго выкрашена в черный цвет.

— Что-то случилось? — спрашиваю я, искренне обеспокоенный.

Индиго качает головой. Я смотрю на Оливию, а она смотрит на меня. Мы киваем друг другу и садимся по обе стороны от Индиго.

— Вы, ребята, ведете себя странно, — комментирует она, переводя взгляд с меня на Ливи.

— Что случилось? — требует Оливия.

Индиго пожимает плечами.

— Дарла заставила меня взглянуть на вещи по-другому, и поначалу я отказывалась это делать, но потом я поссорилась с мамой, поэтому все закончилось вот так.

Она откидывает голову назад на диван и стонет.

— Я понимаю, черная стена, тебе нужны были перемены, — говорит Ливи, — но что там с собаками?

Я удивлен, что она не спрашивает о ссоре Индиго с мамой. Это было бы первое, что я бы спросил. Если это то, что спровоцировало все это, мы должны добраться до источника.

Щенки лают и щиплют друг друга за уши, бегают кругами и сбивают несколько свечей со стола. Я хихикаю, похлопываю их, когда они пробегают мимо, и заменяю свечи.

Когда я снова смотрю на Индиго, то замечаю, что она засыпает. Ее рот приоткрыт, каждый выдох похож на вздох.

— Я отнесу ее наверх, — шепчу я.

Ливи кивает.

— Я уберусь здесь.

Я медленно просовываю одну руку под колени Индиго, другую — под ее плечи, и осторожно поднимаю ее. Она что-то бормочет, и я останавливаюсь, давая ей время прижаться ко мне, что значительно облегчает мою задачу.

Она не тяжелая. Наверное, она весит примерно столько же, сколько Авокадо. Я ношу его почти каждую ночь, и Индиго ничем не отличается от него.

Когда мы поднимаемся по лестнице, я с облегчением вижу, что ее дверь уже приоткрыта. Я толкаю ее ногой и вхожу. Пол завален одеждой. Несколько эскизов разбросаны тут и там. Из-за угла я не могу разглядеть, что это за рисунки, но я заинтригован.

Я осторожно опускаю ее на двуспальную кровать и смотрю на ее лицо. Даже такая уставшая, она захватывает мое дыхание. Я знал, даже когда встретил ее, что Индиго — красивая женщина.

Уложив ее голову на подушку и накрыв одеялом, я сажусь на край кровати и несколько секунд наблюдаю за ней.

Мы с Индиго — ничто, и в то же время — все. Мы сложны, и до сих пор не дали назвали название нашим отношениям, потому что в теории мы — ненастоящая пара, которая наслаждается обществом друг друга.

Должен признаться, что до недавнего времени я никогда не думал о ней больше, чем о друге. Я всегда видел в ней красивую женщину, да и сейчас вижу, но последние пару недель кое-что изменилось.

В моем сознании нет ясности, но я знаю, что, если бы она попыталась меня поцеловать, я бы ей позволил. Я знаю, что, если бы она попросила меня сделать что-то для нее, я бы сделал это без колебаний. Я не могу решить, пугает меня это или нет.

Она двигается и открывает глаза. Глаза, на которые я не могу перестать смотреть. Обычно я бы почувствовал себя неловко и извинился, но в ее глазах нет ничего такого. Ее выражение лица говорит мне уйти. Но я остаюсь. А Индиго наблюдает за мной.

— Я сказала маме, что не приду на вечеринку в это воскресенье. И вообще никогда, — шепчет она.

Мое сердце согревается от того, что она доверилась мне. Не знаю, что толкает меня на это, но я убираю ее волосы за ухо. Она вздрагивает от моего прикосновения, но ничего не говорит.

— Как все прошло? — спрашиваю я.

— Это было отстойно. Она опустошила все мои банковские счета.

Она пожимает плечами, пытаясь сделать вид, что ей все равно, но я вижу, что ей не все равно.

— Я уверен, что у тебя есть какие-то деньги.

Поддерживать ее, кажется, самое лучшее, что можно сделать, ведь это такая большая перемена в ее жизни. Я знаю, каково мне было покидать родительскую защиту — это было не очень приятно. Все университетские годы я работал на двух работах, спал и учился.

— Да, но все гораздо сложнее, — говорит она, слегка сдвигаясь.

Я понимаю, что бессознательно играл с ее волосами, поэтому отдергиваю руку.

— Этот дом оформлен на твое имя?

Я не знаю, почему спрашиваю об этом. И жалею об этом всем сердцем, когда ее лицо опускается.

— Нет, — говорит она, поворачиваясь ко мне спиной.

Мой разум пуст. Я не знаю, что сказать, чтобы стало лучше.

— Я уверен, что она не собирается выбрасывать свою дочь на улицу, — бормочу я.

Желание дать себе пощечину невыносимо.

Индиго фыркает:

— Ага.

По тому, как она это говорит, я думаю, что ее мать вышвырнула бы ее в одно мгновение.

Я хотел сказать ей, что мой дом свободен для нее в любое время, но ее дыхание выравнивается, и я понимаю, что она погрузилась в глубокий сон.