Глава 8

Синклер

У меня просто голова идет кругом от их признания.

— Что вы имеете в виду? Ваш отец был членом «Синдиката»?

Константин смотрит в мою сторону.

— Да. — Он оглядывается на Алексея и кивает.

Алексей достает из кармана что-то и бросает мне. Я ловлю предмет, и у меня отвисает челюсть, когда понимаю, что это.

Святое. Дерьмо.

Это кольцо с эмблемой «Синдиката «Трезубец». Когда кручу его в руке, знакомая гравировка и маркировка рассекает мою душу пополам. Когда поворачиваю кольцо, вижу надпись на нем. «Ante Infeditatis Mortem» и имя «Viktor Kostov» выгравированы знакомым шрифтом, который совпадает с моим. Закрыв глаза, передаю его Джованни. Я не решаюсь открыть глаза. Такой сценарий я даже не рассматривал.

Я провожу руками по лицу, когда Деклан начинает ругаться, и, наконец, открываю глаза, чтобы встретиться с пылающим взглядом, так похожим на взгляд моего котенка. Не могу сказать, что скрывается за их изучающими взглядами, только представить, что ответы мне не понравятся.

— Костовы были членами «Синдиката «Трезубец» с момента его основания, поколение за поколением, все так же, как и у вас троих. Наш отец был последним Костовым, прошедшим инициацию. Возможно, единственная причина, по которой я и Алексей не мертвы, в том, что мы были детьми, и ваши отцы не думали, что мы что-то знаем. — Он смеется. — Или были слишком заняты разборками после того, как отец развалил эту драгоценную гребаную торговлю, в которой они так отчаянно хотели участвовать, что забыли о нас... Ну, за вычетом того, что у них хватило времени убить нашего отца и замести свои никчемные гребаные следы.

У меня нет слов. Впервые в моей гребаной жизни я ошеломленно молчу. Никаких реплик. Никаких контролирующих мыслей. Абсолютно. Полное. Молчание.

И я не единственный. Очевидно, Джи и Дек оба смотрят на них. С округлившимися от удивления глазами, с открытым ртом. Если бы находился в состоянии, отличном от ошеломляющего шока, я бы, наверное, посмеялся над бокалом, который выскользнул из руки Джи и грохнулся на пол.

— Я... я... — Ага. Все настолько плохо, что я явно не могу сформировать связное предложение, черт возьми.

Алексей начинает смеяться. Истерический смех проносится по комнате. Спустя время, успокоившись, он говорит:

— Почему вы трое так мало знаете об этом драгоценном синдикате, которым так дорожите?

Это... Это выводит меня из временного ступора. Я бросаю на него один из своих фирменных взглядов, и ярость свободно проходит через меня, как чистейшая порция адреналина, которую когда-либо получал в своей жизни.

— Драгоценном?Драгоценном? — Я фыркаю. — Да... все, что это драгоценное долбанное общество сделало для нас, так дало нам гребаную жизнь, полную травм. Мы врали, когда учитель спрашивал о новых синяках или чертовом гипсе, зная, что если скажем правду, последствия будут в десять раз хуже. Зная, что я – продукт контрактного брака и ничего больше. Моя собственная шлюха-мать не хочет иметь со мной ничего общего. — Я машу руками в сторону парней, а мой отточенный самоконтроль еще больше ослабевает. – Джованни наблюдал, как

его мать медленно утопала в алкоголе, пока это не убило ее, потому что его отец – всего лишь кобель и постоянно изменял. Один из слуг стал ее миром, поскольку обеспечивал ее пороки. У Деклана шрамы на спине, доказывающие, какие у него родители. — Я встаю и беру бутылку водки, пригубив немного.

Яростно вышагиваю, продолжая свою тираду: — Заставляли учиться пытать и убивать людей только для того, чтобы потом самим подвергнуться пыткам, если мы проявим эмоции или окажемся недостаточно эффективными. Нас ставят на смешные пьедесталы в этом гребаном адском универе. Все смотрят на нас с благоговением и ужасом. Мы постоянно в режиме показушной обезьяны, чтобы не быть еще большим разочарованием, чем мы уже есть. Создаем фальшивые личности, чтобы открыть свой бизнес, чтобы было на что опереться, когда нам снова и снова угрожают, что нас лишат средств. И самая лучшая часть? В начале этого года нам сказали, что мы все женимся этим летом на тех, кого отцы выберут для нас. Все это части их бизнес-сделок, чтобы еще больше закрепить свои проклятые места в истории. Мы для них лишь маленькие гребаные марионетки, которые едва держатся. Ждем, а иногда и молимся, чтобы они прекратили свое жалкое существование.

Наконец, я поворачиваюсь к ним и вижу их ошеломленные лица. Мне не следует говорить дальше, но не могу остановить поток слов.

— И я бы повторил все сначала, каждый больной и извращенный момент. Каждую сломанную кость и синяк. Все психическое и эмоциональное насилие. Знаете почему? Это привело нас к вашей сестре. У вас абсолютно потрясающая сестра, которая прошла через столько дерьма и все еще способна ослепительно красиво улыбаться, которая вышибает воздух из моих легких каждый гребаный раз. Я так чертовски люблю ее, нет, мы так чертовски влюблены в нее, что аж тошнит.

Мои колени подкашиваются, а моя решимость полностью выдыхается. Слезы затуманивают мое зрение, и я позволяю ублюдкам упасть.

— Сегодня мы были вынуждены отправиться на семейное собрание. Когда вернулись домой, наш пентхаус был разгромлен. Поняв, что от Бетани сегодня ничего не было слышно, мы стали ее искать. Но все, что мы нашли, – это чертову фотографию, где она выходит из кабинета врача, и записку, в которой говорилось, что она исчезла. В то же время Джованни получила письмо с ДНК. Она их так и не получила. Затем всплыло оповещение...

Я глубоко вдыхаю, а затем смотрю братьям в лицо, слезы свободно текут, когда решаюсь на то, что поклялся никогда не делать.

— Я, черт возьми, умоляю вас. Помогите нам найти вашу сестру и, возможно, вашу племянницу или племянника, который растет внутри нее. Помогите нам вернуть любовь всей нашей жизни и будущего ребенка, пока мы их не потеряли. Я не знаю, где они, но отдам все, что вы захотите за вашу помощь. Наш город принадлежит нашим отцам, и без вас мы ни хрена не можем выстоять, потому что они, скорее всего, и есть причина ее исчезновения.

Я склоняю голову, отпускаю контроль, и мои эмоции полностью вытесняют все чувства. Я реву от ярости, мысли о нашем котенке и ребенке, которому грозит опасность, почти толкают меня в бездну невыносимой боли. Это еще хуже. Знать, что ее нет рядом с нами, пока мы все ждем результатов теста на беременность. Перед глазами мелькает ее великолепное тело с гордым круглым животом. Видение того, как мы днем все бегаем по дому, полному детей, а ночью пытаемся делать новых. В моей голове все крутится и разбивается.

Я полностью осознаю, что Джованни имел в виду раньше, но был слишком сосредоточен и чертовски упрям, чтобы позволить эмоциям проникнуть в мой разум.

Я отдам свою жизнь за нее. Хочу ее и только ее до конца своих дней. Если мы не сможем вернуть ее, я с радостью пущу себе пулю в голову, чтобы увидеть ее на другой стороне.

Потому что жизнь... Ни черта не значит без нее рядом с нами.

* * *

Я проснулся с самой сильной головной болью в своей жизни. Переворачиваюсь на бок и понимаю, что лежу на диване. Как, черт возьми, я оказался на диване?

— Вовремя ты проснулся, придурок. — Голос, как мне кажется, Деклана? Черт, в который раз я ничего не соображаю, и мне наплевать.

— Что случилось? — спрашиваю я, морщась от того, что мой голос звучит как стальные барабаны, которые яростно бьют в мой толстый череп.

— Christo. — Джи ругается. — Ты имеешь в виду, кроме того, что ты напился в стельку?

— Конечно... Это. — Я машу рукой вокруг.

— Ну, ты разразился обычной психопатической тирадой, в которой выплеснул приличное количество хрени, через которую мы прошли, будучи детьми. Практически заявил о нашей ненависти к «Синдикату», нашим родителям и универу, — говорит Джованни, а я ничего из этого не помню.

— И? Не так уж это и плохо.

— Нет, не так.

Мне не нравится его тон.

— Почему у меня ужасное чувство, что это не все, что я сказал?

Деклан решает, что сейчас самое время вмешаться своим рокочущим голосом, укрепляя мое новое решение воздержаться от дьявола под названием «Столичная водка».

— Потому что так и есть, дурак! Ты просто должен был взять и рассказать им о том, что Бетани пропала и, возможно, беременна, а потом поклясться в верности братве Костова и кричать, и плакать до потери сознания.

Пришло время быть умником, и я выдаю остроумное высказывание, хотя мой мозг кричит об обратном.

— Мы не мертвы, так что все не может быть так плохо.

Глубокий смех раздается где-то рядом со мной, и я сожалею, что был слишком труслив, чтобы открыть глаза раньше.

— Нет. Вы еще не умерли, но этот вариант все еще рассматривается.

Ах, черт.

Медленно, очень медленно, я сажусь. Мое тело протестует, но заставляю себя открыть глаза, щурюсь и медленно осматриваю окружающую обстановку.

— Где мы, черт возьми?

— В резиденции Костова, — отвечает Алексей, глядя на меня так, будто готов убить.

Потирая лицо руками, встаю и иду к столу, за которым они все сидят. Почему-то я одет в треники и футболку, как и все остальные. Я вытаскиваю стул и плюхаюсь на него, как непослушный ребенок, которым, очевидно, сейчас и являюсь.

Передо мной ставят чашку кофе и тайленол, и я с жадностью их выпиваю. Наливаю вторую чашку и делаю то же самое. Я наливаю третью, когда понимаю, что мне, наверное, стоит извиниться, хотя от этой мысли мне хочется выругаться.

— Думаю, стоит извиниться, да?

Константин просто смотрит на гигантское крушение поезда, которым я сейчас являюсь, и отмахивается от него.

— Нет необходимости. Хотя эта вспышка и информация не приветствовались, они мне послужили для принятия решения.

Во рту у меня становится суше, чем в Сахаре, когда я хриплю:

— И каким будет это решение?

Поскольку он, знаете ли, пахан русской братвы, то, конечно, заставит нас стоять на ржавых гвоздях, пока мы ждем своей участи. Наконец, после слишком долгого в моем ужасном похмельном состоянии ожидания он решает наши судьбы.