Телефон издает сигнал, уведомляя, что Uber прибыл, и Джош жестом показывает мне, чтобы я шла вперед. С раздражением направляюсь к двери, чувствуя спиной обжигающий взгляд Джоша, когда выхожу наружу.
— Можем поехать вместе, — предлагает он.
— Серьезно? — недоверчиво огрызаюсь я.
Он сверлит меня взглядом.
— Я серьезно отношусь к большинству вещей в своей жизни, так что можешь перестать задавать этот раздражающий односложный вопрос.
В этот момент подъезжает крошечная «Тойота Королла».
— Заказала клоунский фургон? — ворчит Джош себе под нос, проходя мимо меня, чтобы открыть дверцу.
Я делаю паузу и изумленно смотрю на его случайную демонстрацию манер, прежде чем ответить:
— Не все из нас живут на зарплату врача. Ты серьезно жалеешь о бесплатной поездке? Я не просила тебя ехать со мной.
Его брови приподнимаются.
— Я жалею об отсутствии места для ног.
— Тогда садись впереди с водителем, — огрызаюсь я и проскальзываю на заднее сиденье. Моя попытка закрыть дверцу пресекается большой мужской ладонью Джоша.
Он скрючивается рядом со мной, и, должна признать, ему и правда неудобно. Джош так широко раздвигает ноги, что мы соприкасаемся коленями. Слишком обыденно, на мой взгляд, он кладет руку мне за спину, пытаясь устроиться удобнее. Это движение заставляет меня чувствовать, что я слишком близко к нему, к его запаху... и... к его присутствию.
Почему здесь так жарко?
— У нас две остановки. — Джош выхватывает у меня телефон прежде, чем я успеваю моргнуть.
— Конечно, пожалуйста, пользуйся моим телефоном, — бормочу я. Его лицо светится в темноте от экрана, когда он добавляет в приложение свой адрес.
Он заканчивает с хмурым выражением и возвращает телефон мне, пока водитель выезжает со стоянки.
Проходит, возможно, секунд десять абсолютной, блаженной тишины, прежде чем Джош бубнит:
— Из всех возможных специальностей, ты выбрала психологию.
Я закрываю глаза и сжимаю переносицу.
— Только не это снова.
— Значит, хочешь сказать, все эти недели в больничном кафетерии ты работала над своей маленькой диссертацией? — спрашивает он таким покровительственным тоном, что мне хочется его придушить.
Я сжимаю губы.
— Если я отвечу на этот ненужный вопрос, ты снова пригрозишь сдать меня в психушку?
Повернувшись к нему, я ловлю его взгляд, скользящий по моим ногам, как будто на обследовании.
— Я все еще пытаюсь решить.
Я пригвождаю его взглядом.
— Да, я работала над своей диссертацией. Не знаю, почему больничный кафетерий помог мне сосредоточиться, но дело выгорело, и мне так отчаянно хотелось закончить, что продолжала возвращаться. Как я уже говорила сегодня, я не знала, что это против каких-то правил. Мне показалось, это как обычная комната ожидания.
Он тяжело вздыхает и смотрит на меня.
— Думаю, это не противоречит никаким правилам.
Моя верхняя губа кривится.
— Значит, сегодня ты решил поспорить со мной, ради чего… своего извращенного развлечения?
Он игнорирует мой вопрос.
— Уверена, что знаешь, чего хочешь?
— Ты о чем?
— О том, в каком направлении будешь специализироваться. Ты хоть представляешь, каково это — работать с больными детьми? Ты ведь понимаешь, что именно этим и занимается психолог? Работает с больными детьми? Они совсем не похожи на твоих избалованных маленьких племянниц.
Его голос звучит сурово, но глаза выдают намеки на эмоции, которые сбивают меня с толку.
— Во-первых, мои племянницы не избалованы. Ты ничего о них не знаешь. А во-вторых, я проводила полевые исследования для получения степени. Так что, да, я имею представление о работе с больными детьми. И знаю, что это будет нелегко, но помощь им принесет пользу. Дети превосходят взрослых во многих отношениях. Они больше способны к обучению. Более открытые, менее циничные...
— ...более нуждающиеся, с ними тонна работы и с ними трудно справиться. — Он заканчивает мою фразу ровным голосом, будто говорит о погоде. — Они того не стоят.
— Не стоят чего? — рявкаю я, ненавидя его тон.
— Такого риска.
Мое лицо искажается в замешательстве.
— Что это значит?
— Неважно. — Джош усмехается и смотрит в окно, его квадратная челюсть вырисовывается в свете уличных фонарей. — Я лучше приму взрослых пациентов, чем детей.
— И лишишь молодые, пытливые умы своей ослепительной, искрящейся личности весельчака? — спрашиваю я с неприятной дрожью в голосе.
Он бросает на меня предупреждающий взгляд, и его глаза задерживаются на моих губах, когда тот отвечает:
— Кто говорит «весельчак», если не имеет в виду Санта-Клауса?
— Аспирант с внесезонным словарным запасом, — огрызаюсь я. — И тот, кто испытывает эмоции за пределами хронического мудачества.
— Я лучше буду мудаком, чем наивным. Вот почему я считаю, что люди, которые хотят иметь детей, должны проходить обследование у психолога. Статистика. — В его глазах мелькает намек на юмор. — Еще одна причина, по которой тебе нужно пройти психологическую оценку. Видишь, все сходится к одному?
Я выпячиваю подбородок.
— Видишь, какой большой у тебя член?
Лицо Джоша мгновенно становится менее мрачным.
— Что?
Мои щеки пылают.
— То есть…
Он пытается, но не может сдержать смех.
— Ты разглядывала мой член?
— Я не разглядывала твой член! — И, естественно, мой взгляд устремляется прямо к его промежности, но, до того, как он успевает меня поймать, я переключаюсь на переднюю часть салона.
— Кажется, ты смотришь на мой член, — самоуверенно бормочет он.
— Может, спустишься с небес на землю? — Я скрещиваю руки на груди и смотрю в окно. — Боже, ты хуже всех! Ты, правда, мог бы быть секси, если бы кто-то сумел разглядеть это сквозь твое ужасное высокомерие.
В машине воцаряется тишина, и я украдкой бросаю на него взгляд. Теперь все его внимание сосредоточено на мне.
Наши глаза встречаются, и он поднимает брови.
— Ты сказала, что я секси?
Я сжимаю губы в узкую полоску.
— Я сказала, что ты мог бы быть секси.
Он самодовольно качает головой.
— Сначала пялишься на мой член, а теперь говоришь о моей сексуальности. Странный способ флиртовать. В некотором роде даже жуткий.
— Хочешь поговорить о жутком флирте? — Я скрещиваю руки на груди, стараясь не обращать внимания на то, что он меня разглядывает. Мне тупо, по-дурацки, по-идиотски это нравится, хотя, очевидно, я решила ненавидеть его вечно. — Это ты неделями следишь за мной в кафетерии. Очень похоже на преследование.
— Слежу? — усмехается он.
— Может, это мне стоило вызвать охрану, когда ты подошел ко мне сегодня. — Я нарушаю его личное пространство с новым аргументом в свою защиту, поверить не могу, что не придумала этого раньше. — Я могла бы сказать им, что жуткий старикашка неделями пялится на меня через весь кафетерий, как на кусок мяса, и я боюсь за свою жизнь.
Джош прищуривает глаза от грешного обещания.
— Не льсти себе, милая.
— Не называй меня милой. Это покровительственно.
Он игнорирует мой выпад.
— Знаешь, ты очень раздражительная.
— Я раздражаюсь только на тех, кто обращается со мной раздражительно.
— О, ты еще не видела даже и малой доли моей раздражительности, милая.
— Перестань меня так называть! И, о боже, ты шутишь? Ты был раздражителен со мной в кафетерии, а потом снова сегодня в баре. Мы совершенно незнакомы, а ты вел себя, как мрачный, грубый, властный засранец! А потом изменил мой заказ на выпивку без моего разрешения, так что я добавлю шовиниста к длинному списку твоих блестящих качеств.
К тому времени, как заканчиваю, моя грудь тяжело вздымается, и я слишком хорошо понимаю, как этот разговор отрезвил меня. Опьянение прошло. Ощущение, что я горячая цыпочка, пропало. Все, что могло быть хорошо сегодня, теперь стерто этим парнем.
Почему дорога домой занимает столько времени?
Джош качает головой.
— Конечно, я шовинист, раз позаботился о твоем здоровье настолько, чтобы принести тебе воду. Не думал, что гидратация так глубоко оскорбит тебя. К какой маргинальной части общества ты принадлежишь, чтобы обижаться на Н2О?
— К той, где люди сами решают, когда, черт возьми, им нужна вода!
Джош закатывает глаза и преодолевает пространство между нами.
— Ну, твой Бойфренд Года, конечно же, не вмешивался, чтобы помочь тебе. Такие мужчины тебя заводят? Он придурок высшего класса, могла бы найти кого лучше.
У меня отвисает челюсть, когда машина прибывает по адресу, указанному Джошем в приложении. Он открывает дверь, чтобы выйти, и я следую за ним, потому что отказываюсь оставить за ним последнее слово. Кипя от ярости, я захлопываю за собой дверцу.
— Дин не придурок, и он не мой парень. Он просто друг. И хороший друг. Ты даже его не знаешь! Почему ты так осуждаешь людей, которых даже не знаешь?
Джош входит в мое личное пространство, его высокая фигура склоняется надо мной, а позади него сияет желтый нимб от уличного фонаря.
— Он смотрит на тебя не просто как на друга.
— Он флиртует! — восклицаю я, мои глаза расширяются, когда я смотрю вверх и понимаю, что Джош, кажется, обеспокоен этим. — Ты... ревнуешь? — При этой мысли по моим венам пробегает волна возбуждения.
— Не будь ребенком, — рычит он, прищурившись. — Я просто не мог не заметить, что он позволил тебе сесть в Uber с совершенно незнакомым мужчиной. — Джош показывает в сторону только что отъехавшей «Короллы». — Если бы ты была моей, я бы ни за что не выпустил тебя из виду ночью.
Его слова — резкий удар по моему либидо, которое дремало весь последний год. Я прижимаю руку к бедру, пораженная странной реакцией, вызванной его словами.
Что происходит? Почему меня возбуждает это маленькое слово: «моя»?
Мне следует ненавидеть его тон. И мне следует ненавидеть его. Он высокомерный, обвинил меня в том, что я сумасшедшая, а теперь из-за него я упустила Uber. Феминистки всего мира рыдали бы над непроизвольной реакцией моего тела на его собственнические слова.