Харви ворчит.

— Я не говорю, что он идиот в том смысле… я просто имею в виду. Боже, это было глупо! — Он заливается смехом и качает головой.

Я моргаю, потому что понятия не имею, о чем они говорят, и сейчас для этого совсем не время, поэтому жестом указываю на стол.

— Харви, Лана? Это мои родители, Даррен и Сью Джонс. Мама, папа, это родители Джоша, Лана и Харви Ричардсон. Почему бы вам не присоединиться к ним за столом? Я принесу вино, — восклицаю я, как восторженный ребенок, несколько переигрывая.

Джош мягко хватает меня за руку и поворачивает к себе.

— Это не смешно, Линси. Какой у тебя план?

— Это и не должно быть смешно. — Смотрю на Джоша уверенным взглядом, в который и сама не верю. — И, честно говоря, именно ты подал мне эту идею.

— Какую идею? — шипит он.

Я пожимаю плечами.

— Сорвать проблему, как пластырь. Дернуть одним махом, тайна выйдет наружу, и мы все сможем жить дальше, хорошо?

— Ты даже не представляешь, что натворила, — фыркает Джош и подходит к наполненным бокалам с вином, чтобы взять один для себя. — Ты даже напиться не сможешь, чтобы пройти через это.

Я морщусь и толкаю его к столу. Он занимает место во главе, а я сажусь напротив него, вежливо улыбаясь родителям Джоша слева от меня и неуверенно своим родителям справа.

Как пластырь, Линс!

Я открываю рот, чтобы заговорить, но мама перебивает:

— Вы помолвлены? — спрашивает она, ее глаза широко раскрыты и жаждут перспективы того, что я могу быть помолвлена с доктором, и неважно, что она видит его впервые.

— О боже, ты не повар, — восклицает мама Джоша, прижимая ладони к щекам. — Я такая дура... ты жена Джоша? Вы поженились тайно? — Голос Ланы достигает пронзительного визга, она, кажется, восхищена подобной идеей. — Я уже не надеялась, что Джош когда-нибудь снова найдет свое счастье, эта новость просто…

— Надеюсь, никакой тайной свадьбы не было, — резко и недовольно выпаливает мама. — Брак не может считаться состоявшимся, если он не заключен в католической церкви.

— Прошу прощения? — потрясенно восклицает мама Джоша, прижимая руку к груди.

— Таково наше убеждение, — заявляет мама, сжимая папину руку, по которому видно, что ему явно неудобно. — Верьте, во что хотите, но если брак заключен не в церкви, то он ничего не значит в глазах Бога.

Лана смеется.

— В глазах моего Бога все видится совсем иначе.

Мама прищуривается.

— А какой Бог у вас?

Лицо Ланы медленно расплывается в улыбке.

— Такой же, как и у вас, но чуть менее гомофобный и самодовольный.

Мама ахает, и я хлопаю ладонями по столу, чтобы остановить их.

— Мы не женаты. И не помолвлены. Мы даже не в отношениях! — Невероятно фальшивая улыбка на моем лице растягивается до предела, будто я пробуюсь на роль Джокера, потому что уверена, сейчас мои коренные зубы видны всем.

Джош выжидающе смотрит на меня, бокал с красным вином застыл перед его губами, кажется, он почти забавляется моим дискомфортом.

Я делаю глубокий вдох и как можно спокойнее говорю:

— У нас будет ребенок.

За столом воцаряется полная тишина.

Тишина длится и длится. Погодите-ка, может, я нахожусь в ужасном кошмаре? И вот-вот проснусь.

Реальность возвращается с громкими рыданиями моей мамы.

— Ну-ну, Сью, — успокаивает папа, обнимая ее за плечи. — Все в порядке.

— Похоже, ты идиот не только в обустройстве дома. — Харви издает смешок и делает глоток вина. Лана толкает его локтем в ребра. — Да я шучу.

Лана смотрит на меня широко раскрытыми глазами.

— Какой у тебя... срок?

Я касаюсь живота и отвечаю:

— Двадцать недель.

Она улыбается.

— Вы уже знаете, мальчик это или девочка?

Мама вскидывает голову с плеча отца, ожидая моего ответа.

Я с улыбкой смотрю на Джоша.

— Мы решили, что это будет сюрприз.

— Будто тебе мало сюрпризов! — восклицает мама, рыдания клокочут у нее в горле. — Честно, Линси... как ты могла начать отношения до замужества?

Я закрываю глаза и качаю головой.

— Мама, мне двадцать семь. Серьезно, ты не можешь этому удивляться.

— Очень даже могу! — Она смотрит на моего отца. — Даррен, ты можешь поверить в то, чем здесь занимается наша дочь? Вот почему мы должны были заставить ее переехать к нам, когда она вернулась в колледж. В мамином таунхаусе она вела слишком легкомысленную жизнь. Никакого чувства ответственности. Никакого чувства морали.

— Все в порядке, — повторяет папа, нежно поглаживая ее руку.

— А я вот считаю, что этот ребенок — чудо, — говорит Лана, отвлекая всеобщее внимание от маминой истерики. Она смотрит на Джоша, и ее глаза наполняются слезами. — После того, что случилось в Балтиморе… я просто... я никогда не ожидала, что ты станешь отцом.

Я хмуро смотрю на Джоша.

— В Балтиморе?

Джош бледнеет, все веселье с его лица исчезает, резко сменяясь гневом.

— Мама, довольно.

Она поворачивается ко мне, ее глаза блестят от слез.

— Это просто чудо. Ты — чудо.

— Я не…

— Конечно же, чудо. Любой ребенок — дар Божий, — всхлипывает мама, вытаскивая из рукава салфетку и вытирая нос. — Но, Линси, если ты не любишь этого мужчину, то почему живешь с ним?

Лана широко распахивает глаза, явно не подозревая, что я живу здесь. Я смотрю на Джоша, который выглядит так, будто вполне доволен тем, что я в одиночку страдаю от этого допроса. Прочищаю горло.

— Ну, как ты знаешь, срок аренды бабушкиного дома истек, а я все еще не нашла работу, и... Джош вроде как настоял, чтобы я переехала к нему, потому что это имело смысл.

— Джош настоял? — повторяет Лана, и в ее голосе снова проскальзывает надежда.

— Но теперь у меня есть работа, — быстро выпаливаю я. Должно быть, его родителям я кажусь охотницей за деньгами. — И степень магистра психологии, так что я хочу нацелиться на построение карьеры и очень скоро найти собственное жилье и съехать отсюда.

Лицо Джоша становится суровым, он прищуривается и сквозь стиснутые зубы говорит:

— Мы, конечно, еще это обсудим.

Я хмурюсь и киваю.

— Да, обязательно.

Лана озадаченно переводит взгляд с меня на него, когда внезапно срабатывает пожарная сигнализация.

— Мой цыпленок! — вскрикиваю я и вскакиваю из-за стола, опрокидывая стул, когда делаю безумный рывок на кухню.

— Нет, нет, нет, нет! — Я открываю духовку, и оттуда вырываются зловонные клубы черного дыма. Я беру прихватку, чтобы вытащить сковороду, и случайно задеваю рукой верхнюю конфорку духовки. — Дерьмо! — восклицаю я, роняя цыпленка и отдергивая обожженную руку.

Внезапно я оказываюсь в чьих-то объятиях.

Джош разворачивает меня, крепко прижимая к себе, и рычит:

— Гребаный ад, Линси! — С выражением абсолютной паники на лице, он берет мою руку, чтобы осмотреть. — Что ты творишь?

— Я пыталась спасти ужин, — хриплю я, в горле стоит комок при виде чертовски болезненного красного волдыря.

— Надо его обработать. — Он хватает меня за здоровую руку и с невероятной скоростью тащит по коридору. — Мама, пожалуйста, позаботься о беспорядке.

— Хорошо, Джоши, — отвечает она.

Он ведет меня через свою спальню в ванную и захлопывает за нами дверь. Удерживая меня за талию, поднимает на прилавок. Роется в бельевом шкафу и достает аптечку. Не говоря ни слова, ковыряется в ней, пока не находит то, что ему нужно, его гнев более ощутим, чем боль от ожога.

— Джош, — тихо говорю я, когда он прикладывает смоченный в чем-то ватный шарик к моей руке, заставляя вздрогнуть.

Он поднимает глаза, мышцы лица дергаются.

— Что? — рявкает он сквозь стиснутые зубы.

У меня начинает дрожать подбородок.

— Почему ты так злишься?

— Потому что, Джонс... это чертов ожог второй степени. Может подключиться инфекция, остаться шрам. К этому нельзя относиться легкомысленно.

Я киваю и шмыгаю носом, в глазах стоят слезы от болезненной травмы и боли этого вечера, который обернулся полным и абсолютным провалом.

— Почему ты злишься на самом деле?

Он смотрит мне прямо в глаза так напряженно, что я не могу отвести взгляд. Его голос хриплый, когда он отвечает:

— Это было слишком.

— Что было слишком?

— Слишком много стресса. Слишком много эмоций. Слишком много работы. — Мышцы его челюсти дергаются от гнева, его ноги прижимаются к моим, свисающим с тумбы. — Ты обещала мне, что позаботишься о себе.

Я тяжело вздыхаю.

— Я забочусь, Джош.

— Суетясь целый день на кухне? Приглашая наших родителей к нам в дом, чтобы сбросить на них бомбу и заставить нас терпеть их безумные реакции? Это не забота, Джонс. Это противоположное заботе.

Я открываю рот и, заикаясь, говорю:

— Я… я думала…

— Что?

Я пожимаю плечами.

— Думала, это единственный способ рассказать родителям. Я не хочу быть твоей маленькой грязной тайной.

От моих слов все его лицо дергается, он качает головой, хватает меня за подбородок, пригвождая серьезным взглядом.

— Линси, ты даже отдаленно не похожа на маленькую грязную тайну.

Он выдыхает через нос и убирает руку с моего подбородка, возвращая свое внимание к ожогу, смазывает рану какой-то мазью, которая мгновенно снимает боль.

— Нелепо даже допускать мысль об этом. И просто нелепо, что ты не рассказала мне о своем тщательно продуманном плане на сегодняшний вечер.

— Я собиралась, но ты задержался на работе, — тихо отвечаю я, надувая губы и ощущая подавленность.

Джош накладывает повязку поверх ожога.

— Я бы не задержался, если бы знал.

Не отрывая взгляда от руки, я издаю печальный смешок и отвечаю:

— О, уверена, ты бы с радостью оставил своих неотложных пациентов, чтобы примчаться сюда ради моих нелепых выходок.

— Я бы приехал. — Джош поднимает на меня глаза, пронзая таким неистовым взглядом, что у меня перехватывает дыхание. — Я бы не оставил тебя с ними.

В шоке моргаю в ответ. На его лице не просто чрезмерная забота, гнев или досада. За его обычным щитом из ярости скрывается всепоглощающий страх.

Страх за меня.

Этого достаточно, чтобы на глаза навернулись слезы.

Я вырываю руку из его ладони, отчаянно пытаясь стереть эту тревогу. Обхватываю его лицо ладонями, нуждаясь, чтобы он услышал меня, и говорю: