— Я не буду на тебя злиться, — сказал Шесть, его голос был мягким, но все еще твердым.

— Будешь, — я шмыгнула носом, чувствуя, что моя голова затуманивается от страха. — Ты бросишь меня.

Вот он, мой единственный страх. Я не могла допустить, чтобы он меня бросил. Я не могла.

— Я не оставлю тебя, — пообещал он.

— Ты не можешь сказать это с оправданием, — я попыталась вырваться из его объятий. — Ты не знаешь. Я не хорошая. Я — яд.

Я крепко зажмурила глаза, чувствуя, как слезы снова текут по щекам.

— Пожалуйста, отпусти меня, — прошептала я. — Я не могу позволить тебе прикасаться ко мне прямо сейчас.

Шесть сделал, как я просила, но с большим колебанием.

— В чем дело?

Теперь Шесть смотрел на меня, как на дикого зверя, и не знал, драться ему или бежать. Мне стало больно от мысли, что это может быть последний раз, когда он смотрит на меня не иначе как с покорностью перед обязанностью, которую мы теперь несем вместе.

— Я беременна.

Роли поменялись местами, и я почувствовала, что наблюдаю за потенциальной угрозой. На какое-то время голоса смолкли, как будто их тоже держали в напряжении.

— Ты беременна?

Я сглотнула и кивнула.

— Хорошо, — Шесть моргнул и провел рукой по своей чисто выбритой голове.

Я ненавидела, когда он развернулся, и я больше не могла видеть его лица. Я вслепую потянулась за спину в поисках чего-нибудь, что могло бы поддержать меня, мои руки нащупали стол и крепко ухватились за него.

Шесть подошел к окну, выходящему на фасад дома, положив руки на бедра. Я наблюдала за дюжиной различных движений в его спине, за тем, как он сгибается и разгибается. Но когда он повернулся, я искала на его лице чувства.

Лицо Шесть было скрыто в тени, когда он смотрел на меня, прежде чем он сделал пять шагов ко мне, тени медленно поднимались от его бедер к лицу, пока я не увидела его глаза.

— У тебя мягкие глаза, — сказала я с удивлением в голосе, когда он обнял меня.

— Мира, — сказал Шесть, его дыхание касалось моих волос. — Ты беременна.

Я кивнула, и его руки обняли меня крепче, сильнее, не так, будто я была хрупкой, и он мог меня сломать. Шесть отстранился от меня ровно настолько, чтобы убрать волосы с моего лица.

— Ты не сердишься.

Это был не вопрос. Я знала его десять лет, я знала его сердитое лицо.

— У нас будет ребенок, Мира. С чего бы мне злиться?

— Потому что я не пыталась забеременеть. Потому что я сумасшедшая. Потому что ты не хочешь жениться.

— Давай разберемся с каждым из них по отдельности. Я знаю, что мы не пытались забеременеть. Но ты беременна. И я... — Шесть улыбнулся, что было для него редкостью. — Я счастлив, что это ты.

Казалось невозможным, что в моей груди было достаточно места для того размера, до которого разрослось мое сердце. Я знала, что покрашу вихрь от этого момента в красный цвет.

— Ты сейчас более стабильна, чем когда-либо за долгое время. Черт, — сказал Шесть, махнув рукой позади себя, — ты сохранила жизнь Генриху Восьмому дольше, чем он должен быть жив.

Я рассмеялась, но звук был водянистым из-за слез, забивших мое горло.

— Я не знаю, что произойдет, не знаю, как это изменит тебя, но ты была моей десять лет. Я не собираюсь уходить сейчас.

Любовь расцвела глубоко в моей груди.

— Нам не нужно быть женатыми, чтобы иметь общего ребенка. Мы справимся с этим, как мы справлялись со всеми другими препятствиями, которые возникали на нашем пути, — Шесть обхватил меня за талию, его большие пальцы провели по моему животу. — У тебя будет ребенок, Мира. Наш ребенок.

Это был первый раз в наших отношениях, когда я почувствовала, что действительно даю ему то, чего он хочет. И на это у меня ушло всего десять лет.