— Калеб уехал на деловую встречу. Некоторые люди, которые были на вечеринке по случаю помолвки, связались с нами, — он подошел к плите и поставил большую сковороду на переднюю конфорку, прежде чем смазать ее оливковым маслом. Его глаза периодически перемещались в мою сторону, проверяя, что я делаю. — Деньги — это власть, и у нас в кармане много нью-йоркской элиты.

Я оживилась, услышав этот лакомый кусочек информации.

— Если дадите мне список, я смогу откопать полезную информацию. Держи, — небрежно сказала я, передавая миску с яйцами Нико. Моя рубашка задралась до бедер, когда я запрыгнула на прилавок рядом с местом, где он готовил. Свет на кухне отражался от слабых бледных линий моих шрамов.

Его взгляд на мгновение метнулся к ним, но он ничего не сказал. Вместо этого он схватил венчик и принялся за яйца в миске.

— Ты имеешь в виду, угрожает ли нам что-нибудь? — спросил он нейтральным тоном, слегка обходя тему. Напоминание о том, что, хоть с ним и легко общаться, он не доверял мне.

— Да, именно это, — сказала я со смешком, загипнотизированная быстрыми движениями его запястья. — Кто научил тебя готовить? — спросила я, решив перевести нас на более легкие темы для разговора. По крайней мере, мне так показалось, но его тело напряглось, а слова прозвучали натянуто, когда он ответил.

— Мама, — он вылил смесь на разогретую сковороду, не глядя на меня. — Она научила меня и моих сестер.

Его челюсть дернулась, как будто он не хотел упоминать ту часть, где говорилось о его сестрах. Меня пронзил укол печали. Хорошо, что у меня нет братьев и сестер. Беспокойство, которое я бы испытывала за них, довело бы меня до безумия, но иногда страстно желала, чтобы кто-то был рядом со мной и поддерживал.

— Как они отнеслись к тому, что ты ушел из Братвы?

— Я понятия не имею. Они вернулись в Санкт-Петербург. Я не разговаривал ни с кем из них больше десяти лет, — ответил он, снимая сковороду с огня, чтобы опытным движением перевернуть омлет.

Мое внимание было приковано к его действиям, поэтому потребовалось некоторое время, чтобы до меня дошли его слова. Возможно, у меня и нет никакой семьи, но даже я понимала, что это долгая разлука.

— Почему так долго?

Как только слова сорвались с языка, я пожалела, что не могу запихнуть их обратно. Сердитая усмешка промелькнула на его лице, когда он переложил свое творение на тарелку.

— Извини, это не мое дело, — пробормотала я, поднимая руки в знак капитуляции.

Морщинки между его бровями смягчились от моего тона, создав впечатление, что этот взгляд предназначался не мне.

— Отец запретил общаться с ними. Если я это сделаю, он их продаст, — он пожал своими массивными плечами, как будто только что не сказал мне, что его отец угрожал продать его сестер и мать в секс-торговлю.

Его массивные руки опустились на стойку, заключая меня в клетку. Жар исходил от его обнаженной груди. У моего пальца был свой собственный разум. Он поднялся и провел по татуировке в виде кириллицы у него на груди. Воздух между нами потрескивал от напряжения.

— Что это значит? — спросила я. Мои слова были едва громче шепота.

— «Кровь ничего не решает», — ответил он, поднося вилку с омлетом к моему рту. Его зрачки расширились, когда мои губы обхватили зубцы. Вкус взорвался у меня во рту, и веки закрылись, издав стон.

— Это, блять, лучшее, что я ела в своей жизни, — ответила я, распахивая глаза.

Мгновение он изучал меня.

— Ты правда не умеешь готовить? — спросил он, кладя вилку обратно на стойку.

Обычно я бы ощетинилась на этот вопрос, потому что в моем ответе было много подтекста, но что-то в Нико обезоруживало, и он сам поделился со мной уязвимым.

— Нет, — я сделала акцент на «т», гладя столешницу ладонями, чтобы не отвлекаться, чувствуя себя неловко из-за моего признания. — Доминик не любил кормить меня в детстве. Если бы знала, как готовить, мне было бы трудно оставаться голодной.

Неловкое молчание повисло между нами, пока он пристально смотрел на меня. Его внимание было настолько острым, что практически обжигало.

— Он действительно тебя не кормил? И не позволял научиться? — спросил Нико. Его тон был лишен эмоций, но смертоносное бушующее море снова появилось в его глазах. Его взгляд такой пристальный, что его было трудно выдержать. Как будто он хотел вцепиться когтями в мое тело и вытащить мои секреты.

И я хотела ему позволить это.

Все, на что я была способна, — это слегка покачать головой. Мой обычно умный рот не находил слов. Его свободная рука поднялась и запустила пальцы в мои волосы, прямо у основания черепа, и он придвинулся еще ближе. Он протиснулся между моих бедер, его обнаженная кожа коснулась моих покрытых шелком сосков, заставляя их затвердеть.

— Ты никогда не будешь голодать, пока я забочусь о тебе.

При это слове внутри меня разлился жар. Никто никогда раньше не заботился обо мне, и внезапно это стало единственным, чего я хотела.

Мой язык высунулся, проводя по нижней губе. Оргазма, который я испытала менее десяти минут назад, явно было недостаточно, чтобы утолить мою потребность.

— Что, если я не еды хочу? — спросила я чуть громче шепота, не уверенная, что он сделает. Технически я была женой Калеба, но ему, казалось, все равно, когда его братья прикасались ко мне. Прошлой ночью что-то промелькнуло в глазах Калеба, но я бы не назвала это ревностью.

Океанические глаза Нико расширились, его ноздри раздулись, когда хватка на моих волосах усилилась.

— Тогда чем ты хочешь, чтобы я набил твой рот, малышка? — спросил он, хватая меня за талию, стаскивая со стойки и ставя на колени. Его тон был ласковым, но действия повелительными — две стороны его личности боролись за доминирование.

Он был и тем, и другим.

Он хотел выбрать между этими двумя. Я видела, как на его лице отразилась борьба.

Мои руки обхватили пояс его спортивных штанов, когда я посмотрела на него сквозь ресницы.

— Ты можешь называть меня грязной шлюхой и засовывать свой член мне в глотку, и все равно готовить для меня и укладывать в постель, Нико, — сказала я, стягивая его серые спортивные штаны. При виде члена у меня в мозгу образовалась чертова аневризма.

Толстые надписи в славянском стиле покрывали каждое бедро. Слюна начала собираться у меня во рту, когда мои пальцы обвились вокруг него, нежно притягивая и исторгая рваный стон из нас обоих.

Преякуляция выступила бисеринками на головке его члена. Мой большой палец провел по жидкости, проводя ей по стволу. Образы Кенджи, трахающего свою руку, всплыли в моем сознании, посылая еще одну волну желания, пронзающую меня до глубины души.

— Ты можешь быть со мной как жестким, так и нежным, Нико, — я наклонилась вперед и отправила в рот головку. Мое сердце громко стучало в ушах, когда я сосала, раздувая щеки.

— О, блять, — произнес он, когда я обвела кончик его члена языком, касаясь бархатисто-мягкой кожи. Его слова были подобны молитве.

И все же именно я стояла на коленях в поклонении.